Пир мудрецов - Афиней

Было у меня время

Все увидеть и все понять...

Представляя его таким прожорливым, они и в спутники ему дают чайку-ненасытницу.

(412) 2. Изображают его также в соревновании с Лепреем, когда Лепрей вызвал его на обжорство и был побежден. Зенодот пишет во второй книге "Эпитомы", что этот Лепрей был сыном Кавкона, сына Посейдона, и Астидамии, дочери Форбанта, и что это он дал Авгию совет связать Геракла, когда тот потребовал платы за свои труды. {2} За это Геракл после своих подвигов пошел против Кавконова народа, но Астидамия умолила его примириться с Лепреем. Тут-то Лепрей и соперничал с Гераклом в метании диска, вычерпывании воды и поедании быка, и каждый раз оказывался побежденным. Тогда, надев доспехи, он вызвал Геракла на бой и был убит им. Матрид добавляет в "Похвале Гераклу", что Лепрей вызывал Геракла еще и на выпивку, но и здесь был побежден. То же самое пишет в своей "Похвале Гераклу" и хиосский ритор Кавкал, брат историка Феопомпа.

{2 Ср. Элиан. «Пестрые рассказы». 1.24; Пиндар. «Олимпийские оды» Х.28 слл.}

3. Гомер же представляет обжорой и чревоугодником своего Одиссея, когда говорит [Од.VII.215]:

[c] Но несказанным, хотя и прискорбен, я голодом мучусь;

Нет ничего нестерпимей грызущего голода: нами

Властвуя, он о себе вспоминать ежечасно неволит

Нас, и печальных и преданных скорби душою.

В этих стихах его чревоугодие выглядит даже чрезмерным, не говоря уже о том, что все эти рассуждения о голоде здесь совершенно не к месту. Даже голодному надо было крепиться до конца или хотя бы сдерживаться. [d] Он же в дальнейших строках доходит в своей ненасытной жадности до предела [Од.VII.219]:

Скорби душою я предан, но тощий желудок мой жадно

Требует пищи себе и меня забывать принуждает

Все, претерпенное мной, о себе лишь упорно заботясь.

Такого не решался сказать даже пресловутый Сарданапалл, {3} который и в старости {4}

{3 См. 294е.}

{4 Ср. Од.IХ.162.}

Ел немеряно мяса и жадно вином упивался.

4. Феаген же, фасосский атлет, в одиночку съел целого быка, как говорит в эпиграмме Посидипп:

[e] Я меонийского съел быка по условию спора:

Фасос, мой остров родной, пищи другой не нашел

Мне, Феагену, и сколько ни ел, все было мне мало

Медный, теперь я стою и подаянья прошу.

Милон Кротонский, как рассказывает Феодор из Гиераполя в книге "О состязаниях" [FHG.IV.513], съедал двадцать мин мяса и столько же хлеба, а вина выпивал три кувшина. В Олимпии он взвалил на плечи четырехгодовалого быка, пронес его через весь стадион, а потом разделал [f] его тушу и съел в одиночку за один день. Как о том рассказывает Александр Этолийский [р.249 Miiller], этолиец Титорм, соревнуясь с ним, тоже съел за завтраком быка. Филарх в третьей книге "Истории" [FHG. IV.513] утверждает, что Милон съел быка, возлежа перед алтарем Зевса, поэтому поэт Дорией и написал в его честь следующие стихи:

Так кротонский Милон на празднестве вышнего Зевса

Четырехлетка-быка поднял от лона земли

(413) И через все торжество на плечах исполинскую тушу

Словно ягненка пронес, силой гостей изумив.

А к алтарю представ явил он и большее чудо

В честь Писийских богов (странник, узнай и дивись!) -

Этого он быка заколол, изрубил на кусочки

И в одиночку всего съел его в этот же день.

Астианакт Милетский, трижды подряд победивший на олимпийских [b] играх в панкратии, однажды был приглашен на пир к персу Ариобарзану. Придя туда, он взялся съесть все приготовленное для гостей и съел это. Когда перс попросил его, как рассказывает Феодор [FHG.IV.513], совершить что-нибудь, достойное своей мощи, Астианакт выломал из ложа бронзовое украшение, растянул его и разгладил. Когда он скончался и был сожжен, одной урны для его костей не хватило и они едва поместились в двух. [c] Обед, который он в одиночку съел у Ариобарзана, был приготовлен для девяти мужей.

5. Нет ничего удивительного в том, что из таких людей получились обжоры: постоянно упражняясь, атлеты приучаются и есть очень много. Поэтому Эврипид пишет в первом "Автолике" [TGF.2 441 Nauck]: {5}

{5 «Автолик» был сатировской драмой, однако не существует никакого упоминания у других авторов, что он был поставлен дважды.}

Из тьмы несчастий, Грецию гнетущих,

Нет хуже, чем атлеты, ничего.

