Карлики - Максим Дегтярев

— Может и не найдет, — робко предположил я, — или мне лучше исчезнуть на время?

— Ну-ну, …хм, не найдет… Исчезновение тебе мало поможет, разве что, если ты исчезнешь навсегда…

Когда Шеф говорит «ну-ну», это означает, что он даже не может себе вообразить, что я должен сделать, чтобы загладить свою вину перед ним. За годы совместной работы, он всего раза два говорил мне «ну-ну». Сегодня я услышал третье «ну-ну», и если к «ну-ну» добавить неявное предложение исчезнуть навсегда, то картина складывалась совсем безрадостная.

— В том кристалле, что я привез от Франкенберга нашли что-нибудь? — я срочно переменил тему.

— Ничего особенного — только карту Южного Мыса.

— Зачем она ему? — удивился я, — флаеры и так дорогу знают.

— Криптологи пока колдуют над ней. Может, чего и наколдуют.

— Надеюсь, вы не сказали им, откуда у нас этот кристалл? — осторожно спросил я.

— А сам-то как думаешь? — возмущенно ответил Шеф. Следовало ли понимать его ответ как «нет» — не совсем ясно.

Обменявшись еще парой-тройкой столь же информативных реплик, мы расстались. После провала с Франкенбергом мне следовало бы пойти к себе в кабинет и продемонстрировать служебное рвение, но настроения не было даже для того, чтобы имитировать работу. И я поехал домой.

2

Через час после возвращения засигналил домашний нейросимулятор, а когда я ответил, на экране появилась недовольная Татьяна.

— Я целый день тебя ищу! А ты — на звонки не отвечаешь, сообщений не читаешь!

Представляю себе: дымящиеся останки профессорской башни, а среди них лежит мой комлог — целый и невредимый и, то и дело, принимает всякие вздорные сообщения. Я нехотя объяснил:

— Извини, было много работы…

— Какой еще работы?

А то она не знает какая у меня работа.

— Опасной… Ты скажи мне лучше вот что: кто такой бикадал трипода?

— Кто-кто? — удивленно переспросила она.

— Бикадал трипода.

— Не знаю кто это, но могу предположить как оно выглядит, — уверенно сказала Татьяна.

— Ну и как?

— Три ноги, два хвоста, голова, вероятно, одна, иначе назвали бы по-другому.

Объяснение не слишком понятное.

— И как такое может быть? — снова спросил я.

— Не знаю. Может четвертая нога атрофировалась в хвост. Или, например, было у него сначала две ноги, один хвост и два крыла, а потом одно крыло стало ногой, а другое — хвостом.

— Ты что, издеваешься?

— Ты первый начал.

— Ладно, проехали. Ты где?

— Я же написала — на Сапфо.

Сапфо — спутник (спутница, если опираться на легенду) Фаона.

— Ты так написала, что я не разобрал. То же мне, нашла где сапиенсов ловить.

— Какие там сапиенсы! На Фаоне они за собой чистенько прибрали, так может хоть на Сапфо что-нибудь оставили — следы или хвост отброшенный…

— Какой еще хвост? — не понял я.

— Ты что, не помнишь? Фильм был такой. Там сапиенсы отбрасывали хвосты, как ящерицы. Люди искали сапиенсов, но находили только хвосты. А мне и хвосты не попадаются, — с грустью добавила она.

— Скажи, а тебе и вправду хочется найти хвосты… тьфу… следы сапиенсов? Может, ну их к черту — без сапиенсов как-то спокойнее. Вселенную, опять же, ни с кем делить не надо. Я не вижу ни одной причины, по которой мне хотелось бы встретить хотя бы одного сапиенса.

— Ты рассуждаешь, как обыватель, — пригвоздила меня Татьяна.

— А ты безответственный…, — я хотел сказать «ученый», но это было бы недостаточно обидно, поэтому я быстро поправился:

— Просто безответственная!

— Сам ты… Ладно, буду не скоро, пока.

Давно выработанное мной с Татьяной правило: прекращать беседу до того, как успеем поругаться. Я вернулся к своим гомоидам.

Карта Южного Мыса могла оказаться в кабинете Франкенберга случайно. Но я в это не верил. С другой стороны, где-то же у него должна быть лаборатория. Эксперты сейчас роются на месте башни, но пока ничего не нашли. Да и маловата она для лаборатории. Зная, что в создании гномов-гомоидов принимал участие Перк, можно предположить, что лаборатория находится в Институте Антропоморфологии. Но тогда в проекте «Гномы» должно участвовать слишком много людей, а непохоже, чтобы это было так. Я вспомнил, как несколько дней назад в новостях упоминался Южный Мыс. Начал просматривать новости за пятнадцатое августа.

Так… радиоактивный фон, нет — это не то, метеоритная опасность — не то… конец света, спешите застраховаться… тьфу…, стоп, вот: «Пожар на биохимических заводах концерна „Фаон-Дюпон“ в районе Южного Мыса, есть жертвы. Причины выясняются.» Южный Мыс — ближайшая к Укену точка на континенте. Их разделяет две тысячи километров ледяных вод Южного Океана. В тоже время, Южный Мыс не так далек и от Фаон-Полиса. Я открыл карту, стал увеличивать разрешение, пока не стали видны цистерны с химикатами, сеть трубопроводов, дома… Все выглядело целым и невредимым, поскольку снимали до пожара. Заводы располагались частично — на поверхности, частично — в естественных пещерах, насквозь пронизывающих недра Южного Мыса. Для работы лаборатории можно использовать и коммуникации, и энергоресурсы заводов — там бы все равно ничего не заметили. Где пещеры — там и гномы, подумал я. Следует проверить, нет ли связи между биохимическими заводами и Институтом Антропоморфологии.

Я запросил спутник дать мне последние снимки Южного Мыса. Через десять минут я их получил, но они оказались малопригодными — дым от пожара заволок всю округу.

Мысли расползались, ни собрать их воедино, ни хоть как-то упорядочить никак не получалось. Тогда я стал их записывать, или, точнее, зарисовывать, поскольку их графическое изображение походило на сложную трехмерную диаграмму со множеством стрелок, знаков неравенства, включения и исключения. На концах стрелок часто возникали вопросительные знаки. В целом, диаграмма выглядела не проще, чем тот спутанный клубок мыслей, что сидел в моем мозгу. Зато я как бы вынес этот клубок за пределы головы и теперь мог его хорошенько рассмотреть. Берх как-то раз сказал (хотя никто его за язык не тянул), будто однажды он представил себе вспышку света, настолько яркую, что сам едва не ослеп. Но Берх всегда умудряется выбрать себе неблагодарных слушателей. Вот и в тот день поблизости оказался Нимеш из ОИБ, и он спросил Берха, а может ли тот сам себя напугать так, чтобы самому наложить в штаны. Берх огрызнулся, мол, себя — нет, но вот чтоб Нимеш наложил в штаны — это пожалуйста. Они тогда чуть не подрались.

В моем случае, недостаток воображения компенсировал домашний нейросимулятор. Вместо того, чтобы думать над проблемой, я долго размышлял над тем, как озаглавить диаграмму. Татьяна говорит, что абстрактная живопись ей нравится больше, поскольку можно самой придумывать подписи — как находить ключи к замкам. Но некоторым больше по душе, наоборот, замки к ключам подбирать. В смысле, уметь находить загадку там, где ее нет. Все, запутался.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});