Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152 - Электрон Приклонский

Побродив около часу среди этого труднопроходимого столпотворения, сторонясь неубранных немецких трупов и мертвых лошадей-тяжеловозов, не выпряженных из военных повозок, мы поворачиваем к своему расположению. Отсюда, снизу, особенно хорошо просматривается песчаный склон нашей дюны, которая изрыта и с этой стороны окопами, блиндажами и воронками разных диаметров. Многие из деревьев, покрывающих окрестные холмы, сильно повреждены снарядами и бомбами. Без верхушек, с иссеченными смертоносной сталью стволами, с натеками янтарной смолы, выступившей из ран на коре, иные полусгоревшие, они тянут свои изуродованные боем ветви-руки к небу. От заката кора сосен сделалась красной, и деревья напоминают истекающих кровью раненых. А легкий ветерок, набегая с моря, осторожно и нежно, словно медсестра, что бинтует солдата, касается их зеленых крон, кое-где порыжевших от огня. Сосны, еле слышно шелестя, жалуются...

– Ну, прямо медсанбат после неудачного наступления, – почти шепотом произнес всегда веселый Федя Радаев и задумчиво умолк.

16 апреля

Весь полк собран по тревоге. Оставлены в окопах над берегом только наблюдающие за бухтой.

Нас построили фронтом к морю вдоль улицы, параллельной стадиону. Утро хмурое, слегка дождит. Стоим в шинелях, с горбами вещмешков, при оружии и ждем.

Штабные выносят столик прямо на мостовую, затем появляются начштаба, замполит, парторг с комсоргом и прочее полковое начальство. Командира нет: он тяжело болен.

Вот ПНШ-2, сопровождаемый автоматчиком, выносит из штабной машины туго набитый вещмешок, и подполковник Уткин с майором Каневским, заглядывая в длинную бумагу, раскладывают на столике прямоугольные коробочки. Вручение наград, второе в этом году.

Раздается команда к выносу Знамени. Замер строй гвардейцев. Лихо рубя по неровному булыжнику, четко проходит перед   нами комендантский взвод с развевающимся впереди алым полотнищем. Привычное волнение овладевает мной.

Без долгих церемоний вручаются ордена и медали. Выкликается фамилия, несколько четких или тихих шагов награждаемого, сообщение начальника штаба о вручаемой награде и краткое воинское поздравление, неловкий или крутой поворот лицом к строю и – «Служу Советскому Союзу!». Иногда на вызов из рядов не выходил никто, а из строя отвечали: «Такой-то в госпитале!» или «Такой-то пал смертью храбрых в боях за нашу Советскую Родину!» Так отвечали мы вместо Феди Сидорова, Вити Братцева, Мити Салова, Гриши Перескокова и многих других наших боевых товарищей и славных воинов, настоящих гвардейцев.

Между тем вручение наград закончилось, было разрешено снять шинели и прикрепить награды. В рядах оживление, веселый шумок. Некоторые из ребят получили сразу по три коробочки. Сережа Федотов пожелал своею рукой привинтить мне на грудь две Отечественные войны 2-й степени, а самый первый орден – Красная Звезда – так и не догнал еще меня.

Ветром вдруг разорвало серую завесу в небе, проглянуло солнышко, рассыпав золотой веер веселых лучей, и весь строй засверкал, преображенный.

Шагнул вперед от столика Каневский, наш милый Гвардейский Конь, и, заметно волнуясь, неловко шевеля ужасно толстыми губами, произнес поздравительную речь, которая мне почему-то показалась прощальной. Затем, прокашлявшись и поправив слегка вздрагивающей рукой усы, начштаба гвардии подполковник Уткин зачитал приказ об откомандировании таких-то и таких-то офицеров и сержантов за машинами.

Имея немалый опыт в формировках (как-никак, а эта уже пятая по счету, если даже «двойную», что была летом прошлого года, принять за одну), уныло размышляю: «Наверное, опять расшвыряют...» – и с грустью вглядываюсь в возбужденные лица «старых» боевых товарищей и друзей, сразу сделавшихся дороже и ближе тебе...

Торжественным маршем, без оркестра, протопали по булыжной мостовой – эхо гулко металось среди остовов зданий в узком ущелье улицы.

– На сборы – час. Р-разойдись!

Бежим, переговариваясь на ходу, до своего «мешкання» (жилья). Куда девать посылки, с таким трудом приготовленные   для родных? Посовещавшись накоротке, решаем поручить доставку их до места нашего назначения многоопытному пожилому Дударенко и дошлому сержанту из его экипажа, москвичу Чернову. Иначе все пропадет. Разрешение на это выхлопотал в штабе комбат Федотов.

Направляясь из «дому» к месту сбора отъезжающих, захожу в палатку к артиллеристам – проститься. Лейтенант с приятным изумлением поглядел на два сияющих ордена и сердечно поздравил меня. Мы с сожалением посмотрели на шахматную доску и дружески распрощались. Он проводил меня до каменной лестницы и попросил поклониться России, если нас до нее довезут, за себя и за своего капитана: тот дежурил на НП в дюне.

Точно через час колонна грузовых машин с людьми двинулась на марш. Едем, как водится, с песнями и шутками. Кто-то – уже за Одером – готовится к штурму Берлина, а мы (впрочем, нашего желания никто не спрашивает) направляемся, по всей видимости, в глубокий тыл, на сей раз в свой собственный. К концу дня добираемся до какого-то батальона неизвестного назначения и ночуем там в одноэтажных деревянных домах, оборудованных двухэтажными нарами. Плоские лоснящиеся тюфяки кажутся перинами после двухнедельного спанья на полу. Воспользовавшись подвернувшимся случаем, обмениваю свой маленький «вальтер» на совсем игрушечный, длиною с ладонь, браунинг. Этот трофей будет памятью о Восточной Пруссии.

Пожалуй, для меня война кончилась...

7 мая

На этот раз переформировались быстро. На станции Кожевенная (город Богородицк) получили «новые» машины из капитального ремонта. Много недоделок. Мы не довольны.

И вот в пятый раз еду на фронт... Жить я решил в машине и на первой же остановке перебираюсь туда со всеми пожитками, то есть с шинелью и вещмешком. Привычный суровый «комфорт» и ставшие родными запахи газойля и масла настраивают на деловой лад, и можно пока без всяких помех вести свои записи и хоть всю ночь напролет мучиться над рифмами: плафон дает достаточно света.   

9 мая

На каком-то разъезде, перед станцией Черусти, поднялась вдруг вблизи от железной дороги частая и беспорядочная стрельба. Переглядываемся, ничего не понимая. С чего бы это в глубоком тылу такая неистовая пальба посреди глухой ночи? Может быть, предположил кто-то из ребят, в какой-то части отрабатывается ночной бой? Однако ломать голову долго не стали: пора было на покой, да и стрельба вскоре утихла.

На станции Черусти отправляюсь спать в машину. Она на третьей платформе от паровоза. Стоим долго. С «удобствами» вытягиваюсь, плотно завернувшись в шинель, на своем сиденье с опущенной до отказа спинкой, слушаю сквозь дрему сонное посапывание локомотива, тонкое сипение пара. Вот состав осторожно тронулся с места, так что машина моя чуть заметно вздрогнула. Молодец машинист! Сперва медленно, затем часто и мерно стали выстукивать на стыках колеса: по-бе-ди-ли, по-бе-ди-ли. Плавно покачивается на быстром ходу платформа с бронированной громадиной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});