Учитель-психопат - Евгений Свинаренко

— Рудольф Вениаминович, я не об этом сейчас, — моргала Холодова.

— Об этом! Ой, какая колбаска, как все вкусно… зачем умирать, если в жизни столько радостей? А фруктов к завтраку добавить, м-м-м… Не надо! Слышали! Я уже имел удовольствие сказать, что у меня с утренних фруктов дрищ!

Ермакова хихикнула. Сафронова взглянула на нее с укором.

Холодова растерянно развела руки:

— Раз уж Вы все поняли, слезайте.

— Обожаю психологов! Вот аргументище: если все понимаешь, то и вешаться ни к чему. Вы хоть знаете, почему я здесь стою.

— Нет.

— Вы не психолог, вы шарлатанка. Если б Вы знали…

— Расскажите.

— Я нечеловечески устал.

Готов протер очки, поправил петлю и подергал веревку.

— Крепкая. Выдержит. У Вас еще вопросы, госпожа Холодова?

— Рудольф Вениаминович, Вы, я знаю, нездешний. Давно на родине не были?

В учительской стало зловеще тихо.

— Тихо как… кое-кто рожает сейчас, наверное, — задумчиво сказал Готов. — На родине был недавно. Родители живы-здоровы. Какое это вообще имеет отношение к делу?

— Медленно сосчитайте до десяти и обратно, — попросила Холодова.

— 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1… До, ре, ми фа, соль, ля, си, до, до, си, ля, соль, фа, ми, ре, до… Нормально?

— Теперь…

— Я сейчас засну и со стула сбрякаю. Какой Вы, извиняюсь за выражение, психолог. За что Вам только зарплату платят?

Холодова не унималась:

— В чем, по-вашему, смысл жизни.

— Смысл жизни у меня ассоциируется со смертью.

— Вы подумали о ваших будущих детях? О том, что они могут никогда не родиться, если Вы умрете.

— Может, я евнух, откуда Вам знать?

Судорожно тряся ладонью в области гениталий, Готов издал характерный присвист.

Психолог, психуя, крикнула:

— Вешайтесь, валяйте, не буду мешать! Все верно, Вам не стоит жить.

Женщины-педагоги засуетились. Готов сделал несколько прыжков на стуле и чуть не потерял равновесие. Женщины охнули. Напряжение нарастало. Учитель поднес руки к лицу, изображая мусульманскую молитву, и по-католически перекрестился.

— Аделаида Васильевна, сделайте что-нибудь, он же прыгнет, — взмолилась завуч.

— Пускай, — ответила та.

— Но так же нельзя.

— Почему нельзя? Человек добровольно желает уйти из жизни, зачем препятствовать?

— Вам это боком выйдет. Как Вы с этим жить будете? — ехидно сказал Готов.

— Ничего, переживу. Так Вы прыгаете или нет?

Учитель приготовился к прыжку. Житных зажмурилась. Сафронова отвернулась. Ермакова завизжала.

Готов освободился от петли и не спеша слез со стула.

— А я и не собирался вешаться, — нервно смеясь, произнес он.

— Теперь, господин Готов, Вам понятно, за что я получаю зарплату? — ликовала Холодова.

— Завали свое, поняла, ты?! Что вылупилась, шняга?! Овца тупая, ы-ы!!! Вафля!!! Пошла ты, понятно, сука!!! Козел!!! Ы-ы, тю-тю-тю, чмошница!!!

Теория о картошке

— В детстве больше всего на свете меня бесили три вещи: когда мне с родителями приходилось сажать картошку (ездить в поле на отцовском запорожце), когда эту картошку приходила пора окучивать, а в-третьих, я ненавидел её собирать. Я ненавидел это делать всеми фибрами своей нетленной души. Став постарше, я обнаружил, как ни странно, некоторую склонность к ботанике. Участвовал в областных олимпиадах, занимал места. А как вы думали? Разумеется, занимал. В результате неуемной тяги к опытам на огороде я сделал выдающееся по своим масштабам открытие: если картофель не окучивать — урожайность повышается в три раза. Когда я это обнаружил, то чуть не ох… С таким рацпредложением в свое время ленинскую премию схлопотать было как два пальца. Моей мечтой была Нобелевская. Я писал письма профессорам, светилам мировой селекции. Но, увы! Кому-то, видимо, выгодно, чтобы люди дубасили землю мотыгами. Донашеэрство какое-то, — пренебрежительно выдохнул учитель.

Готов снял пиджак и повесил на спинку стула. Заметив расстегнутую ширинку, он вприпрыжку подбежал к окну и спрятался за шторку. Застегнув молнию, Готов промаршировал к столу и пронзительно взвопил:

— Но только через год до меня дошло, что, если картошку не сажать вообще… вы даже осознать не сможете, сколько её, в таком случае вырастет. Один район в состоянии прокормить целую страну.

