Сухово-Кобылин: Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга - Владислав Отрошенко

Бланки наводили ужас на всю Москву, и Закревский, пользуясь этим, свидетельствуют современники, «нагонял такой страх на москвичей, что никто не смел пикнуть даже тогда, когда он ввязывался в такие обстоятельства семейной жизни, до которых ему не было никакого дела и на которые закон вовсе не давал ему права… Он интересовался даже тем, сколько отец дает денег дочери на булавки».

Диктатор, как водится, поставил дело так, что трепетали не только перед ним, но и перед всем его семейством, которое имело доступ к власти. «Свежий старик, человек без всякого светского образования, поспешный и иногда грубый, — вспоминает сенатор Лебедев, — он часто находился под влиянием жены и дочери». В то время, когда Арсений Андреевич находился в апогее своего могущества, дочь его вершила судьбами Москвы, ее капризы возводились в закон, возвращали милость опальным, повергали в опалу осыпанных милостями. «Окруженная раболепным вниманием, — пишет один из биографов Закревского, — графиня Лидия Арсеньевна была царицей московского высшего общества и походила иногда на избалованного ребенка, часто употребляя свое влияние на отца».

Ко времени вступления Закревского в должность уголовная преступность во всех слоях общества достигла в Москве небывалого размаха. «Граф Закревский много переводит мелких мошенников, — отмечал в своих «Записках» Лебедев, — но мошенничества не переведешь, и оно всё более втирается в слои высшие. Москва кишит преступлениями: в разорившемся дворянстве поддельными векселями Загряжского, Бородина, Нилуса, в купечестве подлогами беспрерывными». Заявляя свою «правительственную способность» и стараясь оправдать доверие Николая, Закревский «принимал меры к спокойствию Москвы». Он с усердием занялся «открытием и предупреждением заговоров». «Каких? о чем, где?» — недоумевал обер-прокурор, стол которого был завален уголовными делами. Да, Закревский «открывал заговоры», а между тем почти вслед за отъездом царского двора из Первопрестольной (Николай принимал участие в пышных торжествах в честь вступления Закревского в должность) в Кускове была отравлена графиня Шереметева, через месяц в гостинице «Дрезден» на Тверской задушен и ограблен сын персидского посланника, 7 апреля 1850 года послушник Донского монастыря заколол кинжалом княгиню Голицыну, а через семь месяцев после этого погибла француженка, жившая под боком у генерал-губернатора… Утром 11 ноября Арсений Андреевич, держа два пальца в прорези мундирного сюртука, вошел в свой кабинет. Камердинер Фаддей уже ждал графа возле кресла с нагретыми щипцами, чтобы завить ему единственную и потому драгоценную прядь волос, которая начиналась от самого затылка и загибалась искусством камердинера вверх, на макушку головы, уподобляясь птичьему хохолку. Во время этой процедуры камердинер, наклоняясь к уху генерал-губернатора, неспешно докладывал о делах.

— В приемной, ваше сиятельство, с утра дожидаются обер-полицмейстер. Сказывали, что имеют до вашего сиятельства весьма важное сообщение-с…

— Что? Что такое?

— Убиение, ваше сиятельство, насильственное убиение иностранки.

— Что там, готово у тебя?., так ступай и зови сюда Ивана Дмитриевича, живо!

Арсений Андреевич внимательно и сосредоточенно, перебивая Лужина лишь короткими вопросами, выслушал обстоятельства дела и результаты предварительного расследования. Имя Сухово-Кобылина, то и дело мелькавшее в докладе обер-полицмейстера, вызвало на его птичьем лице с заостренным носом и сильно выдвинутой нижней губой сначала выражение недоумения, а затем нескрываемую ухмылку. Отправив Лужина в часть, он взял перо и аккуратно вывел на бумаге слова своего первого распоряжения по делу об убийстве Деманш:

«Приказываю установить за всеми действиями отставного титулярного советника Сухово-Кобылина надзор тайной полиции.

Военный генерал-губернатор Москвы граф Закревский».

К вечеру он сообщил Лужину, что намерен лично возглавить деятельность следственной комиссии, и потребовал, чтобы его ставили в известность о малейших, даже самых незначительных фактах по делу. При этом генерал-губернатор втайне от Лужина снарядил собственное секретное следствие, которое, как и основное, действовало исключительно по его распоряжениям.

Ах, как жаждал Арсений Андреевич улик, улик и улик! Как хорошо ему помнились клубные шутки этого щеголя, спортсмена, игрока, донжуана и театрала.

— А вот узнаешь теперь, остряк, лихач, якобинец, разудаль проклятая, Арсения Андреевича!

Улики не замедлили явиться. Одна пришла сама — в лице князя Радзивилла, поляка, студента Московского университета. Радзивилл жил на втором этаже дома графа Гудовича и под присягой показал, что ни криков, ни шума из квартиры Деманш в ночь на Михайлов день не было слышно. По приказу Закревского устроили даже нечто вроде следственного эксперимента с целью установить, можно ли крики и шум в квартире Деманш услышать из квартиры Радзивилла. Генерал-губернатор лично наблюдал за совершающимся действом. Частный пристав Редькин поднялся наверх и припал ухом к половице, а пристав Хотинский и стряпчий Троицкий внизу орали во всю глотку.

— Слышно отлично, ваше сиятельство! — доложил Редькин, поднявшись на ноги.

— А раз так, — размышляя вслух, проговорил Закревский, — то возможно ли предположить, чтобы убивали и резали молодую и сильную женщину, которая не могла не сопротивляться и не звать на помощь, и не было бы слышно, тогда как слышно отлично?

— Никак нет-с, ваше сиятельство, предположить невозможно-с!

— Стало быть, убийство произошло не на квартире Деманш, где и следов-то крови по осмотру не найдено.

— Так точно, не найдено, ваше сиятельство!

— А если убийство совершилось не там, то где?

— На Страстном бульваре, ваше сиятельство, во флигеле дома нумер девять, осмелюсь предположить.

— Хорошо-хорошо… идиот! Я разве тебя спрашиваю? Поди прочь.

«Этот подлый поляк Радзивилл всюду рассказывает, что он слышал крики, но не имеет мужества свидетельствовать о том официально», — писала Мария Ивановна Сухово-Кобылина дочери Евдокии Васильевне Петрово-Соловово.

Конечно, мужества у поляка не хватило, ибо следствие усиленно направлялось на Страстной бульвар. И кем? Диктатором, облеченным неограниченной властью в Москве.

И всё же прямых улик против Сухово-Кобыли-на у Закревского пока еще не было. Более того, даже если предположение, что Деманш была убита на Страстном бульваре, оказывалось верным, у следствия не было оснований подозревать Александра Васильевича — в ночь на Михайлов день его дома не было, он находился на вечере у Александра Григорьевича Нарышкина.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});