Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чуть не бежим, но вдруг передние резко останавливаются, бегут в сторону, растерянно глядя кругом. Подбегаем — и что же! Дорогу нам преградило большое разводье метров 20–25 в ширину и несколько километров в длину! Ни перейти, ни обойти — а самолет уже над нашими головами, вот он пошел на посадку и скрылся за торосами.
На минуту замирает сердце: как сядет самолет?! Аэродром мал… Но вот самолет показался, бежит по аэродрому, как неуклюжая саранча, повернул и остановился. Уже самолет стоит и ждет, и мы совсем близко — меньше километра, а попасть к нему не можем. Больше всех волнуется кинооператор Аркаша Шафран: он с самого начала отнес свой аппарат на аэродром, он так мечтал заснять прилет первого самолета в лагерь, и вот из-за этой трещины великолепный кадр погиб.
Лихорадочно ищем способов переправы. В одном месте посреди трещины плавает маленький ледяной островок. 15 человек спихнули в воду рядом с островком огромную ледяную глыбу и на нее поставили разгруженные нарты, но первый попытавшийся перебраться искупался по пояс и, каким-то чудом перемахнув на другую сторону, побежал в палатку сушиться. Другой искупался по колени.
Чтобы сделать переправу, надо много времени. Но в этот момент подбегает один из шедших сзади с вестью, что за нами тащат [247] шлюпку-ледянку для перехода через разводья. Ее оставили в полутора километрах отсюда, полагая, что все уже перешли. Немедленно все мужчины, по распоряжению капитана, бросились за шлюпкой, а мы, чтобы не терять времени, стали переодеваться в более теплую одежду, захваченную с собой.
Не успели еще все переодеться, как показались наши товарищи с ледянкой. С дружным криком они лихо подкатили ее к разводью и столкнули в воду. Мигом устроили пловучий мост, перебрались на тот берег и побежали к аэродрому. Шафран хотел проскочить первым, но его задержали: сначала женщины и провожающие! Но очевидно у него с отчаяния выросли крылья. Хотя переправа производилась медленно и мы потом бежали очень быстро, но когда мы подошли к аэродрому, Шафран уже был у своего аппарата и преспокойно снимал наше прибытие.
Самолет стоял и дрожал моторами. Горячая встреча с экипажем «АНТ-4». Хочется так много, много им сказать и расспросить, хочется как следует рассмотреть этих мужественных людей, победивших пургу, но вас торопят — самолет ждет. Помню только, что о Ляпидевском у большинства из нас создалось впечатление, как о солидном гражданине средних лет с седыми усами! Вот что могут сделать иней и толстая одежда из молодого человека.
Поспешно натянули кто ватные, кто меховые брюки. Мы напялили громадные, толстые и тяжелые малицы из собачьего или оленьего меха и сделались неподвижными и бесформенными, как огородные чучела. С торчащими в сторону руками подходим к самолету и останавливаемся в смущении: на самолет идет маленький, узенький трапик с редкими ступеньками, первая из которых начинается на метр от льда!
Передали на самолет детишек, матери начали беспомощно карабкаться за ними. Подбежали несколько человек. Одни подталкивают снизу, другие тащат сверху и только велят не шевелиться. Беспомощные фигуры безжизненно висят в воздухе, их тащат, как какие-нибудь мешки с мукой; иногда, когда тянут слишком усердно, раздается жалобный писк. Когда подошла моя очередь, я попробовала действовать самостоятельно, но нога не гнется и не достает ступенек, а рука в толстой рукавице не может ухватиться за перекладину.
Я подвергаюсь общей участи: кто-то подталкивает за ногу, кто-то тянет за шиворот, чуть не стаскивая малицу, да в довершение всех несчастий Шафран торопится наладить свой аппарат. Часть успела благополучно достигнуть своих мест, и только три несчастные жертвы [249] была засняты: несмотря на их отчаянные протесты, Шафран с довольным видом усердно крутил ручку аппарата.
Но вот разместились. Во внутреннюю кабинку поместили детей, матерей и более слабых; четверо, в том числе и я, поместились в открытых люках хвоста машины. Наши товарищи со льда машут нам, и на лицах некоторых написано слишком уж явное удовольствие, не подобающее минутам разлуки. Да по правде сказать, разлука как-то и не чувствуется, настолько глубока уверенность, что скоро мы встретимся на берегу, на твердой земле.
