Амазонка (фрагмент) - Алиса Клевер

– Прошу! – церемонно раскланивается Андре, открывая передо мной дверь в мой же номер. Все происходящее – чистый пожар, завтра останется только пепел. Одна ночь. Всего одна ночь. Я же смогу пережить это? Чистый, первозданный секс. – О чем ты думаешь?

– Что? – переспрашиваю я, вздрагивая от звука закрывшейся за мной двери. Теперь все, что разделяет нас – это тонкие ненадежные покровы одежды.

– О чем ты думаешь?

– Что мне нужно принять душ.

– Нет, я хочу, чтобы ты пахла собой, – он качает головой, а мне хочется сжать посильнее бедра, так сильно мое тело реагирует на его слова. Я боюсь, что ноги меня не удержат. Я чувствую пульсацию моей крови, то, как напряжено все у меня между ног.

– Ты смотришь так, будто готовишься прыгнуть в пропасть.

– В каком-то смысле это так и есть, – улыбаюсь я. – Я думала, что было бы лучше, если бы мы остались незнакомцами. Или встретились просто на каком-нибудь перекрестке…

– Неподалеку от бульвара Монпарнас, – кивает Андре.

– И чтобы я никогда не узнала твоего имени, а ты моего.

– «Утром ранним растает последняя тень. Ну, давай же прощаться – рождается день», – бормочет Андре чуть слышно, делая шаг ко мне. Тишина, как кипящая плазма. Я невольно отшатываюсь под его серьезным взглядом, в котором только теперь замечаю жажду. Он приближается быстро и так же резко, как в коридоре, хватает меня за запястья. Его движения резкие, его лицо спокойно. Ему интересно, что я чувствую, он и актер и зритель, а кто тогда я в этом спектакле? Комнату заливает мягкий свет от уличных фонарей. Как глупо – я переживаю из-за того, что на кресле как попало разбросана моя одежда, бумаги, банки с витаминами. Теперь он знает, что я неряшлива, но ему, кажется, все равно. Ему интереснее наблюдать, как я пытаюсь вырваться. Результат моих усилий – он обхватывает меня, разворачивает и прижимает к себе. Все происходит в тотальном молчании. Одной рукой Андре прижимает меня к своей груди, другая вдруг резко и бесцеремонно проскальзывает за резинку тренировочных. Он кладет ладонь между моих ног, одновременно целует меня в шею, проводит языком вверх, до мочки уха. Мои ощущения раздваиваются, я чувствую нежность его поцелуя и твердость его пальцев. Они раздвигают мои половые губы, скользят по клитору, то усиливая давление, то уменьшая. Каждое прикосновение – вспышка.

– Раздвинь ноги, – приказывает он, и я послушно выполняю его приказ. Его пальцы скользят ниже, насколько позволяет длина его руки. Он засовывает пальцы мне внутрь, это движение он делает намеренно резко, и я вскрикиваю, но тут же замолкаю – его другая ладонь ложится мне на губы, не давая говорить.

– Тихо, тихо, моя птица, теперь я знаю, что ты за птица. Ты паришь над морями, у тебя большие крылья, ты – грациозная белая чайка над лазурным берегом Ниццы, – бормочет он, ослабляя давление ладони. – Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, и я сожалею.

– Сожалеешь? О чем? – спрашиваю я, но его манера меняется. Он вдруг резко разворачивает меня за плечи, запускает одну руку мне в волосы так, чтобы мое лицо оказалось запрокинутым перед ним. Его движения резки и даже грубы, но мне отчего-то нравится это. Он сильный и он хочет меня, это прорывается в каждом его движении. Он проводит пальцами по моим губам, затем, облизнув их, подносит к моему рту, ясно давая понять, чего желает от меня. Я раскрываю рот чуть шире и позволяю им скользнуть внутрь. Солоноватые на вкус, они по-хозяйски обшаривают весь рот, он двигает ими не сильно, но ритмично, и я невольно откликаюсь, принимаясь посасывать их в ответ.

– Умница. Тебе никогда не говорили, что ты похожа на молодую Монику Белуччи? Не отвечай, я знаю, – рассмеялся он. – У тебя рот занят. Поверь, это мне только нравится. У тебя такой же, как у нее, гордый разворот головы, выразительный взгляд. И твой непокорный подбородок. Плохая девочка, пустила незнакомого мужчину в свой номер. В свое тело. Мои пальцы в тебе, ты чувствуешь их? Кивни.

Я киваю, ошарашенная его не допускающим возражений тоном.

Тогда он вдруг обрывает эту странную чувственную пытку и отводит руки, но только для того, чтобы, стащить с меня майку, лифчик, оставляя лишь в тренировочных. Я невольно прикрываю груди ладонями, но Андре с силой разводит мои руки. Я так слаба, так открыта и уязвима.

– Я хочу смотреть, – говорит он тоном, не допускающим возражений. – У тебя такая красивая грудь, особенно сейчас, когда ты стоишь как потерянная. Не заставляй меня связывать тебя, потому что этого я хочу даже больше.

– Ты хочешь меня связать? – ахаю я, и щеки становятся пунцовыми.

– Я знаю, знаю, не пугайся, птица, – отмахивается он от меня. – Я не стану делать этого прямо сейчас. Может быть, в другой раз…. Сейчас сними с себя все. Можешь сделать это для меня?

Я вспыхиваю от его слов, и мне становится еще больше не по себе. Ничего этого со мной никогда раньше не происходило. Он сожалеет…о чем? Что он сделает мне больно? Он хочет этого, могу поклясться.

Странно, что и я этого хочу. Я быстро стягиваю тренировочные, но Андре останавливает меня.

– Не спеши, – просит он. – У нас в запасе вся ночь.

– Я никогда раньше не делала ничего подобного…

– Я знаю, но это потому, что никогда раньше я не трахал тебя, – кивает он как ни в чем не бывало и ловит меня в капкан своего темно-медового взгляда. Я все же тяну тренировочные вниз. Нет ни одного способа снять их с себя сексуально, но он, кажется, не этого ищет. Мое смущение, мои пылающие щеки – вот чего он хочет. Я – реквизит в его театре, вот что я такое. Он жадно смотрит, как я покорно стаскиваю вниз трусики и остаюсь перед ним совершенно обнаженной. Беззащитная птица в клетке, я стою перед полностью одетым мужчиной и хочу только одного, чтобы он овладел моим телом. Нет, не так. Чтоб он трахнул меня. Кажется, Париж сводит меня с ума.

* * *

Андре Робен, странный мужчина из моих снов, что ты задумал, чего ты хочешь от меня, и что означает это твое – «может быть, в другой раз». Не будет никакого другого раза, разве нет?

– Что ты чувствуешь сейчас? – спрашивает он, заставляя меня стоять перед ним голой посреди комнаты. Вдруг они тут ведут видеозапись? Шальная мысль заставляет меня внутренне сжаться, не оттого, что я всерьез опасаюсь этого, а от полнейшей непристойности происходящего.

– Я чувствую себя… выставленной на обозрение… – отвечаю я.

– И тебе это нравится? – интересуется он. – Я хотел бы трахнуть тебя на подоконнике, у открытого окна, на глазах у всего Парижа. И чтобы ты лежала на этом подоконнике с широко расставленными ногами.