Ночь Сварога. Княжич - Олег Гончаров

Тут слышу – гул камня затих.

Берисава кощун затянула. Тоже странный. Слышу слова, а понять что поет не могу. Ускользает…

А ведьма вокруг валуна плясать начала. В ладоши хлопает, чтоб не сбиться. Кружит вокруг нас. Рукам и ногам волю дает.

Смотрю, а из наших тел чернота полезла. Сгустки тумана грязного. Неохотно выбираются. С трудом. И остаться бы рады, но сила неведомая их с ведьмой плясать тянет.

А тела наши от этого корежит. Жилы натягиваются. Руки-ноги судорога скрутила. Ремни крепкие вот-вот лопнут. А сгустки черные все лезут и лезут.

Корогодом они вокруг ведьмы завиваются. И все больше и больше их становится. Вон вижу пасть медвежью оскаленную. А вон тот сгусток на варяга угрюмого смахивает. А этот на топор занесенный…

Крутятся. Вертятся страхи мои. А от них и Любавины не отстают. Еще немного, и захватят ведьму. И тогда не будет ей возврата в явный Мир. А она все пляшет. Словно приманивает их. Дескать, вот она я. Берите меня тепленькой. И страхи набрасываются на нее. Но никак не могут поймать. Она все время в немыслимом танце своем ускользает от их цепких объятий. Уворачивается от атак и наскоков. И уже непонятно, что это? То ли танец, то ли бой не на жизнь, а насмерть.

И хочу я ей помочь, а не могу. Как спуститься мне пониже? Как к телу подобраться? И надо ли? Мне и здесь хорошо. Ни тревог, ни забот, ни надоевшей боли. Виси себе спокойненько. Болваном бестелесным между небом и землей болтайся. И не нужно тебе ни еды, ни питья, ни любви…

А ведьма уже уставать стала. Пот ручьями. Волосы в космы сбились. Колтунами ощетинились. Нелегко ей со страхами нашими выкруживать. Сил-то много надо, чтобы напор такой сдерживать…

Я на тела наши смотрю, а они уже дергаться перестали. Только у меня колено правое слегка подрагивает. Видать, какой-то страх во мне слишком глубоко сидит, чтоб на ведьмин призыв поддаться.

А Берисава уже на последнем вздохе. Еще чуть, и войдет в нее чернота. Только она вдруг вскрикнула, да через костер сиганула. Потом через другой. Третий…

Прямо сквозь пламя она пролетает. А страхи за ней кинулись. Только после каждого костра, после огненной купели, их все меньше и меньше становится. Вот и последний костер. Двенадцатый. Пролетела ведьма сквозь него. Упала наземь. Закричала победно. Радостно. Руки кверху вскинула. А потом на четвереньках к валуну подползла, в последний раз по нему ударила и упала без чувств.

Гул от камня волной поплыл. Накрыл меня. Закрутил. И почуял я, как в бездну проваливаюсь. В тело свое возвращаюсь…

Я глаза раскрыл. Утро уже. С меня путы сняли. И я, на камне свернувшись калачиком, лежу. А камень холодный. От него озноб по телу.

Костры догорели. Дымом чадят. А надо мной Берисава стоит. Умытая, причесанная. В красивом расшитом сарафане. Плат женский ее голову покрывает. Стоит, смотрит на меня.

– Прости, княжич, – говорит. – Но все твои страхи я забрать не смогла. Придется тебе самому с ними бороться.

– Ничего, – я ей отвечаю. – Поборю как-нибудь.

И вдруг:

– Мама, холодно, – я Любавин голос услышал…

24 июля 942 г.

Мы с Любавой сидели на бревне. Так же, как несколько дней назад. Так, да не так. Другими мы стали. Не похожими на прежних. Особенно она.

Прошло уже три дня, как Любава в себя пришла. Только изменилась она. И ходит вроде, и разговаривает, и на шутки мои улыбаться пытается, а все равно, как чужая. Словно не здесь она.

Идет по двору. И вдруг встанет. И на небо смотрит. Долго-долго. Вздохнет и дальше пойдет.

А то давеча я у нее спросил что-то, а она на меня взглянула, да как закричит. Как бросится прочь, точно это и не я вовсе. Насилу мы ее с Берисавой в тот раз успокоили.

А сегодня с утра она вроде тихая. Мы с ней о лете, о цветах разных разговариваем. Она ничего. Может, и вправду в себя пришла?

Я возьми, да и скажи:

– Ну, что, Любава? Ты пойдешь за меня? – как будто в шутку сказал, и сразу пожалел об этом.

А она на меня посмотрела серьезно.

– Вижу ты, и правда, мал пока, – отвернулась.

