Смешенье - Нил Стивенсон

– Пишет, во всяком случае, как леди, – неодобрительно заметил ван Крюйк.

Даппа раздражённо прочистил горло и продолжил:

– «Когда отзвуки слухов о сем человеке, заклейменном кличкой вагабонда и смытого волной за пределы христианского мира, или о ком-то, отвечающем его описанию, доносились до нас, то значили не более, чем если бы над гладью тихого залива при низкой воде показался бушприт или верхушка мачты, следы случившегося некогда крушения. Однако внезапно разговоры об этом человеке зазвучали, едва Франции достигли известия о случившейся в переулках Большого Каира баталии, эхо которой долго ещё перекатывалось между седыми пирамидами и барочными скульптурами Версаля, подобно как раскат грома сотрясает воздух меж двух горных вершин. И не только по этому поводу, ибо в последующие годы приходили вести из Индии об одержанной при помощи алхимических ухищрений победе и многих удачах и провалах, перечисление коих утомило бы их героя».

Слава Богу, а то я испугался, что она будет пересказывать всю историю от начала и до конца, – сказал Джек.

«В последние же годы рассказы о ваших приключениях то и дело возбуждали восторг и зависть при европейских дворах. Мое пребывание в замке, при чрезвычайной удалённости от великих столиц, не препятствует частым сообщениям с несколькими обитающими в них избранными лицами, каковые незамедлительно передавали мне сведения, сплетни и домыслы касательно ваших азиатских похождений. Даже и самый Версаль уступает в этом моему ледяному замку, ибо некоторые из доставляемых сюда писем исходят из Ганновера, из-под пера некой Дамы, которую вы, сэр, и я созерцали там однажды с почтительного расстояния. Да не покажутся кому-либо унизительными для указанной Дамы слова, якобы притязающие на её особую близость ко мне, столь в сравнении с ней ничтожной, ибо, сэр, как идеал мудрости и красоты она и ныне так же недосягаема для меня, как в день, когда мы следили за ней с колокольни немецкой церкви».

От этих слов глаза у Джека съехали к носу, а ван Крюйк принялся растирать виски, но когда Даппа прочёл абзац во второй раз, Джек смог предложить такой перевод:

– Она на короткой ноге с Софией, которая прислала нам пушки и владеет частью нашего корабля, а София знает про нас больше, чем версальские сплетники.

– Мы писали Софии из Рио-де-Жанейро, – сказал ван Крюйк. Даппа продолжал:

– «Сия несравненная Дама убедила меня, что Вы можете оказаться в Новой Испании, где, уповаю, послание моё застанет Вас в добром здравии и в обществе доверенного лица, которое могло бы его Вам прочесть. Если намерение плыть в Европу с грузом металла по-прежнему в силе, желаю Вам счастливого плавания и предлагаю подумать о гостеприимных пристанях Йглма, ибо грехи ваши давно прощены».

Последние слова Даппа зачитал медленно, и все разом заёрзали, поворачиваясь к ошарашенному Джеку. Даппа, видя, что его уже почти не слушают, скороговоркой прочёл последний кусок:

– «Льщусь мыслью, что сие предложение покажется Вам заманчивым, сознавая притом, что Ваши партнёры не все оценят его так же. Им я сказала бы, что, если в один прекрасный день Британия окажется владением вышеупомянутой Дамы, первым в любви и преданности к ней клочком британской почвы станет Йглм, и тот же клочок почвы, на котором стоит замок, станет последним оплотом её знамени, если со всех сторон хлынут легионы папистов. Пусть мечется Лондон между вигами и тори, якобитами и ганноверцами, неколебимая скала Йглма не дрогнет в своей верности, и безопаснейшей гавани «Минерва» не обретёт во всём мире». Что она несёт?

Вреж сказал:

– Если верны последние новости, полученные нами из Лондона, королева Анна никогда не родит наследника, а значит, следующей королевой Англии будет наша совладелица курфюрстина София Ганноверская, которая, надо понимать, покровительствует Джековой Элизе.

Ван Крюйк сказал:

– Гавань у подножия её замка, возможно, и безопасна. Путь туда – нет. Мы просто не сможем в неё попасть.

– Элиза… простите, герцогиня… пишет об этом в следующем абзаце, вот здесь, – отвечал Даппа. – Она советует нам зайти в Дерри, который называет Лондондерри, на север Ирландии, и взять там лоцмана по имени Джеймс Хх. Он проведёт нас в гавань под Йглмским замком.

– Как капитан я не вижу причин отправляться туда, если есть безопасные и хорошо известные гавани в Лондоне и Амстердаме, – сказал ван Крюйк. – Однако как пайщик я обязан провести обсуждение.

