Девятый Замок - Хаген Альварсон

Короче сказать, проводил время с пользой и толком, а главное — весело.

Потом, когда я уже почти видел сияние золотых ворот, появился горький отвар, приготовленный, пожалуй, из порток тролля, а затем проступило лицо Корд'аэна. Оказывается, он был здесь, со мной, варил целебные травы, дежурил, пока Митрун отдыхала… Он, мудрец и волшебник, должен был бы спасать мир, швыряться молниями, проводить обряды, взывая к высшим силам, вершить судьбу народов — а он сидел у изголовья моей кровати, чутко прислушиваясь к моему дыханию, ухаживая за мной, словно родной отец…

Выздоровев, я узнал, что Митрун и Корд подружились.

* * *

Весной, когда сошли снега и лопнули льды на реках, а ласточки вернулись их далёких южных стран, Корд'аэн отбыл, а мы стали готовиться к переезду.

Я был благодарен судьбе за эту жуткую хворь.

Я ожил — и ожил до конца.

Да, ещё — когда мы взошли на паром и отчалили, в небе курлыкали журавли. Их напевы отзывались во мне струнами арф бродячих скальдов, зовущих сильными голосами в путь, в дальние края, на поиски приключений, сокровищ и битв…

— Чему ты улыбаешься? — Митрун стояла рядом, и мы держались за руки, как в детстве.

— Весна пришла, моя ласточка, — рассеянно отвечал я.

* * *

Однажды я пришёл к Старому Балину, как когда-то. Надо было попрощаться, извиниться за многое, что я сделал и чего не сделал. Я обнял древний ствол и без слов прощался с Хранителем, который остался теперь без жреца. А Старый Балин вдруг тихо заговорил:

— Не печалься, Снорри. Тебе не в чем упрекнуть себя. Иди и будь счастлив.

— А как же ты?

— А что я? Я держу этот небосвод уже не первый век…

Верно, Балин не просто так звался Старым. Но не радостно мне было покидать его, и даже чуточку страшно. Тогда я спросил:

— Скажи, коль тебе ведомо: есть ли у Норгарда Хранитель?

А дуб засмеялся, шумя голыми ветвями:

— Нет, сейчас нету. Но, быть может, минут годы и века, и родится в Норгарде малыш или малышка с глазами цвета морских волн под светом звёзд, и станет однажды здесь, где стоишь ты. Как знать. Не бери в голову, Снорри, это теперь не твоя забота.

Да, не моя. Но это вовсе не радует…

— Удачи тебе, Старый Балин.

— И тебе, странник. И тебе…

Они всегда возвращаются…

— Не надо с калиной, Митрун! У меня снова будет икота!

— А с чем?

— С яблоками! Их много в этом году!

— Вот привереда!

…Прошло полтора года, как мы перебрались в Аскенхольм, где жили родичи Митрун. Они помогли нам с новосельем — разобрали старые пристройки во дворе усадьбы Хюфторп, купили камня и соорудили неплохой домишко. Хоть и маленький, зато уютный. Я предложил золото, и все стали спрашивать, откуда оно. Пришлось поведать. Кончилось тем, что на празднике Аргильд в мою честь было сказано больше здравиц, чем я мог сосчитать. Теперь меня стали звать Снорри Вестарфард, Путешественник на Запад. Всё лучше, чем Безумец. А Лаунд звал меня сыном.

Так я обзавёлся многочисленными и могучими родичами. Долго думал, чем мне отблагодарить славного лысого тестя. И однажды спросил его:

— А ведомо ли тебе, о досточтимый тесть, в чем тайна верескового пива?

— Увы! — воскликнул Лаунд. — Сие ведомо немногим.

— Не столь уж немногим, — хитро подмигнул я…

Новую пивоварню оборудовали скоро. А когда первая бочка верескового пива опустела, я стал местным героем. Так что работы прибавилось.

Впрочем, я не жалею…

…Осенние сумерки разорвал собачий лай. Я сразу узнал нашего лохматого Хравна — доброго игривого волкодава-убийцу с мягкой чёрной шерстью. Пёс рвался и рычал, звенел натянутой цепью, и громко лаял.

Но когда я вышел к воротам, Хравн спокойненько сидел возле будки. А рядом стоял дверг в плаще и капюшоне, и чесал пса за ухом. Другая рука гостя покоилась на посохе, а на боку, на ремне, висела дорожная сумка.

— Плохой у тебя пёс, хозяин, — донесся из-под капюшона знакомый голос, голос из прошлого, и мне вспомнились покои Равендаля, и Гельмир Златобородый, пускающий слюни, исходящий безумным криком, и деревянный слепец со взглядом из лазурита, постучавший в мою дверь тысячу лет назад…

— Или я — хороший собачник. Нас, следопытов, этому учат, — добавил пришелец.

— Не входит гость во двор, скрывая облик, — сказал я важно.

Тот скинул капюшон, и загорелое лицо вспыхнуло бронзой в лучах заходящего солнца. Глаза полыхали синим огнем. Зрячие, живые глаза…

— Ты сбрил бороду? Напрасно…

— А ну её. За кусты, мочалка, цепляется… Сиди потом, репей выдёргивай, колючки всякие.

— Где ж ты был, следопыт? Где ты бродил, борода?..

— О, друг мой Снорри, где я только не бродил… Ты, кстати, пива наварил?

— Ты в доме пивовара. Вересковое пьёшь?

— Если наливают…

* * *

— Митрун, у нас гости!

Митрун выскочила из кухни в переднике, забрызганном соком, точно доспех кровью, а качалка в её руке выглядела грозной палицей.

— НУ?! — гаркнула она.

— Знакомьтесь. Это — Асклинг, сын Сульда, я о нём рассказывал.

— Здравствуй, Митрун-хозяйка, — поклонился Асклинг.

— Привет тебе, сын Сульда, в этом доме, — улыбнулась Митрун, не слишком уверенно, ибо помнила, что тот некогда был бочкой. — Иной раз я оказала бы большую гостеприимность, но теперь у меня на кухне пироги, так что прошу извинить.

Когда она ушла, я отнес сумку и посох гостя в чулан, повесил его плащ на крючок и принёс ему сменные туфли:

— Не терплю грязи на полу!

Он уселся на плетёный стул:

— Я закурю?

— Давай.

Я же сам подкинул дровец в камин, подтащил к очагу низенький столик, украшенный резными завитушками, и пошёл в погреб — за пивом.

* * *

— Привет, добрый хозяин. Рад ли ты гостям?

Он напугал меня едва не до полусмерти. Следовало бы привыкнуть в странствиях, да вот не привык, всё надеялся, что жизнь простого поселянина придётся по мне…

Худой и высокий (во всяком случае, выше меня), чьё лицо я не мог разглядеть в густых чернилах сумерек. Только посох я узнал, и голос, зазвеневший в ночи, тоже был мне знаком.

— И тебе привет, колдун. Кстати, Асклинг уже тут. Вы что, сговорились?

— Нет, Снорри, не сговорились. Точнее, сговорились, но — не мы… — он был очень серьезен. И мне вдруг стало холодно и тоскливо, и солнце умерло за краем неба, за гранью мира, в преддверии Гор Безмолвия…

Вот всегда так! Иногда я ещё ненавижу тебя, Корд'аэн О'Флиннах…

* * *

Дэор явился громко.

Хравн залаял, зарычал, пугая невидимые во мгле звёзды, и ночь торжествующе откликнулась тысячей злорадный голосов. Ветер донес голос северянина:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});