Зверинец верхнего мира - Андрей Темников

– Доверии… Ну-ну, только в нашем роду это часто случается.

Сашка мурлыкала в трубку, и я слышал, пока зашнуровывал ботинки: «Нет. У нас ее больше нет. Да. Мама ее унесла. Вчера. “Я возьму ее в садик, показать деткам. Детки запрыгают от восторга и будут отдавать ей свою манную кашу”. Костик, мама ее в сад отнесла, вот вернет, я сама тебе позвоню. Придешь и поиграешь».

X

В четверг я вешаю на дверь табличку:

ЧЕТВЕРГ – НЕПРИЕМНЫЙ ДЕНЬ

В четверг ко мне приходит Петр Сергеевич, и мы с Петром Сергеевичем играем вот в какую игру.

Сначала Петр Сергеевич не дает мне спать, и это с его стороны большое свинство. Он щекочет меня и все спрашивает, какую прибавку к зарплате я бы хотел и каким шампунем пользуется Царь-Жопа. Откуда мне знать? Тогда Петр Сергеевич совсем расходится. Он обещает мне, что начнет вспоминать молодость, если я сейчас же не влезу на стол и не сменю все лампы дневного освещения, которые уже не горят. Так как я приготовился ко сну и на мне нет костюма, это должно доставить ему удовольствие, но я отказываюсь. Мне довольно и моей настольной лампы, чертежной, видавшей виды, купленной еще моими родителями, когда я чуть было не поступил на архитектурный факультет. Петр Сергеевич ехидно высмеивает мою непригодность ни к какому практическому делу. Гвоздя в доме забить я не могу. Поскольку проигрывает тот, кто рассердится, я креплюсь, я стою у стола босиком и очень хочу спать. Если руководство в это время позовет Петра Сергеевича к телефону, он попросит меня снять трубку. «Кого? – спрошу я не очень-то вежливым голосом. – Ах, этого полудурка? Они играют. Сегодня четверг». И брошу трубку так, чтобы это слышали. Но сегодня Петра Сергеевича так настоятельно приглашали делать искусственное дыхание одному психоаналитику, что он не посмел отказать, оделся и ушел. А жаль. Игра могла бы продолжаться, а я мог бы многое еще рассказать. Но вот мое откидное кресло для сна. Мама не могла унести черепахи. Пристегнуть ремни, чтобы не вывалиться. Наново обтянутый красной тканью гроб будет для нее сюрпризом. Жаль, что Петр Сергеевич ушел, и его запасное кресло пусто. Некому подвинуть телефон и еще раз спросить об этом Сашку. До пепельницы я уже не дотянусь, в конце концов, это и не ва…

Телефон зазвонил в начале седьмого вечера. Мой язык не сразу отклеился от верхнего нёба.

– Да, это я. Спасибо. Попросите его не ставить входную дверь на сигнализацию.

Секретаря об этом лучше не просить. Все равно не удержит в голове, все равно забудет. Боже, ну и вой!

XI

– Давайте погуляем, – сказала Оксаночка.

– Сегодня без меня.

– ?

– Я многое, моя милая, должен буду вспомнить.

– ?

– Меня разбудил телефонный звонок.

– Я ревную тебя к твоим отчетам.

– Возьми Сашку и велосипеды.

– У Сашки Костик.

– Значит, мама вернула черепаху?

– Нет, но Костик все равно пришел.

– Вышвырнуть его?

– Что ты, он такой милый. Из своей комнаты, с низенького дивана, Сашка зовет:

– Оксаночка, иди же скорее. Костик хочет попрыгать у тебя на животе!

Лицом просветлев, убежала от меня лукавая Оксаночка… Кто такой Костик? Никогда его не видел.

XII

Через час понимаешь, что, если не выпроводишь их на прогулку, так и будешь рвать бумагу. Петр Сергеевич не допускает исправлений. «А ты думаешь, как я в семидесятые писал стихи? Фломастером, так, чтобы едва касаться бумаги. Случайное слово, оно самое верное».

– Сашка, обогрей его. Нельзя мне, чтобы он был такой холодный!

Я зову Парашютиста и прошу его вывести всех.

– Куда хочешь. Вот тебе сотня. Просто принес работу на дом. Ну, что ты стоишь? Иди, одевай их всех. И Костика, Костика тоже уведи.

– Сотни мало, нас же четверо.

– Возьми еще сотню, две, три возьми. И возьми мои часы. И мой пейджер. И чтобы два с половиной часа вас тут не было. Как? Ты меня понял?

Изобразив радость, Парашютист отправляется в комнату к девочкам. Я достал фломастер и на черновом листке, не отрывая руки, как учили в первом классе, начертал:

Отчет о сновидении 21 ноября 1998 г., в четверг, когда Вас, Петр Сергеевич, вызвало начальство.

– Вот только Костик…

Оборачиваюсь – Парашютист. Собравшись на прогулку, он для чего-то взял мамину палочку и стоит, опирается на нее, сгорбленный: палочка-то ему коротковата.

