От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии - Генри Мортон

Мне показали самую большую достопримечательность Губбио — знаменитые бронзовые таблицы. На семи этих таблицах есть надписи, сделанные за двести лет до Рождества Христова. Их крепили к стене древнего храма, и священнослужители могли, сверяясь по ним, совершать свои службы. Записи эти учитывали различные виды гаданий, включая и полеты птиц. Если служитель двигался или вставал чуть-чуть неправильно, надо было начинать все сначала. Так как я сам всегда подкармливал птиц, то и заинтересовался, можно ли с помощью этих таблиц предсказывать будущее, но гид оказался не в состоянии удовлетворить мое любопытство.

Еще большим сокровищем является тело святого Убальдо, епископа и святого покровителя, умершего в 1160 году. Он лежит в церкви на вершине горы. Часовая прогулка мимо осыпающихся стен, кипарисовых аллей, ферм. С каждым поворотом вид становится все величественнее, и вот я возле большой церкви и монастыря. Вокруг ни души, но церковь открыта. Я вошел и увидел стеклянный гроб. Внутри, в золотой митре, лежало тело святого. Электрическая лампа освещала коричневое лицо.

Монах, по-видимому, услышал мои шаги, вышел и вкратце рассказал историю святого Убальдо. Он также поведал, что у святого был французский слуга родом из департамента Вогезы. После кончины хозяина он отрезал у него три пальца. Драгоценную реликвию привез в родной город, и там построили для нее красивую церковь. А также, продолжил монах, люди из того городка каждый год приезжают в Губбио и посещают Праздник свечей, приходящийся на годовщину смерти святого.

Мы вошли в соседнее помещение, где лежали друг подле друга три необычных предмета, знаменитые кери — свечи Губбио. Надо сказать, что на свечи они совершенно не похожи. Их трудно описать. Длина их около тридцати футов, они тяжелые, изготовлены из дерева, покрыты цветной парусиной. Они напомнили мне огромные рождественские хлопушки. Раз в год их снимают с горы, прикрепляют к деревянным подставкам и носят на плече по городу, затем снова поднимают на гору. У каждой свечи есть свой святой покровитель, и статуи этих святых устанавливают на горе во время праздника: это святой Убальдо, святой Георгий и святой Антоний.

— Вы должны увидеть праздник,[103] — сказал монах, — кроме нас, его никто не празднует.

— А каково его происхождение? — спросил я.

Он поднял плечи и раскинул руки. Я понял, что он хочет сказать: „Кто знает?“

Приятным воспоминанием о Губбио останется маленькая часовня, увековечившая встречу святого Франциска с Волком. Находится она в сельской местности рядом с железнодорожным переездом. Часовня была на замке, однако в саду я заметил женщину с рукоделием. На коленях у нее пристроился черно-белый кот. Я спросил, не знает ли она, где раздобыть ключ. Оказалось, что ключ лежал у нее в кармане передника. Войдя внутрь, я увидел возле алтаря картину, на которой брат Волк подает лапу святому Франциску. Женщина сказала, что есть еще одна церковь, уже в самом Губбио. Построена она на месте грота, где жил брат Волк после своего обращения. Должно быть, я неправильно понял ее инструкцию, потому что церковь я так и не нашел.

7

Ассизи находится примерно в пятнадцати милях от Перуджи. Для этого придется проехать по длинной горной дороге и пересечь красивую долину Тибра. Некоторое время я я любовался восходом солнца, а потом решил ехать, чтобы выяснить, действительно ли в этом городе особенная — как мне говорили — атмосфера, исполненная спокойствия и красоты. Поехал я тем более охотно, что утренняя газета отразила в тот день повышенный по сравнению с обычным уровень мировой ненависти.

Подъехав к одному из железнодорожных переездов, я весьма удивился, заметив там знаменитую этрусскую усыпальницу, могилу Волумниев. В наше время этрусскую могилу часто находят в странных местах — посреди кукурузного поля, в сарайчике, какие бывают у огородника. Вот и эта, в нескольких ярдах от железнодорожного переезда, казалась такой же странной. Обнаружили ее лет сто назад, когда вол, тащивший по полю плуг, вдруг исчез. Он провалился в яму. Животное, к счастью, не пострадало. Эта могила вдохновила Джорджа Денниса на изучение этрусков. Великий энтузиаст не всегда мог скрыть под своей викторианской прозой радость, которую доставляло ему каждое новое открытие. Он думал об этой могиле как о волшебстве. Она явилась для него воплощением представлявшегося ему в детстве подземного дворца и заколдованных людей, всего того, о чем он читал в „Тысяче и одной ночи“.

По массивным ступеням я спустился в помещение, вырезанное в вулканической скале. Несмотря на жару, здесь было прохладно, пахло пылью и смертью. Мне, как оказалось, недоставало энтузиазма Денниса, ибо волшебства я тут не заметил. Это был семейный склеп, где в урнах и саркофагах покоилась Волумнии. Тут же находился и глава семейства, звали его Арунс. Так же, как и большинство богатых этрусков, Арунс захотел войти в другой мир в парадном костюме и веселом настроении. Во всяком случае, такое впечатление производит скульптура на его могиле. Покойный в праздничном наряде непринужденно сидит на банкетке и что-то ест из сосуда, сделанного в форме дыни. Держит он его в левой руке весьма грациозно.

По обе стороны от него стоят два ангела, которых поначалу принимаешь за раннюю работу Микеланджело. „Но как же, — спросил я себя, — два христианских ангела могли попасть на этрусскую могилу?“ И тут я пригляделся и увидел в их волосах змей. До меня дошло, что никакие это не ангелы, а фурии, ужасные богини с клыками и крыльями. Они символизировали быстроту мести. Здесь же они выглядели благородными, милосердными защитницами. Я вспомнил, что нельзя было вслух называть их настоящие имена, а потому люди называли их добренькими и даже в скульптуре, как я сам в этом только что убедился, изменяли их облик. Не удивительно, что Арунс выглядит таким спокойным рядом с этим эскортом. Фурии, похоже, обещают, что присмотрят за ним, куда бы он ни пошел.

Я переправился через Тибр — здесь он уже сильный и могучий — и вскоре увидел гору Субазио и красивый город Ассизи, окруживший нижний ее отрог. На окраине стоит церковь и монастырь Святого Франциска. В базилику направлялись толпы туристов, и я решил повременить с посещением храма, пока не поброжу по городу. При этом сказал себе, что для начала мне следует посмотреть, где жил святой Франциск, а уж потом посетить его могилу. Я усмехнулся, потому что повторял предосудительный поступок другого путешественника, хотя мотивы у меня были другие. Этим путешественником был Гёте, который, не стыдясь, признался в том, что мимо церкви Святого Франциска прошел с отвращением, а вместо этого поспешил к храму Минервы, что стоит на площади. Те, кто критиковал его, возможно, забыли, что он был человеком XVIII столетия, а храм был нетронутым памятником античного мира, который он хотел увидеть.