Остающиеся кричат, машут руками, но из-за шума моторов ничего не слышно. Да мы и не слушаем: и так ясно, что кричат они приветствия и пожелания скорого свидания.
Мы сами кричим и машем руками, а Шафран из-за своей машинки дирижирует: «Энергичнее!» И мы стараемся во-всю, а руки, как у кукол, не гнутся в толстой одежде.
Командуют взлет. Нас предупреждают, что в момент взлета надо нагнуть голову. Человек тридцать стало у хвоста машины, его надо раскачивать, чтобы скорее и легче взять старт. Предупреждают, чтобы мы плотнее уселись. А сесть не на что: маленький металлический выступ в стенке самолета почти не чувствуется сквозь наши шкуры; под ногами металлические ступеньки, шириною с полметра, а ниже идут тонкие тросики — управление хвостовым оперением. Если соскользнешь туда (а это очень легко), — конец машине со всеми пассажирами.
Начинают раскачивать хвост самолета. Моторы рвут сильнее. Из-под пропеллеров, как в самую жестокую пургу, несутся вихри снега. Ветер срывает шапки с людей. Самолет вздрогнул, взвыли моторы, машина ринулась вперед. Страшный порыв воздуха от пропеллеров ударил оставшихся на льду товарищей; одни помчались в разные стороны, пытаясь удержаться на ногах, другие попадали и образовали кучу. Мы забыли спрятаться и чуть не стукнулись головами о край люка.
Когда я опомнилась, самолет уже летел; все глубже уходила белая равнина, и я долго не могла найти аэродром. Вдали чернели клубы сигнального дыма, грязноватым пятном на необъятной белизне темнел лагерь, вышка не запомнилась. Сделав круг над аэродромом, мы понеслись на юг, к «большой земле».
Мы сидели спиной к движению, иначе можно было отморозить лица, так страшны были ветер и холод. Хотя из люка торчали только наши лица и головы, ветер прохватывал меховую шкуру, как [250] какое-нибудь летнее пальтишко. Капюшон сползал на глаза. Кроме того приходилось крепко держаться руками, чтобы не съехать со скользкой ступеньки на тросы, идущие к рулям.
Вдруг угол мехового мешка, в котором сидела моя соседка, стал сползать вниз. Я попыталась его поправить, но не могу достать. Окликаю ее, кричу во весь голос — не слышит: оглушают шум моторов и дикий ветер. Едва добилась, чтобы она обратила на меня внимание, но она не может разобрать в чем дело. Кричим друг другу на ухо и ничего не понимаем. Наконец кое-как удается объясниться жестами.
Совершенно не чувствуется ощущение полета. Кажется, будто едешь по гладкому асфальту нашей столицы на автомобиле, и остается какое-то разочарование: даже спускаясь на лифте, испытываешь более сильное ощущение. Глубоко под нами видны отдельные ледяные поля, окруженные грядами торосов; с нашей высоты все кажется маленьким и ровным, и эти огромные поля с краями, поднятыми, как у ватрушек, напоминают мелкий блинчатый лед. А вокруг, всюду, куда хватает глаз, теряясь в голубом тумане, простирается безжизненная белая пустыня. Только на востоке, слева от нас, в синей дымке виднеются округлые очертания каких-то белых гор.
- Холод южных морей - Юрий Шестера - Морские приключения
- Подарите мне море… - Анатолий Фёдорович Карабинцев - Биографии и Мемуары / Морские приключения / Юмористическая проза
- Сборник историй бывалого морского путешественника - Сергей Шаврук - Морские приключения
- Пираты острова Торгуга - Виктор Губарев - Морские приключения
- Херсон Византийский - Александр Чернобровкин - Морские приключения
- Остров надежды - Юрий Рытхэу - Морские приключения
- Невероятные путешествия - Анджей Урбаньчик - Морские приключения
- Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов - Морские приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза
- Подвиги морского разбойника - Артур Дойль - Морские приключения
- Синее безмолвие - Григорий Карев - Морские приключения