Императрица - Перл Бак

— Я томлюсь желанием посмотреть хорошее представление, — сказала она Ань Дэхаю. — С тех пор как я вошла под эти золотые крыши, я не видела ни одного спектакля. Вдовствующая императрица не любила актеров, и пока она была жива, я не осмеливалась просить. Потом длился траур, и я опять не заговаривала об этом. Не может ли теперь Сын неба доставить мне удовольствие?

Ань Дэхай улыбался, глядя на нее: лицо пылало румянцем, как у ребенка, а в больших глазах светилась надежда.

— Госпожа, Сын неба ни в чем вам не сможет отказать, — сказал главный евнух и хитро подмигнул, покачав головой, намекая, что в действительности награда будет намного дороже. Наступил день праздника. Император, согласно традиции, принимал подарки, и для этой церемонии был выбран Дворец Превосходной Светлости. На рассвете в Тронном зале дворца " собрались прибывшие со всех концов страны посланники. Между ними деловито прохаживались евнухи: они следили за огромными фонарями, свисавшими с балок, украшенных изображениями пятипалых императорских драконов. Фонари были сделаны из рога, и исходящий от них свет удивительным образом высвечивал золотую вышивку на одеждах евнухов и гостей и драгоценные камни, украшавшие трон. Все цвета и оттенки сияли одновременно: пурпур и багрянец были густы и насыщенны, алый и светло-голубой их подчеркивали, а блеск золота и серебра придавал этой гамме пышность и торжественность.

Все молча ждали появления Сына неба. И вот с восходом солнца показалась императорская процессия. Впереди со знаменами, развевавшимися на утреннем ветру, шествовали стражники в алых туниках, следом ступали принцы, а за ними парами двигались евнухи в пурпурных халатах, перехваченных золотыми поясами. Посреди этого строя двенадцать носильщиков несли паланкин, на котором красовался священный желтый дракон, а внутри восседал сам Сын неба. В Тронном зале все опустились на колени, девять раз стукнулись головой об пол и выкрикнули приветствие:

— Десять тысяч лет, десять тысяч лет, десять тысяч лет! Император вышел из паланкина и, опираясь правой рукой на руку своего брата, а левой — на руку Верховного советника Су Шуня, поднялся на золотой трон. Там он сидел, полный достоинства, положив руки на колени, и по очереди принимал принцев и министров. Вельможи представляли подарки для наследника, не касаясь их руками. Подарки подносились на подносах или серебряных блюдах. Принц Гун зачитывал список подарков и объявлял, из каких провинций они поступили, из каких городов, портов и селений. Главный евнух Ань Дэхай кисточкой записывал в книгу имя дарителя, название подарка и его стоимость. Дарители заранее подкупали главного евнуха деньгами и тайными подношениями, чтобы он ставил высокую цену их подарку.

За троном стояла массивная ширма из пахучего дерева, искусно украшенная резными пятипалыми драконами. За ширмой сидели Ехонала и супруга императора вместе с фрейлинами. Ознакомившись с подношениями, император призвал Ехоналу. Она должна была получить награду. Главный евнух передал ей вызов и вывел ее из-за ширмы. Она приблизилась к трону Дракона. Высокая, стройная, она какое-то мгновение стояла перед ним с поднятой головой, не отводя глаз от его лица. Затем медленно и почтительно опустилась на колени, положила одну руку поверх другой на изразцовый пол и, низко склонившись, коснулась их лбом.

Император, возвышаясь над нею, смотрел и ждал, а потом заговорил:

— Сегодня я издаю указ, по которому мать императорского наследника, стоящая передо мной на коленях, возвышается до звания супруги, равной во всех отношениях нынешней супруге. Чтобы избежать путаницы, нынешняя супруга будет отныне зваться Цыань или императрица Восточного дворца, а счастливая мать получит имя Цыси или императрица Западного дворца. Такова моя воля. Она должна быть объявлена везде, чтобы все люди моего царства ее знали.

Кровь прилила к сердцу Ехоналы мощно и радостно. Кто мог теперь причинить зло этой женщине? Она была возвышена самим императором. Три раза, а потом еще три и еще три она прикоснулась лбом к сложенным рукам. Затем поднялась с колен и стояла до тех пор, пока главный евнух не протянул ей свою правую руку. Ехонала оперлась на нее и вернулась за ширму с пятипалыми драконами. Сев на прежнее место, она не сказала ни слова и не взглянула на Сакоту. Та тоже молчала.

