Вторая попытка (СИ) - Шайлина Ирина

Дым клубами вырывался из прихожей и плыл по кухне. Внизу ещё можно было дышать, но чтобы идти, мне пришлось замотать лицо шарфом. Слышался треск огня. На кухне был страшный беспорядок, на полу валялась битая посуда, стулья. Капли крови, вереницей ведущие в коридор, надеюсь, это не Адама…и не Алика. Я все же не могла желать ему зла. Я шагнула в коридор и тут же отшатнулась. В сенях бушевал открытый огонь, он пылал нестерпимым жаром, едким, колючим дымом. Вернувшись на кухню, я подошла к окну, подергала решётки на окне — намертво. Я почувствовала подступающую панику — кухня, наполненная дымом, оказалась самой настоящей ловушкой.

— Главное, не паниковать, — громко сказала я, чувствуя, что совет опоздал.

Решительным шагом пошла к коридору, огонь рычал все громче, все сильнее становился жар. Закутав все лицо полностью и прижавшись к стене, медленно, гораздо медленнее, чем мне хотелось, я двинулась к лестнице. Огонь уже облизывал нижние ступени, робко, но уже входя во вкус. Я перепрыгнула сразу через три, но штанина все равно загорелась. Пока я скакала наверху лестничной площадки, сбивая огонь, лестница занялась уже до середины, а от дыма я не видела дальше вытянутой руки. Я прошла коротким коридором между двумя спальнями, той, что делила я с Адамом, и той, что Эльза…тоже делила с Адамом. Он заканчивался высоким узким окном. На втором этаже решёток не было. Я открыла окно, по пояс вывалилась наружу, вдыхая чистый воздух и кашляя. Внизу был внушительных размеров сугроб, за посадку можно не переживать.

Поддавшись импульсу я вернулась в комнату, нашарила на тумбе — свет уже не включался— блокнот с портретом Адама и закинула его в сумку. Потом уже вернулась к окну, перелезла через подоконник, замерла на мгновение и прыгнула. Снег набился в рот, в нос, запорошил глаза, им были полны все карманы, зато я могла дышать, это было непередаваемо прекрасно. Подобрала отлетевшую в сторону сумку, обошла дом.

От сеней уже почти ничего не осталось, огонь пожрал старое дерево, перекинулся на стены самого дома. В небо уходил столб чёрного в ночи дыма. От соседних домов уже бежали люди, я не хотела встречаться с ними, обсуждать произошедшее, поэтому покинула дачу той же тропой, по которой бежала недавно спасать Адама. Пройдя несколько метров, остановилась, обернулась и бросила последний взгляд на горящий домик, прощаясь с ним. Он подарил мне столько же горести, сколько и сладости, но все равно, мне было грустно, что его не станет, старого скрипучего дома, свидетеля наших с Адамом ночей.

Отблески разгоревшегося пожара ещё долго освещали мне путь. По мере приближения к трассе, а следовательно, и к городу, наваливалась апатия, хотя ещё вчера я так об этом мечтала. Дорога была хорошо почищена от снега, но тротуара предусмотрено не было, по обочинам навалено снега. Я шла прямо по асфальту, когда мимо пролетали машины, я отступала в сугроб. Устав идти, я достала телефон, но увидела, что трещина, которая и раньше украшала экран, теперь углубилась, и сенсор не реагировал на прикосновения. Выругавшись, я выбросила его в снег и сама же на него присела. Огляделась по сторонам и лишь сейчас поняла, что иду в противоположную от города сторону.

Протяжно взвизгнув тормозами, рядом со мной остановилась длинная фура. Дверь водителя открылась.

— Девушка, вы куда едете?

— А вы куда?

Он ехал в мой родной город. Я подумала — сколько я там не была? Полтора года? Два?

— Это судьба! — крикнула я водителю.

С трудом залезла в высокую кабину. От меня все ещё пахло гарью и дымом, я сейчас только стерла полоску сажи с руки, у меня обгорела штанина снизу. Но водитель, его звали Василием, не задавал вопросов.

— Кофе будешь? — он протянул мне термос. Я приняла его с благодарностью.

Долго, и даже с удовольствием слушала рассказы о его жизни, семье, о единственной пока и нежно любимой внучке Верочке. Смотрела на пролетающие в темноте дорожные знаки, столбы, кафе. Когда голова стала клониться, перелезла на лежак за сиденьями и под монотонный рев мотора, лёгкое укачивание, тихое бормотание радио уснула мгновенно. А проснувшись, все так же пила кофе с пирожками и смеялась над рассказами про Верочку. И ни о чем не думала, совершенно.

