Соломон. Царь тысячи песен - Виктор Зонис

Спустя одно короткое мгновение он вошел в нее — мощно, глубоко, до самой бездны, до ее края… растворился в ней… распял ее. Таким он не был никогда и ни с одной из женщин, таким он не был даже в самых смелых своих снах…

Глава 11

Я предпринял большие дела: построил себе дома, посадил себе виноградники, устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева; сделал себе водоемы для орошения; приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня; также крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей, завел у себя певцов и певиц для услаждения сынов человеческих — разные музыкальные орудия. И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребывала со мною. Чего бы глаза мои не пожелали, я не отказывал им, не возбранял сердцу моему никакого веселья, потому что сердце мое радовалось во всех трудах моих, и это было моею долею от всех трудов моих.

И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их; и вот все — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем! И обратился я, чтобы взглянуть на мудрость и безумие, и глупость; ибо, что может сделать человек после царя сверх того, что уже сделано? И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою: у мудрого глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех.

Экклезиаст. Гл. 2

Когда султану Египта и Сирии — Садах ад-Дину доложили о том, что барон Рене де Шатиньон напал на арабский торговый караван, вероломно нарушив тем самым перемирие между ним — повелителем мусульманского мира и королем Иерусалима Балдуином IV, султан побоялся поверить своим ушам. Это была неслыханная и долгожданная удача! Перемирие между арабами и крестоносцами, осквернившими одним своим присутствием Святой город, еще не закончилось, и Саладин никак не мог найти повод для того, чтобы его нарушить. Султану была безразлична судьба ограбленных и убитых соплеменников, но их гибель освобождала Саладина от клятвы, которую он дал на Коране. Уже следующим утром арабская конница окружила Иерусалим, а к вечеру все было закончено. Великий город без особого сопротивления пал к ногам великого султана.

Командующий тысячей Неустрашимых — Али ибн Фарук низко поклонился, приложив руку к груди.

— Слава великому властителю Востока! — приветствовал он Саладина. — Город в наших руках. Неверные нижайше просят о помиловании.

— Нижайше просишь за них ты! — нахмурился султан. — Где Балдуин? Почему не просит он сам?

— Зачем тебе, мой повелитель, оскверняться видом больного проказой короля неверных? К тому же это опасно. Он не встает с ложа… но, если хочешь, мы притащим его на аркане.

— Ты прав, он и без того наказан Аллахом, — смягчился Саладин. — Что просят крестоносцы?

— Просят дать им уйти домой, в северные страны. Клянутся не посягать более на священное знамя Пророка.

Саладин удовлетворенно кивнул.

— Твое мнение? — спросил он.

Фарук замялся.

— Не сочтет ли султан мои слова признаком трусости?

— Я никогда не путал благоразумие с трусостью, хоть это иногда и непросто. Говори, я думаю, что услышу в твоих словах больше первого, чем второго.

— Их, без малого, три тысячи! Только рыцарей, не считая пехоты. И это храбрые и опытные воины. Зачем нам терять своих людей, если город уже наш?

— Так ты призываешь отпустить их — с оружием, скарбом, знаменами? — нахмурился султан.

Фарук пожал плечами.

— Тебе решать, мой повелитель. Но без оружия они не уйдут. Для воинов такое унижение хуже смерти. А флаги… что ж, мы отберем их и сделаем для наших коней попоны.

— Хорошая мысль, — хмыкнул султан. — Увешать арабских скакунов крестами! Сделаем так: крестоносцы действительно храбрые рыцари, и мы отпустим их домой с оружием. Но все их имущество останется в Иерусалиме.

— В их храмах, здесь, много реликвий. Для них это предметы поклонений, — возразил Фарук.

Саладин подался в кресле вперед.

— Всякие там кости, куски старых тряпок — разносчики заразы — пусть уносят с собой. Но все остальное — золото, серебро, рукописи, предметы старины — останутся здесь. Это мое условие! Будем обыскивать каждую телегу, каждый ящик и мешок. Тамплиеры очень богатый орден. Думаю, что у них здесь спрятано немало драгоценностей… и не только у них.

— Это мудрое решение, — поклонился Фарук. — Только зачем нам рукописи неверных? И потом, почти каждый из них имеет молитвенник. Их отбирать тоже?

