Рота, подъем! - Александр Ханин

Азиаты загудели как пчелиный улей.

– В чем проблемы? – насупил брови полковник. – Сержант, пошли, поговорим на улицу. Всем три минуты отдыхать. Из комнаты не выходить.

Около двери полковник закурил и вплотную приблизился ко мне.

– Сержант, ты же понимаешь, что это государственный проект особой важности, ты же наш человек, питерский, не мне тебе объяснять всю важность научных экспериментов. Армия, да что армия – страна ждет результатов. Давай, убеди солдат. Тебе проще, ты к ним ближе, и я вижу – они тебе верят. Выручай, за мной не заржавеет.

Что могло не заржаветь за полковником, мне было неинтересно, патриотические фразы офицера на меня действовали куда сильнее. А к этим фразам меня ожидал следующий день. День получения документов.

День окончания срока службы. Я строил в планах, как я получу бумаги и первой электричкой уеду в Москву, а оттуда домой.

– Ребята, – начал я, когда вернулся. – Обломав эксперимент, мы обломаем себя. Мы взялись, а, значит, должны держать свое мужское слово. Нам начштаба дал слово. Слово офицера. И мы ему поверили. Так неужели мы нарушим свое? Несколько дней тому назад мы видели на плацу афганцев – эти парни прошли больше, чем мы, и не испугались.

Или тут есть чмо, которое обкакается от детского укольчика в плечо?

– Это не в зад? – уточнил один из солдат.

– Нет, нет, – подхватил инициативу врач. – В плечо вот такую маленькую штучку и все.

И он продемонстрировал маленький, миллилитров на пять прозрачный одноразовый пакетик и тоненькой иглой на конце.

– А пистолета, как для прививок, у вас нету?

– К сожалению. Но это идея. В другой раз такой и возьмем.

Молодец. Вставай первым.

После уколов надо было переждать еще полчаса, но реакция началась намного раньше. К общей слабости и тошноте подошла настоящая рвота.

Подготовленные медики раздали полиэтиленовые пакеты. Пот лил градом, хотя в помещении не было жарко. Солдаты с трудом сидели на стульях, безостановочно прижимая пакеты к лицам для выплескивания туда очередной порции рвоты. Я подошел к Малькову.

– Товарищ лейтенант, когда стреляем? Я свалюсь.

Мальков бодро подскочил к медикам.

– Товарищ полковник, пора, пора. Полчаса уже прошло.

– Уже? Ну, давайте, давайте.

Мне сменили пакет и, с трудом встав со стула, я поплелся на качающихся, ватных ногах к тренажеру. Буквально рухнув на кресло, я уперся лбом о резинку и прошептал:

– К бою готов.

Довести серию до конца я не смог. Живот, который до начало сессии только болел, начало крутить с такой силой, что мочи держать в себе остатки завтрака, еще не выброшенного рвотой, я не мог.

– Мне на очко надо…

Ноги слушались совсем плохо. С трудом встав с кресла и оттолкнувшись от него рукой, качаясь, я добрел до туалета и услышал рвотные позывы, которые неслись со всех сторон. Практически в каждой кабинке сидел солдат. В советской армии, даже в учебном корпусе для офицеров, кабинки туалета не оборудованы унитазами. Металлическое отверстие, именуемое "очком", это финальное завершение мысли (или, вернее, ее отсутствия) армейского дизайнера, не предоставляет возможности для длительного сидения, но встать с корточек самостоятельно я уже не мог. Пот со лба лил так, что казалось, будто я нахожусь под душем. Совершенно пустой желудок изрыгал желтую с добавками зеленого желчь, анус не закрывался, изрыгая все нечистоты.

Полная очистка организма, которую обещали медики, шла по утвержденному плану. Эксперимент над кроликами в виде военнослужащих удался. В таком состоянии воевать было невозможно. Но я не думал о том, что будет с тем, кто примет подобный препарат во время боя. Я пытался сообразить, как мне встать. Ноги не слушались, руки с трудом держали полный рвоты пакет, но голова соображала с абсолютной ясностью. Я никогда не думал, что человек может лицезреть свое полное ничтожество. Видеть, осознавать и понимать, что он не в силах что-то изменить.

– Ты тут? – в открытой двери кабинки стояли Мальков и перепуганный полковник.

– Чего же ты тут, земляк? Встать сможешь? – задавал вопросы военврач.

– Нет, – прошептал я заплетающимся языком.

– Штаны держи, – приказал Мальков – И вот новый пакет.

Офицеры схватили меня на плечи и рывком подняли на ноги.

Застегнуть штаны у меня не было сил, и я держал их только, чтобы они не свалились. Ноги подкосились, но мне не дали упасть.

– Пошли к автобусу.

Еле-еле передвигая ноги, я волочился к автобусу, выбрасывая время от времени новую порцию желчи. Пот, заливая глаза, тек по щекам и подбородку, капая вниз. Струйки пота текли от головы и шеи по спине, и вся гимнастерка уже была пропитана этой, выделяющийся из всех пор, влаги. Ватные ноги цеплялись одна за другую, и язык не мог выговорить ни слова. При всем этом сознание продолжало оставалось ясным и чистым. Оно как будто бы жило отдельно от тела, насмехаясь над его абсолютной беспомощностью.

Меня буквально бросили на переднее сиденье маленького ЛИАЗа, где уже полусидели, полулежали солдаты, доставленные сюда раньше. Окна автобуса были открыты, и свежие потоки воздуха входили через рот в легкие. Мальков поехал с нами в санчасть, где, как оказалось, была подготовлена большая палата с койками, о чем мы и не подозревали.

Медики, в отличие от нас, знали предполагаемый исход эксперимента и подготовили заключительный этап.

– Вот, привез, – поддерживая меня одной рукой, сказал Мальков фельдшеру.

Марина вскочила и бросилась ко мне.

– У него же гастрит. Кто разрешил? Почему им не сказали о последствиях? И это за сорок рублей?

– Чего ты на меня орешь? Какие еще сорок рублей? Я только доставил.

– Сажай сюда. Рукав закатай ему. И Шандамаева тоже сюда, у него та же реакция. А сорок рублей платят тем, кто участвует в таких опытах.

– Никто им ничего не заплатит, – грустно сказал Мальков.

Фельдшер зло взглянула на лейтенанта, как будто бы от него что-то могло зависеть, метнулась внутрь своей комнаты и появилась со шприцем и ампулами в руках.

– Спирт? – пошутил я.

– Рот закрой, пока живой, дурак. Или не знал, что тебе нельзя такое?

– На дембель хотелось быстрее уйти, – еле проговорил я.

– Я всякое видела, что солдаты делают, чтобы "закосить" или сократить срок службы, но когда на последних днях так себя подставить… каким же идиотом надо быть.

Возражать медсестре мне было нечего, да и сил не было. О том, что могут быть такие последствия, я не предполагал. Ведь ни один из здравомыслящих людей, тем более врачей не будет наносить другому человеку вред в той или иной форме, если он, конечно, не фашист и не отъявленный садист.

– Ты что ему колешь? – поинтересовался лейтенант.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});