То ли потому, что учитель в этот день был рассеян, быть может, сказывалась близорукость, но по какой-то неведомой причине он не заметил, что в классе, на задней парте, сидел директор школы. По определенному стечению обстоятельств директор являлся биологом (специализируясь именно на ботанике).

— Вы сами-то верите в то, что говорите, Рудольф Вениаминович, — смеясь, спросил директор.

Готов стоял лицом к доске, писал тему урока и не понял, кто выступает в роли истца. Роль ответчика Готов, разумеется, принял.

— Сегодня здесь произойдет убийство, — вдавливая мел в доску и кроша, прошипел учитель, — кто это ляпнул?

— Это я сказал, Рудольф Вениаминович. Насколько я понял, Вы даже не заметили моего присутствия. Извините, что я уж так, без разрешения.

— У-у у-у товари… господин директор, — сменив гнев на обезьянничество, залебезил Готов, — добро пожаловать… чай, кофе, конфеты? Может, что покрепче…? А-а-а, понимаю: на службе.

— Я хотел бы подискутировать на эту тему, — сказал директор, — что значит, «картофель не сажать»?

— Ну, даже не знаю, как сказать. Вы можете не понять этого. Сложно, очень сложно.

— Уж постараюсь, биолог все-таки. К примеру: я в этом году не сажал на колхозном поле картошку. Она там и не выросла.

— Правильно. Там выросла пшеница.

— Нет там никакой пшеницы.

— Значит, турнепс, ананасы, эвкалипты, манго, морошка. Чтобы вырос картофель, нужно не сажать именно картофель, а не просто быть тупым статистом и ждать от моря неизвестно чего.

— Объясните, пожалуйста, как происходит процесс не посадки.

— Что Вы от меня хотите? — взмолился Готов. — Да, я говно. Оставьте меня в покое или я убью себя.

Готов выбежал в коридор, умело изображая рыдание.

Кто-то, вероятно, заметит: «Почему в главе ни разу не упомянуты школьники?». Ответ прост, учеников в классе не было вообще.

Филателисты

В детстве Готов коллекционировал марки. Заядлым филателистом он не был, поэтому и собрал всего три альбома. Но не так давно интерес к маркам возобновился. Причиной тому стала статья в журнале, где говорилось о богатых филателистах и небывалой стоимости редких марок. Перелистав запылившиеся альбомы, Готов, сделал вывод, что некоторые марки красивы, наверняка, редки и стоят кучу денег. Продать их стало целью.

Поделившись задумкой с коллегами, Готов узнал, что по субботам в здании главпочтамта собираются филателисты, которых, возможно, заинтересуют его марки.

В холле главпочтамта разместилось на подоконниках около десятка филателистов. Здесь собрались и школьники старших классов, и люди довольно пожилого возраста. Они увлеченно обсуждали зажатые в пинцетах марки, разглядывали через лупу, сверялись с каталогами, когда возникали сомнения по тому или иному поводу, менялись и торговали.

Готов вынул из пакета три альбома и положил в развернутом виде на свободный подоконник. Каждый альбом тематический: марки с животными, техника и спорт.

Учитель обратился к листающему каталог бородатому коллекционеру:

— Извините. Вы не хотели бы посмотреть мои марки.

— Да, с удовольствием, — улыбнулся бородач, доставая из кармана пинцет с лупой.

— А я тем временем хотел бы посмотреть Ваши.

— Пожалуйста, — коллекционер протянул Готову два обтянутых кожей альбома. — Вы интересуетесь чем-то конкретным?

— Всем. Я интересуюсь всем.

Листая альбомы, Готов обнаружил, что коллекция бородатого любителя марок не ахти. Марки старые, потрепанные, почти нет цветных, да еще и гашеные в придачу. Закончив просмотр, Готов хотел посочувствовать, мол, зря ты, друг, такую дрянь собираешь, но филателист опередил:

— К сожалению, Ваши марки не представляют для меня никакого интереса.

— Да, что Вы такое говорите? — с высокомерием произнес Готов. — Для кого они, по-вашему, представляют интерес?

— Боюсь, что ни для кого. Извините, — филателист осторожно взял из рук учителя свои альбомы.

Подозревая, что бородатый либо завидует, либо жульничает, Готов обратился ко всем:

— Товарищи коллекционеры. Попрошу внимания. Есть хорошие марки. Выставляются для продажи. Кто даст больше, тому продам. Борода в торгах не участвует. Повторяю, марки хорошие.

Филателисты столпились вокруг готовских альбомов, а посмотрев, почти не совещаясь, отходили.

— Сколько они могут стоить? — спросил Готов изучающего марки с птицами старичка.

— Да ни копейки они не стоят, — уверенно сказал старичок. — Может, лет через сто и будут кое-какие в цене, а пока ни копейки.