Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль

Слои подсознания в иксе зависели друг от друга, это были соприкасающиеся шестеренки в моторе самоподдерживающегося сознания. То, что арифметически видится как рационализм плюс сны, на самом деле одно целое, его составные части неразделимы.

Игрек и зет — это вовсе не полумодели икса. Они качественно иные.

Машина применила к первоначальной операции строгую кризисную логику. Математическая команда создала совершенный арифметический аналог исходного кода от разнородного материала, и аналог этот был идентичен своему оригиналу, и в то же время радикально отличался от него.

Через три пятых секунды после того, как заработала цепь, кризисная машина пришла разом к двум выводам: х = у + z и x? y + z. Происходящая операция отнюдь не была стабильной, она была парадоксальной, несамоподдерживающейся; в ней применялась логика, разрывающая себя на части.

Этот процесс, начиная от самых первых принципов анализа, моделирования и конверсии, был весь пронизан кризисом.

И тотчас раскрылся неистощимый источник кризисной энергии. И ее можно было отводить. Метафазные поршни давили, толкали, прогоняли отмеренные порции короткоживущей энергии через усилители и преобразователи. Содрогались и вибрировали вспомогательные контуры. Кризисная машина заурчала как динамо, затрещала от напряжения, отправляя на выход сложные заряды квазивольтажа.

По внутренностям кризисной машины прошла финальная команда, в двоичной форме. «Пустить энергию по каналу, — требовала она, — и усилить на выходе».

Через секунду с небольшим после того, как энергия пошла по проводам и механизмам, невероятный, парадоксальный поток объединенных сознаний Ткача и Совета ударил из проводящего шлема Андрея.

Его же собственные эманации двинулись по петле обратной связи; аналоговые и кризисная машины проверяли их и сравнивали с потоком y + z. Не найдя выпускного клапана, она все равно стала протекать наружу, выстреливать крошечными дугами волшебной плазмы. Невидимые ее капли падали на искаженное лицо Андрея, смешивались с потоком объединенных эмиссий Ткача и Совета.

Это столь же мощное, сколь и нестабильное сознание гигантскими порциями вырывалось из боков шлема. Растущий столб психических волн и частиц устремился с вокзальной крыши в небо. Он был незрим, но Айзек, Дерхан и Ягарек ощущали его, по коже шел зуд, шестое и седьмое чувства били тревогу.

Андрея дергало и корчило небывалыми токами. Дерхан отвернулась, испытывая вину пополам с отвращением.

Ткач пританцовывал на ногах-шпильках, бормотал и постукивал по шлему.

— Приманка! — хрипло выкрикнул Ягарек и отступил от потока энергии.

— Это только начало! — воскликнул Айзек, перекрывая шум дождя.

Кризисная машина гудела и нагревалась, посылала волны преобразованного тока по надежно изолированным проводам к Андрею, а тот катался по бетону и складывался, как перочинный нож, в приступах ужаса и боли. Машина качала энергию из нестабильной ситуации и уже в преобразованном виде соединяла с потоками эманаций Ткача и Совета, а то, что получалось, добавочно усиливала.

Образовалась петля обратной связи. Искусственный поток окреп, уподобясь мощной крепостной башне на хрупком фундаменте; чем больше масса, тем меньше устойчивость. Парадоксальная онтология потока с его усилением становилась все менее стабильной. Кризис усугубился. Экспоненциально выросла преобразующая способность машины, она теперь еще значительней усиливала поток; и вновь обострился кризис…

У Айзека еще пуще зачесалась кожа. В черепе звучала протяжная нота, нарастающий вой, как будто рядом стремительно раскручивался шкив взбесившегося механизма. Айзек морщился.

…НУ И НУ ОКАЗЫВАЕТСЯ НИЧТОЖНЫЙ СГУСТОК СЛИЗИ МОЖЕТ БЫТЬ ПОЛЕЗЕН НО УРАЗУМЕЙТЕ ЧТО ОН НЕРАЗУМЕН… — мурлыкал Ткач. — …ОДИН И ОДИН В ОДИН НЕ СКЛАДЫВАЮТСЯ ЭТО ОДИН И ДВА РАЗОМ ПОБЕДИМ ЛИ МЫ ТЕПЕРЬ КАК ВОЛНУЮЩЕ…

Андрей корчился под темным дождем, как пытаемый на дыбе, через его голову проходила и изливалась в небо энергия, все больше и больше, — невидимая, но ощутимая. Айзек, Дерхан и Ягарек отступили от мечущегося бедняги, насколько позволила маленькая площадка. У них открывались и закрывались поры, волосы и перья становились дыбом.

Кризисная петля удерживалась, мощность излучения нарастала, и вот оно уже почти видимо: двухсотфутовый мерцающий столб потревоженного эфира, в нем слегка искривляется свет звезд и аэростатов.

Айзеку чудилось, будто у него гниют десны, будто зубы норовят выскочить из челюстей, а Ткач восхищенно приплясывал. В эфире зажегся исполинский маяк. Поднялась огромная, стремительно растущая энергетическая колонна. Фальшивое сознание, поддельный разум. Он распухал, он жирел, он увеличивался по жуткой кривой роста. Невероятное, чудовищное знамение несуществующего бога…

А в Нью-Кробюзоне свыше девятисот лучших городских коммуникаторов и магов вдруг замерли, повернувшись к Ворону, на их лицах отразились сомнения и смутная тревога. Самые чуткие схватились за голову и застонали от необъяснимой боли.

Двести семь принялись бормотать бессмысленные сочетания нумерологических кодов и цветистые стихи, у ста пятидесяти пяти началось сильное кровотечение из носа. В двух случаях это закончилось смертью.

Одиннадцать государственных служащих высыпали из мастерской наверху Штыря и, пытаясь остановить носовыми платками и салфетками кровь из носа и ушей, побежали к конторе Элизы Стем-Фулькер. Но сказать они могли только одно: «Вокзал на Затерянной улице!», как идиоты, несколько минут повторяли одно и то же министру внутренних дел и мэру, оказавшимся в ее кабинете. Тряслись от возбуждения, кривили губы, брызгали кровью на дорогие костюмы начальников.

— Вокзал на Затерянной улице!

А тем временем вдалеке, над широкими пустыми улицами Хнума, над кривым абрисом гряды храмовых башен Барской поймы, над рекой у Кургана Святого Джаббера и нищенскими кварталами Каменной раковины, пролетали существа, описать которых не так-то просто. Вялые взмахи крыльев, слюнная капель с языков… Мотыльки искали себе поживу.

Они были голодны, они торопились восстановить запас сил, подготовить свои тела к размножению. А для этого надо охотиться.

Их разделяли мили. Каждый летел над отдельным квадрантом города.

И вдруг все четверо повернули головы. Это были совершенно одинаковые движения.

Мотыльки забили сложными крыльями, сбрасывая скорость, и вот уже почти застыли в воздухе. Четыре влажных языка чутко прощупывали пустоту. А вдали, над архитектурным горизонтом с провалами, заполненными мерцанием грязного света, на окраине центрального скопления зданий, поднималась колонна, и от нее шел потрясающий запах. Он волновал, он заставлял мотыльков неистово бить крыльями.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});