Чую – заплакала. Только что я поделать могу…

И тут смотрю, из леса всадник показался.

– Любава, – шепнул я тихонько, чтоб не напугать ее. – Иди-ка ты в дом. Тебя матушка звала.

Она покорно встала и пошла. Не заметила всадника, слава тебе Даждьбоже. Только она в дверях скрылась, я к Микуле.

Он как раз коровник чистил.

– Микула, – я ему, – снова гости к нам.

Он вилы наперевес схватил.

– Где?

– На опушке конник показался.

– Пошли, посмотрим. Ты только топор прихвати.

– Сейчас, – кивнул я ему.

Выскочили мы во двор. За банькой притаились. Ждем. Гостя высматриваем. А он о двуконь едет. Второго коня в поводу ведет. И что-то я в нем знакомое разглядел.

– Свои это, Микула, – говорю. – Это за мной.

Топор в сторонку отложил и навстречу всаднику вышел.

– Здраве буде, болярин! – крикнул.

За мной приехал Побор. Привез мне одежу. Благодар для Микулы и Берисавы от отца. Гнедко моего в поводу привел. Рад я был, что конь здоров. От обеда старый дружинник отказался, сославшись на то, что мне немедля нужно быть в Коростене. Берисава сказала, что с пустыми руками нас отпустить не может. Собрала снеди в туесок. Побор приторочил туесок к седлу и стал ждать, когда я оденусь.

Надев на себя одежу, я понял, как сильно исхудал за это время.

– Это ничего, – сказал Микула. – Кости целы, а мясо нарастет.

– Ты голову пока побереги, – сказала Берисава. – Месяца два боль по ночам приходить станет. Не пугайся. Я тебе с собой травы положила. Будешь заваривать и пить. И береги себя. Ты людям древлянским ой, как нужен.

Обнял я ее. В щеку поцеловал.

– Со мной все хорошо будет. Вот увидишь. Ты Любаву береги. Она проститься не выйдет?

– Ты прости ее, княжич, – сказала ведьма. – Чужих она еще долго сторониться будет.

– Ничего, – сказал я. – Все с ней образуется.

– Дай Даждьбоже, чтоб так все и было.

– Микула, – насмелился я, – мы тут на днях с Любавой столковались. Ты ее за кузнецова сына не отдавай. Скоро я за нее сватов пришлю.

Горько усмехнулся Микула. Головой покачал. Ничего не ответил. А Берисава вдруг всплакнула.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Для удобства читателей летосчисление дано в современной хронологии.

2

Игра слов. Князя Древлянского, отца Добрыни, звали Малом.

3

Стогнь – площадь перед княжеским теремом-детинцем. Здесь собирались жители города на Вече.

4

Вой – воин, ратник.

5

Лодья (ударение на первый слог, не путать с ладьей) – подразделение древлянской дружины из десяти воинов.

6

Вышнего дароносица – Вишня. Дар Вышнего-бога народу Ятвигов. Плоды вишни использовали для приготовления «вено», слабоалкогольного напитка.

7

Рожаницын день – 22 сентября (по новому стилю). Ятвиги в этот день отмечали праздник Рода и Рожаниц, День рождения Вселенной, праздник сбора урожая и начало нового года. В этот день «вено» использовалось в качестве ритуального напитка в честь рождения мальчика Радогоста – Нового Года. Праздник осеннего равноденствия.

8

Благодар – Ценность, подарок от военачальника полученный за достойный поступок или подвиг. В это время цена Благодара для воина была очень велика. Считалось, что вместе с Благодаром, воин приобретает дополнительную магическую защиту и доблесть. Поэтому Благодарные ценности хранились очень бережно. Воин скорее бы умер с голода, чем променял Благодар на хлеб.

9

Репейские горы – место расположения Ирия, славянского рая.

10

Марена – богиня смерти у славян.

11

Хольг – известен по летописям, как Вещий Олег.

12

Русь – в середине Х века так называли разноплеменное сообщество профессиональных воинов-наемников, давших присягу верности. В данном случае – князю киевскому Игорю. Наиболее подготовленная и боеспособная часть войска. От скандинавского – rots (гребец, наемник).

13

« – Не по Прави поступают, – удивился я…» – обычно, прежде чем начать бой, стороны вели переговоры, на которых пытались уладить дело миром (обычно одна из сторон откупалась). Если достичь соглашения не удавалось, по ритуалу, с каждой стороны выходил поединщик, и военный спор решался по воле Богов. И только в особых случаях дело доходило до крупных столкновений. В исключительных случаях, во время засад, или, как в данном случае, при явном не желании идти на переговоры, это правило нарушалось.