Хитрованы - Евгений Сухов

Приодетый, помытый и постриженный Свешников выглядел, как говорится, вполне представительно. Говорил степенно, с достоинством, роль свою помнил назубок.

– После того как цена дома поднимется до пятидесяти тысяч, начинайте время от времени поглядывать на меня и прислушиваться к моим словам, – завершая обучение подельника, сказал Всеволод. – Как только я произнесу фразу: «Господа, вы меня ставите в невыносимо неловкое положение», немедленно завершайте торг и уходите. Извините, что не предлагаю часть гонорара авансом, но одежда тоже стоит денег, а наличные, как мы с вами и договорились, вы получите после того, как на руках у вашего соперника будет купчая на дом. Встретимся с вами… – Долгоруков задумался, – ну, скажем, в летней ресторации Панаевского сада часиков в восемь пополудни. Договорились?

– Идет, – ответил Свешников и улыбнулся: – Я вам полностью доверяю, Всеволод Аркадьевич.

– Вот и славно, – резюмировал Долгоруков. – А теперь, – он щелкнул луковицей «Брегета» и посмотрел на циферблат, – нам остается только дожидаться…

* * *

Дормидонт Савельевич приехал на Покровскую улицу на лихаче. Повелел остановиться у самого дома, ступил в приподнятом настроении на дорогу и, щедро расплатившись, вошел в распахнутую створку ворот и почти тотчас услышал говор. Один голос, принадлежащий «князю» Долгорукову, он узнал сразу; другой голос был Тучкову незнаком. Этот незнакомый с заметной хрипотцой бас мог относиться, несомненно, только к господину степенному и знающему себе цену…

Граф пошел медленнее, стараясь ступать неслышно, дабы не пропустить ничего, что доносилось из-за раскрытого окна гостиной.

– …Да я этот дом сам купил за пятнадцать тысяч. И то по родству, – услышал Дормидонт Савельевич раздосадованный голос Всеволода Аркадьевича. – А вы мне предлагаете те же пятнадцать тысяч. Какой резон мне вам его продавать?!

– Вы человек приезжий, – оппонировал Долгорукову степенный. – Привыкли жить в столицах и за границей. Ну зачем вам дом в провинции? Ведь для вас он – обуза, и ничего более.

– В Казани жили мои предки по материнской линии, – не очень уверенно сопротивлялся Всеволод Аркадьевич. – Это, можно сказать, родовое гнездо моей матушки, царствие ей небесное.

– Ну хорошо, – голос степенного приобрел металлические нотки, – даю вам за дом шестнадцать тысяч. И то исключительно из-за уважения к вашей покойной матушке.

Тучков прибавил шагу. Еще несколько минут, и то, за чем он сюда явился, может оказаться в чужих руках. И тогда прощай, коллекция, которой ни у кого нет. И у него не будет! Допустить подобное было никак нельзя.

– Простите, можно войти? – громко спросил граф, ступив в комнаты дома.

– Входите! – донесся до Тучкова жизнерадостный голос Всеволода Аркадьевича.

– Благодарю, – ответил Дормидонт Савельевич и скорым шагом прошел в гостиную.

Навстречу ему с кресел поднялись сам князь Долгоруков и представительного вида мужчина годов пятидесяти. Отличный костюм и импозантный вид говорили о его весьма неплохом достатке…

– Вот, Арнольд Витальевич, имею честь представить вам графа Тучкова, – обратился к степенному Всеволод Аркадьевич. – А это, – он повернулся всем корпусом в сторону Дормидонта Савельевича и жестом указал на степенного, – господин Докучевич.

– Арнольд Витальевич, – склонил голову в поклоне степенный.

– Дормидонт Савельевич, – ответил на поклон граф Тучков. И тотчас перешел к делу: – Видите ли, князь, целью моего сегодняшнего визита к вам является предложение купить у вас этот дом.

Граф мельком взглянул на Докучевича, лицо которого посмурнело. «Ага, – ехидно подумал Дормидонт Савельевич, внутренне радуясь перемене настроения степенного, – не ко двору я вам, похоже, пришелся? Ничего, придется потерпеть».

– Поскольку вчера я не единожды слышал от вас, дорогой мой князь, правда, мимоходом, что вы довольно стеснены нынче в средствах, – продолжал Тучков, словно бы не замечая Докучевича, – я нашел возможным помочь вам, приобретя у вас этот дом, скажем, за двадцать тысяч. В Казани я бываю частенько, останавливаться приходится в нумерах, а тут у меня будет собственный дом. Все удобнее, нежели гостиница. Ведь вы этот дом, кажется, купили за пятнадцать? Так что, продав его за двадцать, вам будет прямейшая выгода.

– Да-а, – неуверенно ответил Сева. – Я, конечно, очень признателен вам за столь выгодное для меня предложение и изъявление дружеских чувств, однако у меня уже есть покупатель.

