Искатель. 1974. Выпуск №3 - Николай Коротеев

Александр ликовал.

Он до конца понял, что напряжение ежедневных занятий на полигоне, мытарства маневров, гонки по безводной степи, броски через таежные болота — все, представлявшееся в армии едва ли не выдумками лично капитана Чекрыгина, служаки и безжалостного человека, — по сути дела, воспитание в них, солдатах, мастерства, воли, упорства в достижении цели. И теперь, когда действительная служба в армии позади, мастерство, воля и упорство очень пригодились в обыденной жизни. Без того, что вложено в них капитаном Чекрыгиным и другими командирами, оказался бы невозможным этот прыжок на бульдозере. Без армейской выучки они, пожалуй, только зубы поломали бы на таежной романтике, не сделав ничего путного.

Увлекшись подвернувшейся мыслью, Сашка был уже не способен разобраться объективно в происшедшем. Он попросту снял со счетов сделанное товарищами на разведке склона. Проваливаясь по пояс в снег, они прочесали каждый метр кручи, отыскивая скалистые обломки, вагами отваливали их в сторону или сбрасывали вниз, чтоб расчистить дорогу бульдозеру. Ведь разворот на склоне, да еще с креном, если машина наскочит гусеницей на камень, грозил почти неминуемой катастрофой. Ребята вылезли из обрыва, мокрые по шею, но очень довольные.

Потом лесорубы валили ели, чтоб принайтовить их, как сказал морячок, к страховочному тросу. Трактористам пришлось трелевать «якоря» наверх, но это уже были шуточки рядом со сделанным. Правда, и лесины пилили и трелевали после того, как Аким Жихарев, кряхтя, достал из НЗ две бутылки спирта.

— Заработали… — сказал он и оставил свою долю на «после».

Попов, который не пил и начинал презирать человека, выпившего хотя бы рюмку, очень ревниво относился к Трофиму, довольно покладистому на приглашение.

— А Лазареву за что? Он и сух и сыт. Пробу снял, поди.

— За идею, — сказал тракторист-балагур, очень стеснявшийся своего имени Филипп. Он боялся «шуточки», которую позволяли себе люди, не знакомые с его кулаками: «Филя-Филя, просто Филя».

— Царская милость, — проворчал Александр.

— Ты не внакладе, — Аким передал Попову плитку шоколада. — Вот тебе эквивалент.

— «Золотой ярлык»! Это да. А еще есть? — спросил Сашка-сладкоежка.

— Там посмотрим.

Трофим молчал. Он всегда чувствовал себя неудобно перед Александром, когда приходилось выпивать, удивлялся воздержанию Попова и не понимал его.

Ребята сидели на нарах в исподнем и сосредоточенно работали ложками. Нательное белье они переодели, а верхняя одежда сушилась, развешенная вокруг раскаленной докрасна бочки-печки. Лишь Лазарев да Аким, ухаживавшие за рабочими, были в сухих ватниках и брюках. Жихарев во время расчистки пути для бульдозера командовал с кромки. В бригаде никто и никогда не бывал в претензии к Акиму. Бригадир умел организовать дело лучше не надо. Работа выполнялась споро и с наименьшей затратой времени, что стоило не одной пары рабочих рук…

Однако теперь, глядя из долины на крутой склон, который он преодолел, Сашка искренне думал, что заслуга в осуществлении замысла Лазарева принадлежит ему, лишь ему. Если бы кто-либо попытался спорить с Сашкой, он посчитал того злым завистником. Но с Поповым никто и не думал пререкаться, делить славу. Зачем? Яснее ясного — каждый делал свое дело как мог и умел. Один Александр Попов не сделал бы ничего, сколько ни старайся.

Едва бульдозеры, страховавшие Сашку, дошли до края обрыва, и все увидели, что рискованный эксперимент удался, рабочие попрыгали с кручи, покатились по сугробам. Добежав до Сашки, они подхватили его на руки и стали качать.

Александр принял восторг товарищей как должное. И когда, устав, ребята поставили его на ноги, произнес:

— Теперь чепуха осталась. — И он кивнул на кустарник и лес в долине, через который надо еще проложить просеку.