Пока Ехонала стояла перед троном Дракона, огромная толпа, собравшаяся в Тронном зале, не проронила ни звука и не шевельнулась. Звучал лишь один голос, голос Сына неба. Отныне Ехонала получала новое императорское имя. Ее нарекли Цыси — священная мать.

В ту же самую ночь Цыси призвал Сын неба. Три месяца он не тревожил ее — два последних перед рождением ребенка и один после. Теперь время пришло. Она была рада вызову, причем не только из-за сына, но и из-за самой себя, Цыси было известно, что за прошедшие месяцы император менял наложниц одну за другой, и каждая старалась вытеснить ее, самую любимую. Сегодня ночью ей станет известно, удалось ли кому-нибудь это сделать. Цыси с нетерпением готовилась последовать за главным евнухом, ожидавшим ее у дверей.

Но как же трудно было уходить! Кроватка сына стояла рядом с ее постелью. Перед рождением для него были приготовлены отдельные комнаты. Но она не отпускала его от себя ни на минуту и в эту ночь не собиралась этого делать. Цыси была уже готова, ее одели в мягкий розовый атлас, украсили драгоценностями и надушили, но она никак не могла заставить себя уйти от малыша, который недавно насытился молоком и теперь спал на шелковом матраце. Подле него сидели две женщины — кормилица и служанка.

— Не отходите от него, — строго наказала им Цыси, — имейте в виду, если он будет капризничать, когда я вернусь, или я замечу красноту на его тельце, я прикажу вас побить, а случись что похуже, платой за это будут ваши головы.

Обе женщины широко раскрытыми глазами смотрели на свою неистовую госпожу. Кормилицу охватил благоговейный ужас, а служанка была поражена, так как прежде госпожа всегда была вежлива.

— С тех пор как императрица Западного дворца родила сына, — мягко сказала старая женщина, — она стала тигрицей. Не сомневайтесь, почтенная, мы будем заботиться о нем лучше, чем вы нам велите.

Но у Цыси имелись и другие указания:

У дверей останется Ли Ляньинь, а фрейлинам не дозволяется сегодня спать.

— Все будет так, как вы хотите, — обещала служанка.

И все-таки Цыси никак не могла уйти. Она склонилась над ребенком и ласково смотрела на его порозовевшее личико. Пухлые губки были мягкими, красивой формы, глазки большими и выпуклыми, маленькие ушки с длинными мочками сидели низко и плотно прижимались к головке. Это были признаки высокого ума. Но вот от кого ее ребенок унаследовал красоту? Красоты одной только матери явно было недостаточно, чтобы получилось такое совершенство. Его отец…

Цыси прервала свои размышления. Взяв ручонки малыша, сначала правую, а потом левую, и ласково разжав свернутые пальчики, она с материнской нежностью уткнулась в мягкие ладошки. О, каким сокровищем она обладала!

— Почтенная! — донесся до нее неуверенный голос Ань Дэхая.

Главный евнух поторапливал, но беспокоился он не столько за себя, сколько за нее. Цыси теперь знала, что этот человек был ее союзником в тайной дворцовой войне, и поэтому следовало прислушиваться к его словам.

Она задержалась еще на минутку. Выбрав на туалетном столике два украшения — золотое кольцо и тонкий браслет, отделанный жемчужинами, — она отдала кольцо служанке, а браслет кормилице. Таким образом Цыси подкупила женщин. Затем императрица поспешила к выходу, где вместе с Ань Дэ-хаем ее ждал Ли Ляньинь. Не говоря ни слова, она протянула своему евнуху золотую монету. Тот все понял и, когда она удалилась, остался возле дверей охранять ее сына.

На груди под платьем Цыси спрятала золото для главного евнуха, но не хотела вручать подарок до тех пор, пока не увидит, как ее встретит император. Если ночь пройдет хорошо, то и Ань Дэхай получит свою награду. Главный евнух понимал это и уверенно вел женщину по знакомым узким проходам в императорское сердце Запретного города.

— Подойди ко мне, — велел император.

Войдя, Цыси остановилась на пороге огромной спальни, чтобы он имел возможность увидеть свою недавнюю фаворитку во всей ее красоте. Повинуясь приказу, она медленно двинулась вперед, покачиваясь с неподдельным изяществом. Конечно, ей не было свойственно смирение и покорность, но сейчас она притворялась робкой и играла в застенчивость, которая, впрочем, была показной только наполовину. Цыси умела перевоплощаться. Ей это удавалось с легкостью, и, казалось, было для нее собственной потребностью. Поэтому вряд ли можно было считать ее обманщицей. Ведь и себя она обманывала в той же степени, что и человека, перед которым играла. О, это была великая актриса!