– У Софии пай больше, чем у нас всех, и Элиза вроде бы пишет от её имени, – произнёс Джек.

– Однако она нигде не высказывает этого прямо. Мы не узнаем, чего хочет София, пока не получим письма с ганноверским гербом, – заметил Вреж.

– Ты голосуешь за Лондон? – спросил Даппа. Вреж пожал плечами.

– Так мы окажемся у самого Монетного двора в Тауэре. Что может быть лучше? А за что голосуешь ты?

Взгляд Даппы на мгновение устремился к его каюте.

– Я голосую за Йглм.

– Ты голосуешь как пайщик или как хроникёр работорговли? – спросил ван Крюйк.

Пока «Минерва» двигалась вдоль побережья Бразилии, Даппа кропотливо собирал и записывал рассказы чёрных невольников. Он не скрывал, что намерен их опубликовать.

– Верно, я думаю, что Элиза – по словам Джека, сама бывшая рабыня и ярая ненавистница рабства – согласится стать патронессой книги и помочь с её изданием, – признал Даппа. – Но я вижу и другие доводы в пользу Йглма. Чтобы попасть в Лондон или Амстердам, придётся идти Ла-Маншем практически под пушками Сен-Мало, Дюнкерка и других французских каперских портов. Это было бы неразумно, даже если бы Франция не воевала сейчас с Англией.

– Мы можем обогнуть Британские острова с севера, – проговорил Вреж, – и пройти Северным морем, где безраздельно господствуют Англия и Голландия.

– Но если мы отправимся этим путём, то Йглм – ближе.

– Я склоняюсь к твоему мнению, – объявил Вреж после недолгого раздумья.

– Не нравится мне это, – сказал ван Крюйк.

Йглм

Август 1702

Мореходы возвращались с наживой, и не кораблями,

а целыми флотами, гружёнными серебром; они уходили в

плаванье нищими, а возвращались джентльменами. Более

того, сокровища, привезёнными ими на родину, обогащали

не только их самих, но и всю нацию.

Даниель Дефо,

«План английской торговли»

Через два месяца, когда «Минерва» затерялась в густом тумане у Внешнего Йглма, из её трюма донесся грохот, и она перестала двигаться.

Ван Крюйк выхватил саблю и отправился искать лоцмана, который в конце концов обнаружился на носу корабля. Он стоял на бушприте.

– Добро пожаловать на Йглм, – объявил Джеймс Хх. – Вы сидите на подводной скале, которую мы зовём Молот Голландцев. И спрыгнул за борт.

К ван Крюйку уже присоединились несколько человек с пистолетами; все они устремились на нос, чтобы выстрелить в Хха. Однако в ледяной воде (которая так и так скоро бы его убила) они лоцмана не увидели. В тумане, словно бледный оттиск разведённой краской угадывался силуэт уходящего на вёслах баркаса. С пего подали сигнал выстрелом из фальконета; когда отзвучало эхо от Трёх Схр, команда «Минервы» различила далёкие крики людей на других кораблях – и даже целой эскадре. Все они говорили на французском за исключением одного или двух, которые кричали в рупор: «Приветствуем на родине, Дже-е-ек!»

Экипаж «Минервы» застыл. Не то чтобы они пытались затаиться – куда уж теперь. То была церемониальная тишина, как на похоронах. В голове у каждого офицера события последних нескольких месяцев перетряхивались и складывались в новую картину тщательно продуманной французской западни.

Когда туман начал рассеиваться, вокруг проступили очертания французских фрегатов. Ван Крюйк тяжело поднялся на ют, старательно положил правую руку на поручень и рубанул по ней саблей дюймах в двух выше запястья. Клинок застрял в кости, и удар пришлось повторить несколько раз. Наконец кисть – и без того обезображенная, почти беспалая – с плеском упала в воду. Ван Крюйк лёг на палубу и побледнел. Он бы, вероятно, умер, не происходи дело на корабле, где к ампутациям привыкли и умели перевязывать раны. По крайней мере, морякам было чем себя занять, покуда к ним приближались французские баркасы.

В какой-то момент взгляд у Даппы стал отрешённым. Он отошёл от ван Крюйка и быстрым шагом направился к Врежу Исфахняну. Вреж выхватил из-за пояса пистолет и навёл на Даппу. Вращающееся лезвие порхнуло к нему, как стальной колибри, и ужалило в руку – стоящий рядом филиппинец пустил в ход йо-йо.

Вреж бросил пистолет и прыгнул за борт. Алая пелерина раздулась в полёте и образовала пузырь на воде, шёлковый остров, который удерживал Врежа на плаву, пока французы со шлюпки не кинули ему верёвку.