В трущобах Индии - Луи Жаколио

Вице-король слушал эти объяснения с недоверчивой улыбкой, не стараясь скрывать этого, и хотел даже позволить себе по этому поводу несколько колких замечаний, но Сердар, находивший, что сеанс длится слишком долго, пристально взглянул на него и сказал повелительно:

— Спи! Приказываю тебе!

Действие его слов было мгновенно. Сэр Джон повиновался без малейшего сопротивления, устремив пристальный взгляд на Сердара, и с этой минуты все мозговые центры его сосредоточились на подчинении своей воли воле последнего.

— Следуй за мной, — сказал Сердар, и сэр Джон двинулся за ним, как автомат, соразмеряя свой шаг с его шагом и не спускал с него взгляда. В ту минуту, когда они выходили из комнаты, Фредерик де Монморен обернулся и сказал комитету Трех:

— Созовите своих товарищей, я сейчас возвращусь. Мы сейчас поговорим о важном деле; Анандраен расскажет, что мы сегодня вечером натолкнулись на Эдуарда Кемпуэлла, моего племянника, который следил за нами; кто знает, быть может, он скрывался в Джахаре-Бауг еще в то время, когда мы были там с вождем Веймура, и подслушал важный разговор, который мы вели в хижине дорванов… Дело серьезное и надо его обсудить.

И после этих слов мнимый пандаром скрылся в сопровождении вице-короля, который следовал за Сердаром, как тень.

Лучи солнца лились широким потоком в комнату, когда сэр Лауренс проснулся… Он забыл накануне опустить портьеры на окне, и открыл глаза среди ослепительного света. Дневное светило стояло уже высоко, указывая ему на то, что он долго проспал сегодня, но он не жаловался на это, потому что был в очень хорошем настроении духа.

— Прекрасный день! Счастливая судьба! — сказал он, нажимая звонок. — Я уверен, что получу сегодня хорошее известие. Как успокаивает хороший и покойный сон физическую усталость и заботы!

В комнату вошел дежурный адъютант.

— Который час, Перси? — спросил вице-король.

— Около десяти часов утра, ваше превосходительство, — отвечал молодой офицер, — вы, вероятно, долго не ложились вчера вечером?

— Не больше обыкновенного, Перси! Почему вы спросили меня об этом?

— Потому что сегодня ночью, часа в два, я вошел, думая, что вы позвали меня, — вас не было в комнате, но дверь на террасу была открыта, и я подумал, что вы вышли подышать свежим воздухом.

— В два часа утра? Вы шутите.

— Нет, ваше превосходительство, спросите Нолана, он сопровождал меня.

— Странно, — сказал вице-король, — я не помню.

Потом он прибавил задумчиво:

— Лунатик я, что ли?

В комнату вошел Нолан в сопровождении скорохода индуса, покрытого пылью.

— Курьер, которого посылали на Малабарский берег.

— Я был уверен, предчувствие не обмануло меня, — сказал сэр Лауренс.

Туземец стал на колени и подал ему пальмовый лист, покрытый условными знаками. Не успел вице-король взглянуть на него, как вскрикнул от радости и не заботясь об этикете, который он всегда тщательно поддерживал, захлопал в ладоши и, едва не танцуя, крикнул молодым офицерам:

— Господа! Господа! Трижды ура в честь королевы, Нана-Сагиб взят в плен!..

При этой неожиданной новости оба островитянина, лицо которых, и без того красное, окруженное рыжеватой растительностью, характерной для сыновей Альбиона, приняло вдруг цвет вареного рака, присоединившись к радости своего начальника, опрокинули голову назад и три раза с энтузиазмом крикнули так громко, что все стекла окон задрожали:

— Ура! Ура! Ура! Да здравствует королева Виктория!

Излив полным карьером свою британскую радость, сэр Лауренс взял снова пальмовый лист и еще раз прочел его. Кишная с помощью знаков, условленных между ним и вице-королем, писал следующее:

«Нухурмур, Малабар.

Мы на месте. Нана ничего не подозревает и принял нас с восторгом, как послов общества «Духов Вод». Мы едем сегодня вечером в Беджапур, и я надеюсь привезти всю банду, которая не подозревает ожидающего ее приема.

Один из них только опасен, — это француз по имени Барбассон, он внушает мне меньше доверия, чем остальные, но я слежу за ним.

Если ничто не помешает, завтра вечером мы будем во дворце Омра.

Прикажи, чтобы по приезде в Беджапур нам не попался навстречу ни один шотландский солдат.

Нельзя до последней минуты вызывать ни малейшего недоверия.

Нану мы можем считать только тогда своим пленником, когда за ним закроются двери дворца.»

Сэр Лауренс несколько раз прочел это послание.

— Гм! — сказал он после нескольких минут размышления. — Я, быть может, слишком поспешил праздновать свою победу… Но звезда моя никогда еще не блестела так ярко; и я верю, что она не изменит мне, когда я так близок к цели.

Сердар не ошибся. Память сэра Лауренса так же мало сохранила следов о событиях ночи, как вода не сохраняет изображения отразившихся в ней предметов.

IV

Кишная и Нухурмуре. — Старый друг. — Идеи Барбассона-миллионера. — Рыбная ловля. — Тревога. — Сообщение Эдуарда. — Побег. — Отъезд. — Никогда!

В то время, как в Декане все подготовлялось к восстанию, которым искусно руководило общество «Духов Вод» и Сердар, нарочно для этого приехавший из Европы, — все было тихо, спокойно и патриархально в Нухурмуре, тайном убежище Нана-Сагиба и его верных друзей, оставленных подле него Фредериком де Монмореном.

Друзья эти были прежде всего — махратский воин Нариндра, старый товарищ Сердара, — пылкий туземец томился праздной жизнью и с нетерпением ждал возвращения Фредерика де Монморена, который по весьма важным причинам не дал знать своим друзьям о своем присутствии в Декане; Рама-Модели, заклинатель, который проводил дни в дрессировке Норы и Ситы, двух пантер, оставшихся ему в наследство от Рам-Шудора; молодой и верный Сами и Рудра, следопыт, который открыл логово тугов. Все четыре лица эти находились по-прежнему под начальством Шейк-Тоффеля, адмирала флота Маскатского имама, иначе говоря, Мариуса Барбассона из Марселя, который до сих пор еще не утешился после трагического конца своего друга Боба Барнета, умершего от укуса кобры и съеденного шакалами.

Для Барбассона это была невозвратимая потеря, ибо, как он сам говорил, во всем мире не найти двух столь сходных людей, если не считать небольшой разницы вследствие того, что один был провансалец, а другой янки. И действительно, оба они еще с детства протестовали против той бесплодной потери времени, к которому принуждает нас коллегия под предлогом обучения.

— И к чему это служить? — с видом философа говаривал Барбассон, когда они беседовали на эту тему.

— Nothing! (Ни к чему) — отвечал Барнет.

Оба в возрасте шестнадцати лет были выгнаны своими отцами с помощью пучка веревок; оба изъездили весь свет и испробовали все ремесла и профессии; оба потерпели неудачу после того, как Барбассон в Маскате без боли выдернул зубы имаму и был за это назначен адмиралом, а Барнет в Ауде исполнил роль паяца, рассмешив набоба, который не смеялся двадцать лет, и получил чин артиллерийского генерала. Случай соединил этих двух людей, созданных друг для друга, но смерть, бессмысленная смерть, которая всегда поражает лучших людей, — разъединила их.