Саладин покачал головой.

— Ты образованный человек, Фарук, а несешь вздор. Зачем мне их молитвенники? Речь идет о библиотеке Иерусалима и о древних текстах, которые как зеницу ока берегут рыцари-монахи. Возможно, среди этого христианского хлама будет что-то ценное и для меня. И вообще, их реликвии могут стать предметом торга, сдерживающим обстоятельством в будущем. Или ты думаешь, что крестоносцы смирятся с поражением и не будут пытаться отвоевать Иерусалим, где у них так много святынь?

— Конечно, не думаю! Только сомневаюсь, что их священные книги в наших руках помогут избежать войны…

— Еще как помогут! — перебил султан. — Угроза уничтожения даже одной реликвии может стать предметом хорошего торга. Все, я так решил! Войско держать в полной боевой готовности. Пусть наши отряды не рассредоточиваются, а расположатся за городскими стенами и у северных ворот. Все остальные входы в город закрыть и усилить их охрану. Стычек с неверными не допускать. Завтра после полудня будем выпускать крестоносцев из города группами по двадцать человек после тщательного обыска!

— Я бы посоветовал еще до этого обыскать их храмы.

Саладин задумался.

— Нет, ни в коем случае! Прольется кровь… Приведи ко мне коменданта города. Если он даст слово не прятать и не уничтожать храмовую утварь, этого будет достаточно. Мы все равно завтра обыщем их всех.

* * *

Спустя несколько дней после того, как последний крестоносец покинул город под пристальным оком Фарука и его помощников, арабы скрупулезно обыскали церкви и дома. Вскрывались полы и богатые гробницы, тщательно простукивались стены, обследовались подземные ходы. Ценности были отсортированы, приготовлены для осмотра. И после того, как дворец короля Иерусалима Балдуина IV вычистили, проветрили и обкурили целебными травами, уничтожающими всяческую заразу, Саладин приступил к осмотру трофеев.

— Ну что ж, неплохая добыча, — сказал султан, с интересом рассматривая украшенный рубинами золотой крест. — Я отберу для себя самое интересное, а остальное распределишь между воинами.

Фарук кивнул головой.

— Будет исполнено, мой повелитель! В соседнем зале тоже есть предметы, найденные моими людьми в домах крестоносцев, но они не достойны твоего внимания, повелитель.

— Откуда тебе знать, что достойно моего внимания, а что нет? Я хочу осмотреть все.

Среди золотых и серебряных украшений, церковной утвари, изделий из керамики и фарфора, султан заметил несколько больших кожаных мешков, тщательно перевязанных веревками, концы которых были запечатаны растрескавшимися сургучными клеймами.

— А что здесь? — спросил Саладин, брезгливо подцепив носком сапога пыльный мешок.

Фарук развел руками.

— Не знаю, я не успел еще все осмотреть — времени было мало, — виновато произнес он. — Развязать мешки! — приказал тысячник ключнику, тенью следовавшему за Фаруком.

— Это иудейский язык? — Саладин внимательно рассматривал ветхий пергамент. — Странно, откуда это взялось у монахов… Есть кто-то у нас, понимающий иудейский язык?

— Есть! Лекарь Ровим, из обращенных.

— Приведи его сюда немедленно. Мне интересны эти древние письмена…

Ровим, забыв о присутствующих, долго рассматривал свитки папируса и глиняные таблички, извлеченные из мешков. Некоторые он откладывал в сторону, возвращался к ним, перечитывал.

Первым не выдержал Фарук. Он железной рукой потряс лекаря за плечо и грозно произнес:

— Ты что это здесь устроил читальню? Не видишь, султан ждет!

Ровим вздрогнул, с сожалением, осторожно положил табличку на ковер и тихо сказал:

— В записях, которые я успел просмотреть, — летопись правления царя Соломона.

— Сулеймана Великого? — удивленно произнес Саладин.

Ровим кивнул.

— Соломона, сына Давида… Сулеймана, сына Дауда, — поправил он себя.

— Читай! — Саладин встал с кресла и подошел к лекарю.

— Что именно?

— Да что хочешь, любую! — нетерпеливо выкрикнул султан.

Ровим взял несколько табличек, бегло просмотрел их и выбрал одну.