Во-первых, не умеют честно жить

Они, да и не могут: как бы мог

Раб жадности своей, невольник чрева

[d] Умножить состояние отца?

Ни бедности терпеть они не могут

И не способны вынести несчастий.

Привыкшие к занятиям негодным,

Они не могут их переменить,

Когда для них ненастье наступает.

В дни юности блестящие, они

Разгуливают украшеньем града;

Когда же старость злая к ним приходит,

Плащей шафранных их нигде не видно.

Не одобряю я обычай греков,

Которые в их честь скликают люд,

И чтут их непотребными пирами.

Какую пользу городу родному,

Стяжав венок, доставил тот атлет,

Который или хорошо боролся,

[e] Иль быстро бегал, или диск метнул,

Иль в зубы дал противнику отменно?

Сумеют ли они с врагом сразиться

Вооружившись диском, без щитов

Отбить врагов ударом кулака?

Никто, завидев вражеский клинок,

Не станет заниматься этим вздором!

Венчать нужнее тех, кто добр и мудр

И тех, кто управляют государством

Отлично, по закону и с умом,

[f] Кто словом отвращает злое дело

И устраняет распри и раздор:

Вот благо граду всякому, всем грекам.

6. Эврипид заимствовал эти мысли из элегий Ксенофана Колофонского, который говорит так [PLG.4 frag.2]:

Если кто резвостью ног надо всеми одержит победу

Иль в пятиборствуя - там, где возле Писы меж рек,

(414) Зевса священный предел, в Олимпии - если в кулачном

Кто одолеет в бою, боль от ударов стерпев,

Или в борьбе, или в том, что "панкратий" зовут состязанье,

И на него земляки с гордостью будут смотреть,

Если сидеть впереди он заслужит победами право,

Если получит прокорм он на общественный счет,

Если ему поднесет дары драгоценные город,

Или в ристаньях успех столько ж наград ему даст,

[b] Все же достойным меня его не признаю: ведь наша

Мудрость прекрасней любой силы людей и коней.

Глупо тут думать, как все, и с правдой ничуть не согласно

Силу мышц почитать мудрости выше благой.

Будет ли в нашем народе кулачный боец превосходный,

Будет ли мощный борец иль пятиборец средь нас,

Или бегун резвоногий (за что его все прославляют),

Словом, лучший из всех в подвигах силы людской, -

Благозаконее город не станет от этого вовсе,

Городу, правду сказать, радости мало с того,

[с] Что победил кто-нибудь, на Писейских брегах состязаясь:

Тем не умножит добра он в городских кладовых.

В этом споре Ксенофан и далее делает много умелых ударов, обличая атлетику за бесполезность и ненужность. Точно так же Ахей Эретрийский описывает роскошество атлетов [TGF.2 747]: {6}

{6 ...роскошество атлетов... — Возможно, из Игр (’Άθλα), цитируемых ниже, 417f, 689b.}

Расхаживают, щеголяя ляжками

[d] Вздувая на руках тугие мускулы,

Сияют плечи, юностью цветущие,

Намаслена и грудь и щит со впадиной,

Как будто с малых лет взрастали в роскоши...

7. Гераклит говорит в "Гостящем", что очень много могла съесть некая женщина по имени Елена. А Посидипп в своей эпиграмме называет некоего Фиромаха, о котором он пишет следующее:

Тот Фиромах, который умел, как ворон полночный,

[е] Все без разбору клевать, в этой канаве зарыт

В рваный завернутый плащ. Теперь, достойнейший Аттик,

Ежели некогда ты с ним пировал до утра,

То увенчай этот камень венком и порадуй елеем:

Помнишь, каким он пришел, мрачно нахмуривши бровь,

В грубой овчине, как сам себе раб? Конец состязаньям:

Ныне он низошел к Музам в могильную сень.

[f] Амарант Александрийский пишет в книге "О театре", что мегарский трубач Геродор был трех с половиной локтей роста, но имел необычайно сильную грудь: хлеба он съедал шесть мер, мяса, какого мог раздобыть, двадцать фунтов, вина - два кувшина. Трубить он умел сразу в две трубы, спать ложился только на львиной шкуре. Трубил он на редкость (415) громко: когда сын Антигона Деметрий осаждал Аргос и его воины никак не могли придвинуть к стенам города тяжелую градобойную машину, он затрубил в свои две трубы с такою силой, что бойцы от этого звука воодушевились и поставили орудие на место. Круг больших состязаний он обошел победителем десять раз, обедал он сидя, {7} как рассказывает Нестор в "Театральных записках". Была также и женщина-трубач Аглаида, дочь Мегакла, которая трубила перед шествием на первом великом [b] празднестве в Александрии; как видно из эпиграмм Посидиппа, на голове она носила накладные волосы и султан. Она тоже съедала двенадцать фунтов мяса, четыре меры хлеба и выпивала кувшин вина.