Жихарев хотел возразить, но лишь рукой махнул, приняв Сашкины слова за восторженное удивление перед тем, что они совершили.

Промолчал и скатившийся по склону вместе с костылем Лазарев. Впрочем, Трофим, может быть, и не смолчал бы, да тут Аким сказал такое, что не до Сашкиных переживаний стало.

— Братцы! Слушайте! — начал Жихарев. — Мы удачно спустили в долину бульдозер. Он здесь и на той стороне реки может и трелевать, и кусты, подлесок резать. Нам теперь нет никакого смысла идти запланированным маршрутом. Его предложили лишь потому, что со стороны ледяного моста до просеки в долине путь преграждают шивера.

— Правильно! Правильно, Аким ты наш Семенович, — заорал Филя-тракторист. — Вот это да! Плевали мы теперь на шивера и с той и с другой стороны! Вернемся по нашей просеке к дороге, оттуда по ледяному мосту на другой берег — верхом, верхом — вот к тому месту. — Он показал рукой на заречную кручу. — И руби просеку дальше! Путь на самом трудном участке сокращается вдвое!

— И заработок, и прогрессивные, и премия нам обеспечены! — Попов готов был колесом пройтись от восторга. — Качать бригадира!

(Окончание в следующем выпуске)

Аркадий и Георгий ВАЙНЕРЫ

ГОНКИ ПО ВЕРТИКАЛИ

КНИГА II[1]

Рисунки Г. НОВОЖИЛОВА

Глава 19. ЗАГОРОДНЫЕ ПРОГУЛКИ ИНСПЕКТОРА СТАНИСЛАВА ТИХОНОВА

Утро было пасмурное, серое, и оттого, что снег уже стаял с полей, а деревья стояли в лесу голые, грязно-черные, залитые тусклыми свинцовыми лужами, не верилось, будто кончается апрель, что до мая осталось три дня и придет настоящая весна.

До Зареченска оставалось еще минут двадцать езды. Косые капельные следы дождя затекли на грязных стеклах, в электричке было холодно. Деревенские бабы с мешками аппетитно уписывали большие фиолетовые бруски мороженого с белым хлебом, неспешно, достойно обсуждали, что телевизор «Темп» надо покупать самый большой, потому что как он хоть и подороже, но зато и в кино с ним можно не ходить — экран больше, чем на передвижке. Они везли к праздникам полные авоськи оранжевых, светящихся солнцем апельсинов, и в устоявшемся навсегда железно-резиновом воздухе вагона их нежный и острый запах плавал тропическими облаками. Бабы были в черных плисовых коротких пальто, которые у них почему-то называются «плюшками»; шерстяные платки скинуты на плечи, морщинистые, будто распаханные, лица раскраснелись; и только в тяжелых клешневатых руках, изуродованных и навсегда разбитых тяжелой работой, был покой, ощущение хорошо выполненного дела. Скоро они сойдут на станции и еще довольно долго будут добираться к себе в деревню на автобусах и попутных машинах, войдут в дом и сразу включатся в привычный, годами отработанный ритм работы — будут доить корову, запарят корм свиньям, поставят в печь обед — в общем, будут делать массу всяких дел, о которых я и понятия не имею, а вечером сядут пить чай и смотреть большой, как кино, телевизор, искренне сопереживая героям демонстрируемых передач, которые они воспринимают только как сказки, потому что, к счастью, им и в голову не приходит, что существуют на свете международные гангстеры и живые шпионы, что совсем недавно умер их сосед — отъявленный белогвардеец, друг и сподвижник атамана Семенова, который всю свою жизнь положил на то, чтобы они не смотрели большой, как кино, телевизор и не возили в авоськах тропические облака апельсинов. Но им этого знать и не надо — мир специализировался в своих занятиях, и они заняты тем, что просто кормят всех людей. Ну а мы уж, раз уж мы никого не кормим, должны обеспечить им возможность спокойно по вечерам смотреть большой, как кино, телевизор и привозить домой целые авоськи нежно и остро пахнущих апельсинов, а по дороге неторопливо есть фиолетовые бруски мороженого с белым хлебом и вести неспешные, пустяковые, очень значительные разговоры, а тяжелым клешнястым рукам устало и спокойно лежать на коленях…