Во второй половине дня мы въехали в мой родной город. Потянулись пригороды, показались высокие чадящие трубы завода, в котором всю жизнь проработал мой отец.

— Дальше не поеду, — сказал Василий, заезжая на большую стоянку для фур.

— Хорошо. Давайте, я вам заплачу, — я полезла в сумку за деньгами, но Василий решительно отказался.

— До свидания, — улыбнулась я.

И повернулась лицом к своему родному городу, который за последние годы успел стать чужим. Дошла до остановки, села на маршрутку и поехала домой.

В подъезде мне никто не встретился, и слава богу, я выглядела не самым лучшим образом. Позвонила в дверь и стала ждать. Заскрежетал ключ в замке, дверь распахнулась.

— Женя! Боже мой! Андрей, Женя приехала!

Мама увидела все: и прожженную штанину, и измученный вид, и тоску в глазах — но не задала ни вопроса. Через час, чистая и сытая, я сидела в своей комнате, в своём старом халате, смотрела на постеры, которыми были обклеены стены. Мои маленькие племянницы украсили их наклейками фей и пони, но так было даже милее. И впервые за последние часы позволила себе думать. Что делать дальше? Как не думать об Адаме? Как пережить предательство Алика? Жив ли Адам? Но, как я поняла, Эльза была хорошо знакома с преследователями, по крайней мере, они знали её мужа…Господи, чем дальше, тем хуже. Тихонько вошла мама, села возле меня на постели. Почему-то я никогда не была особенно близка с ней, но сейчас почувствовала настоятельную потребность выплакаться, прижаться…Больше мне плакаться было некому.

— Алик? — спросила мама, поглаживая меня по плечу.

— Нет…Алик все…совсем.

— Переболела, значит, — вздохнула мама. — Слава богу. Твоя любовь меня пугала. Нельзя так любить мужчин, от этого они совершенно наглеют.

Хотелось бы мне сказать, что поздно. Что я не умею жить просто так, сама по себе. Что я слабая, что мне нужен мужчина, который бы меня защищал. Что не умею, не хочу быть сильной.

— Надо быть сильнее, — продолжила мама, словно прочитав мои мысли. — Пожить немного просто для себя, не съедая поедом, анализируя каждый свой шаг, не смотреть постоянно на телефон, ожидая звонка. Просто жить. Понимаешь?

— Не знаю, — засмеялась я. — Никогда не пробовала. Но я попытаюсь, честно.

Дни тянулись спокойно, я много ела, гуляла, читала. Но ночами возвращались сны, они преследовали меня. В них не было никакой логики, события и люди перемешивались и перевирались, но в итоге получалось одно — я остаюсь в горящем доме. Все валят в будущее, прекрасное или нет, а я топчусь на одном месте. Снова вдыхаю горячий воздух, в панике дергаю решётки на окнах, бегу по горящей лестнице. И снились глаза Адама постоянно, каждую ночь. Такие глубокие, что казалось, дна нет вовсе, такие спокойные, а где-то в глубине их прячется глубоко закамуфлированное равнодушием зло.

В пятницу вечером приехал брат. Поздоровался со мной весьма небрежно — он всегда считал меня бестолковой, ни на что не годной — и оставил своих дочерей, двух малышек шести и четырёх лет.

— Хотим выспаться раз в неделю, — пожал он плечами. — Марина устаёт, ей скоро рожать. Сына!

— Поздравляю, — промямлила я. Даже не знала, что его жена беременна. Или мама говорила мне, а я, занятая своими переживаниями, просто не запомнила.

— А ты как? Не нашла мужа?

— Нет.

— Ну ты всё-таки роди, хоть для себя. Сколько тебе уж, двадцать семь? Пора уже, пора.

— Двадцать восемь, — процедила я.

В общем, я почувствовала себя лишней. Провела вечер с племянницами, которые и впрямь были очень забавны и вызывали самые тёплые чувства, и засобиралась домой. Наверное, Эльза с Адамом наигрались в прятки, а Ярику уже надоело сидеть у моего дома.

— Неееет, неееет, — ныли Анюта и Дашка, цепляясь за мои ноги в прихожей. — Не уезжааааай.