Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный

к восстановлению старого строя. по теперешним временам это самый надежный прием».

Не спали и противники архиепископа. На заседании губернского съезда Совета рабочих и солдатских депутатов 8 июля в качестве «гостя» выступил протоиерей Кречетович, рассказав собравшимся о реакционной деятельности местного архиерея. Съезд постановил ходатайствовать об удалении преосвященного. Агапит направил в Совет обширное послание, в котором писал, что такое «решительное заявление о моей деятельности в духе старого режима, исходящее от такого авторитетного лица, как председатель Совета рабочих и солдатских депутатов, подтверждается ссылкой на то, что имеются доказательства...»

От себя же Агапит сообщал, что «с первых дней установления в России нового свободного строя. в своей деятельности. руководствовался только и единственно провозглашенным народом принципом общественности». Рассказал владыка также о своей поездке в Петроград и разговоре с обер-прокурором, которому он «изложил все свои действия» и получил одобрение со стороны Синода. Коснулся Агапит и личности своего основного оппонента Кречетовича, который «пользуясь свободой слова. эту свободу сейчас же обратил на меня, заявив на собрании духовенства и мирян, что местная церковь завонялась (так. — П.Р.) от епископа». Преосвященный просил сообщить ему письменные доказательства своей «противообщественной деятельности». В заключение Агапит призывал «Божье благословение на высокополезную деятельность Совета рабочих и солдатских депутатов».

В Синод же владыка продолжал слать одну за другой жалобы на протоиерея Кречетовича. Агапит просил «предписать» последнему, чтобы он «не вводил двоевластия в епархии». Потом последовала просьба «изъять» из епархии «большевиков» Кречетовича и Мурина. В следующем прошении владыка «со слезами коленопреклоненно» просит вновь «изъять» теперь уже «охранника» Кречетовича и Мурина «или хотя бы одного Кречетовича». По словам преосвященного, последний «опорочивает уже не только мою личность, но и деятельность Синода». Во всяком случае, когда на заседании местного комитета РСДРП происходили выборы на всероссийское совещание, то много внимания было уделено рассуждению о контрреволюции. Между прочим, сообщалось в прессе, очень яркую речь произнес о. Кречетович о контрреволюции в православном ведомстве. В ответ на всеобщее требование об удалении Агапита Священный Синод устроил «дознание» над «оппозицией».

Между тем Синод еще 17 июля постановил поручить первоприсутствующему члену архиепископу Платону «отправиться в пределы Екатеринославской епархии для разъяснения взаимоотношения клира и мирян». 10 августа Синод слушал устный доклад Платона о ситуации в епархии. По странному мнению архиепископа, «взаимоотношения в епархии не вызывают необходимости к принятию каких-либо распоряжений». Подал свой голос и протоиерей Кречетович. «Перед вами невинная жертва произвола епископа Агапита», — писал он обер-прокурору. — Синод стоит за него, ибо он приятель Платона». Протоиерей просил «избавить епархию от глупца и интригана». 25 августа губернский исполнительный комитет писал министру исповеданий А. В. Карташову, что «отказ удовлетворить ходатайства клира и мирян епархии и Совета рабочих и солдатских депутатов является неожиданным для Исполнительного комитета... Если и всегда, то теперь особенно опасно... контрреволюционное движение».

В конце концов, Агапит остался на своем месте, а «изъяли» из епархии протоиерея Кречетовича. Владыка мог торжествовать победу. Говоря о причинах такого синодского решения, приходится признать, что протоиерей Кречетович был прав: удержаться у власти Агапиту помогла дружба с влиятельнейшим членом Синода Платоном. Конечно, сыграла роль и удивительная изворотливость екатеринославского владыки. По-видимому, архиерей относился к людям, для которых не существовало никаких политических принципов. Вскоре членам Синода пришлось пожалеть о своем решении. Если после революции черносотенец Агапит встал на позиции «общественности» и слал благословение Совету, то после провозглашения независимости Украины он стал активнейшим «самостийником». В Екатеринославе на площади перед молебном владыка взывал: «Москва нас знищила», прекратил поминовения патриарха и взывал к полному церковному отделению Украины.

В 1918 г. он встречал речью и троекратным лобызанием въезжавшего на белом коне в Киев Петлюру. После прихода на Украину Деникина и возвращения из Галиции митрополита Антония началось расследование деяний владыки Агапита. Архиерейский собор, состоявшийся в Новочеркасске, постановил лишить его кафедры и сослать в монастырь. В 1922 г. Агапит стал «обновленцем».

Схожую «идейную» эволюцию проделал и архиепископ Владимирский Алексий (Дородницын). Сразу после революции на владыку пришел донос. Некий крестьянский «депутат» И. Шкрабенко, приехавший в «губернский город Владимир» в начале марта 1917 г. «погостить у своего зятя», пробыл там девять дней и «узнал много нового про жизнь архиепископа Алексия», который, по его словам, «и в настоящую смуту не успокаивается и доселе настроен против нового правительства», называет его «проклятое, созданное не от Бога, а от дьявола». Далее Шкрабенко перечислял стандартный для церковных склок перечень грехов архиерея: «архиепископ Алексей любит иметь у себя притон женщин, из которых выбирает по вкусу... постов никаких не соблюдает, ест постоянно мясо и курятину и постоянно пьяный. Каждый день ездит кататься с женщинами, поклонник Распутина и каждое воскресенье служит ему панихиды».

Такое послание «депутат» направил в Петроград председателю Государственной Думы М.В. Родзянко, от которого оно поступило в Синод и дало название делу о владимирском архиерее. Оно тянулось до конца года и составило внушительный фолиант.

Трудно сказать, верили ли власти в такого рода сообщения даже в условиях настоящей «охоты» на «распутинский епископат», устроенный обер-прокурором Львовым. Почти одновременно с письмом Шкрабенко в «Новом времени» появилась заметка о поднесении Алексием своей книги Распутину с дарственной надписью. Владыка спешно отправил в Синод телеграмму с просьбой расследовать это дело, так как «здесь скрывается мошенническая проделка. Распутина никогда не видел, всегда презирал». Однако сведения о подарке старцу быстро распространялись, и Алексий вынужден был их печатно опровергать, выпустив два послания «К моей пастве», где пытался объяснить, как у Распутина оказалась его книга с надписью: «Благословенному старцу Григорию Ефимовичу на молитвенную память».

Если вначале он опровергал все обвинения, то через некоторое время вынужден был признать факт надписи на книге. По словам Алексия, его обманули, и, подписывая книгу для некоего почитателя, он не предполагал, что Григорий Ефимович — это и есть Распутин. Впрочем, другую свою брошюру «Две морали», с подписью «автор» он действительно послал «старцу» с «тем тайным намерением, чтобы ее прочитали высокие покровители Распутина и увидели, чем отличается мораль хамства, которой они жили, от морали христианской». Кто же были эти высокие покровители, которые должны были прочитать «Две морали», Алексий не уточнил.

Такие путаные оправдания помогали мало, и собравшийся 3—6 мая епархиальный съезд духовенства и мирян, по словам докладной записки председателя съезда, «единогласно постановил удалить архиепископа Алексия из Владимирской епархии». Обвиняли владыку не только в «сношении с Распутиным», но и в грубости, деспотизме, в «реакционном характере деятельности», в черносотенстве, а также в «стремлении войти в сношения с сильными