– Это тебе зачем?

– На случай, если придется подъехать в автобусе…

– Чтобы сгонять сидячих старух?

– Ну да.

– Нашли развлечение. Но что там с Костиком?

– Его… Он сам не ходит. Его должны… за ним зайдут.

– Когда?

– Часа через два. У меня только два часа. Но ведь и это хорошо. За два часа я, пожалуй, успею с моим отчетом. Пускай они заберут этого Костика. Кто такой этот Костик?

В прихожей обувается Сашка. Парашютист, на коленях стоя, зашнуровывает старые, растоптанные сапоги на Оксаночкиных ножках, распухших от отека и больше не природных ее крошечной обуви, сложенной на антресоль около маминого гроба.

– А где же Костик?

– А Костика мы оставили с тобой. Он не гуляет. И потом, за ним могут зайти и пораньше. Ты уж извини.

– Да он будет молчать, мы же уходим.

Грохнула железная дверь.

Снег растаял, земля замерзла, вода на асфальте превратилась в каток. Я придвинул к себе бланк отчета и стал заполнять графы анализа.

XIII

Эпизодов – пять.

Цветность – максимально приближенная к реальности. Соответствует октябрьскому пасмурному полудню вне помещений.

Место – пленэр, интерьер ночного клуба.

Время – неопределенное.

Реальное время – между 9:00 утра и 6:35 дня.

Возраст – соответствует.

Фигур – главных три, нет, четыре. (Так как исправления запрещены, то запрещены и сомнения.)

Архитектурные формы – колонны, лестницы.

Каким шампунем пользуется Царь-Жопа? Откуда мне знать?

Кто такой Костик?

(А вот это я могу и посмотреть. Сейчас пойду в Оксаночкину комнату и посмотрю, кто сидит у нее на диване.)

Видел ли ты Костика? Нет, не видел.

Всего сорок девять пунктов. Включая систему расходов на каждый эпизод, куда входит оплата подготовительной обработки Петра Сергеевича.

За сим идет «Содержание сновидения», на которое отводится ровно столько места, сколько занимает сон Раскольникова – подсказка, которой охотно пользуются новички. Меня не проведешь. В некоторых вещах я никогда не сознаюсь. И, хотя Петр Сергеевич грозится, что фирма приобретет аппаратуру, чьи датчики позволят фиксировать подвижные зрительные образы подсознания, я по-прежнему работаю не как сновидец, а как литератор. И хотя Петр Сергеевич кичится своим прошлым прославленного поэта, поймать меня на подлоге ему еще ни разу не удалось. Принимая меня на работу, он спросил: «Писатель?» – «Ни в коем случае», – соврал я, зная, с каким отчужденным презрением относятся к нам, к тем, кто еще не сложил оружия, бывшие писатели, особенно те, кто и сложив оружие, ударившись в религию, в рекламу, в любую другую доступную им реальность, не чувствуют себя хоть сколько-нибудь счастливыми. В трудную для себя пору встречал я на улице человека, жадно выбиравшего хвостики и головы копченой ставриды из мусорного бака на задах студенческого общежития. Птички чирикали, синие тени собирались по углам крыш и ворковали неземными голосами, потаптывая красными лапками. И, когда он впивался зубами в эти Божьи дары, лицо его выражало такую ненависть к еде, что я не выдержал, подошел к нему и спросил: «Вы, конечно, писатель?» – «Бывш», – проурчал он. Да, они, даже самые религиозные из них, так легко распознаются по вот этой ненависти к Божьему дару, будь то копченый хвостик, свежая хризантема, пища просвещенных китайцев, или отсутствующий, как бы и впрямь с дальнего берега, взгляд незнакомки. Обыкновенно, нищий любит жизнь, как люблю ее я. Любит вино из погребов своего замка, рыбок, черепах, холодные губки, из которых отжимаешь мыльную пену, царь-жоп, велосипеды и пыльную елочку. Петр Сергеевич остается доволен моими отчетами. «Вот был у нас Айдаров. И тоже хорошо спал. Крепко. Но сновидений – не то не видел, не то не помнил… Я его сразу расколол. Писатель!» Почему он не может расколоть меня? Как ни странно, из-за своей литературной безграмотности.

Мои сны, моя жизнь, редко переходят в отчеты. По большей части, я придумываю некий сюжет, а когда вдохновение устает делать из меня поэта, я обращаюсь к той прекрасной литературе, которая Петру Сергеевичу так и осталась неизвестной. Скрытые цитаты здесь были бы роскошью. Он все равно ничего не знал, кроме нескольких нашумевших в прошлом романов, да еще детективы, которыми тогда зачитывались все городские интеллектуалы. Поэтому я счел скрытое цитирование непродуктивным, занимательнее было прибегать к прямым цитатам, а то и вовсе, поставив себе сложнейшую творческую задачу, набирать мой отчет центоном. Какая чудесная работа!