– И кто же это? – насмешливо спросил Дормидонт Савельевич, по-прежнему не обращая никакого внимания на Докучевича, как будто того тут и не было вовсе.

– Да вот, – Всеволод Аркадьевич как-то растерянно взмахнул руками и указал на Арнольда Витальевича.

– Вот как! – едва не воскликнул Тучков. – И зачем же вам, уважаемый, этот дом?

– За тем же, что и вам, – не без скрытого смысла произнес Докучевич, слегка сбив спесь с графа и заставив того немного испугаться.

А вдруг этот Арнольд Витальевич знает то же, что знает он, граф Тучков? Вдруг он ведает, что лежит в винном подвале, оттого и пришел торговать этот дом?

– Простите, а вы чем занимаетесь? – спросил вдруг Дормидонт Савельевич, причем весьма подозрительно.

– Я помощник руководителя одной очень известной фирмы, – ответил Докучевич.

– Господин Докучевич является помощником председателя правления «Товарищества виноторговли Ка Эф Депре», – добавил простодушный Всеволод Аркадьевич.

Так вот оно что!

«Ай да интуиция у меня, – не без гордости за себя подумал граф Тучков. – Как я быстро раскусил этого… деятеля».

Теперь все было ясно. «Этот Арнольд Витальевич Докучевич, несомненно, знает, что лежит в винном подвале этого дома. Проведал, змей, каким-то образом! А поскольку стоимость того, что в этом подвале лежит, в несколько раз превышает стоимость самого дома, вот он и хочет сторговать весь дом». Что, собственно, собирался проделать и сам Дормидонт Савельевич.

– Мне кажется, вы забыли, что я еще вчера подал вам мысль о продаже вашего дома мне, – произнес Тучков, слегка осуждающе посмотрев на Долгорукова. – Сразу после того, как мы угостились вашим замечательным французским коньяком. – Дормидонт Савельевич не удержался и бросил злорадствующий взгляд на Докучевича. Вот, мол, вам: вы торгуете дом из-за раритетного коньяка, а я его пью. – Неужели вы не помните, князь?

– Что-то такое припоминаю, – неуверенно отозвался Долгоруков. – Смутно, правда.

– Я могу напомнить…

– Позвольте, – вступил в разговор Докучевич, – я тоже не далее как вчера намекнул Всеволоду Аркадьевичу о том, что не против приобрести у него сей дом… Двадцать две тысячи вас устроит?

С этими словами Арнольд Витальевич победоносно посмотрел на Тучкова.

– Двадцать пять, – решительно заявил Дормидонт Савельевич. – Я даю за ваш дом двадцать пять тысяч.

– Господа, господа, – как бы защищаясь, поднял руки Долгоруков. – Вы ставите меня в весьма затруднительное положение…

– Да что тут особенно затруднительного, – отозвался на реплику Севы Дормидонт Савельевич. – Вы ведь собирались продавать дом?

– Ну… Да… Конечно… Но все-таки…

– Я у вас его покупаю!

– Тридцать тысяч, – громко объявил Докучевич.

Тучков и Долгоруков разом посмотрели на «помощника председателя правления «Товарищества виноторговли К. Ф. Депре». Тучков – потому, что соперник, похоже, попался не из легких. А Сева – потому, что план его вошел в решающую стадию и следовало не оплошать.

– Тридцать пять, – сказал как отрубил Тучков.

– Сорок, – произнес Докучевич и улыбнулся.

– Сорок пять!

– Пятьдесят тысяч, – Арнольд Витальевич сказал это так, словно ставил кому-то печать прямо на лоб.

– Пятьдесят пять, – увесисто парировал Дормидонт Савельевич.

Докучевич, став на короткое мгновение бывшим актером провинциального драматического театра, бросил быстрый взгляд на Севу. Но тот молчал, как-то печально глядя внутрь себя. Ему явно было неловко из-за этого торга.

«А ведь из него мог бы получиться превосходный актер, – подумал Свешников – Докучевич, наблюдая за игрой Севы. – По-настоящему превосходный».

– Что, дорогой Арнольд Витальевич, выдохлись? – злорадно спросил Тучков.

– И не надейтесь! – гордо заявил Докучевич. – Шестьдесят тысяч.

– Господа, – почти простонал Всеволод Аркадьевич. – Помилуйте меня, ради бога…

– Шестьдесят пять тысяч рублей, – чеканя каждый слог, произнес Дормидонт Савельевич.

Свешников снова кинул быстрый взгляд на Долгорукова. Но тот молчал. И бывший актер как можно более торжественно произнес:

– Семьдесят тысяч.

Повисла зловещая тишина.

Докучевич внутренне трясся.

Всеволод Аркадьевич заметно побледнел.

Дормидонт Савельевич, напротив, покраснел. И нарушил тишину словами: