Венерин башмачок - Алина Знаменская

— Ну что, верная жена, не желаете ли приступить к исполнению супружеских обязанностей?

Оксана, как могла, старалась выглядеть невозмутимой.

— Ты выпил, Игорь. И не забывай, что ребенок спит.

— Ребенок? — Игорь шутовски вскинул брови. — Какой ребенок? У нас есть ребенок? Ах да, это ведь у вас есть ребенок! У вас, а не у меня! Зато у меня есть жена, которая обязана…

Игорь дернул Оксану на себя, пуговицы с халата посыпались на пол. Оксана попыталась оттолкнуть мужа, увернуться, но он вцепился в нее, и они вместе упали на пол. Игорь озверел. Он зубами сдирал с нее халат, и, хотя Оксана царапалась и кусалась, агрессивность делала его сильнее, чем он есть на самом деле. И когда он справился с ней, задышал зло и по-звериному неровно, Оксана увидела Юльку, сонно хлопающую ресницами. Юльку разбудила возня. Она уселась в кроватке, в недоумении наблюдая за родителями.

После безобразной сцены Игорь сразу сник. Затих на полу и даже не повернул головы, когда Оксана поднялась, стала одевать хныкающую Юльку, когда собирала какие-то вещи в сумку. Оксана не знала, куда идти. К свекрови нельзя — начнутся неизбежные вопросы, на которые ей нечего ответить. Не оставалось ничего, кроме как попроситься на постой к Инне Викторовне.

— Вы остаетесь у меня, это решено, — выслушав путаный рассказ Оксаны, заявила Инна. — Места много, всем хватит. Живите сколько понадобится. И я постараюсь тебе помочь, Оксана. Но чтобы помочь, я должна знать правду.

Оксана сквозь слезы посмотрела на Инну.

— Какую… правду?

— Юля действительно дочь Игоря?

Оксана застыла на секунду, а затем качнула головой: нет.

* * *

Чина услышала легкие шаги и насторожилась. Задний полог заколыхался. Одна из шкур отодвинулась, и в синем свете луны появилась чья-то физиономия.

— Кто здесь?

— Это я, Зелена…

Теперь Чина и сама узнала девочку. Та отодвинула шкуры и на четвереньках вползла в хижину.

— Как ты прошла?

— Сейчас очередь Синюхи охранять тебя. А ты же знаешь, у него ломит ноги, и поэтому он не ходит кругом, как полагается, а лишь сидит у костра и греет свои кости. Когда я подбиралась сюда, Синюха клевал носом. Я принесла тебе ежевики.

Девочка достала из-за пазухи свернутый котомкой лопух. Чина развернула его. На мягком листе красовалась россыпь крупных черных ягод.

— Спасибо.

— Чина, ты сердишься на меня?

Зеленка опустила глаза в пол, устланный душистой травой.

Чина пожала плечами:

— Нет, не сержусь. Ты ведь не знаешь, что такое любовь.

— А что такое любовь, Чина?

Когда-нибудь ты познаешь ее сладость. Это бывает так: при одной мысли об этом мужчине кровь быстрее бежит по всему телу. Ты без труда угадываешь те минуты, когда он думает о тебе, — так горят щеки. Ты узнаешь его шаги еще до того, как они раздались, — по характеру хруста ветки и шорохам травы. А когда он рядом, тебе не нужен никто, только он один. Его голос — лучшая песня. Это так сладко — повиноваться ему…

— Повиноваться?

— Да! Да! Ощущать его силу, идти за ним, быть нужной…

— Но ведь еще совсем немного, и тебе самой станет повиноваться все племя! Неужто тебе не хочется стать матерью-Прародительницей? — недоверчиво переспросила Зеленка.

— Хочется. Но если придется выбирать между властью и любовью, я выберу любовь. Ты ведь сама видела его, Зелена!

— Да…

Зеленка зажмурилась. А когда распахнула глаза, то заговорила торопливо, подстегивая саму себя:

— Вчера ночью, когда тебя увели, совет продолжался. И было решено выследить Чужака и поймать.

— Они схватили его?! — Чина метнулась к девочке, ежевика рассыпалась, растерялась в траве.

— Он пришел к водопаду в час бледной луны. Наши сидели в засаде. Черный Жук и другие накинули на него сеть.

— Они поймали его как птицу! — Чина вскочила, заметалась по хижине.

— Сядь, Чина, Синюха проснется!

— Что они собираются делать?

Чина едва сдерживала дрожь. Она схватила Зеленку за плечи и стала жадно вглядываться ей в лицо.

— Ты знаешь их план?

— А иначе зачем бы я пришла сюда? — важно спросила Зеленка.

— Ну говори же!

— Они решили спрятать его в пещерах. Они объявили ему, что освободят его сразу, как ты согласишься стать женой того, кого назначит тебе в мужья племя.

— О-о… — Чина зло сжала кулаки.

— Черный Жук надеется, что ты сразу согласишься. Потом тебе и Прародительнице скажут, что Чужак ушел, а на самом деле его хотят убить. Я сама слышала! Жук шептался с Рогозом…

Чина опустилась на колени, вдавливая сочные ягоды в траву. Кожа выпачкалась соком. Волосы спрятали лицо девушки, и Зеленка не могла видеть — плачет Чина или нет. Некоторое время сидели молча.

Зеленка догадывалась по напряженной позе Чины, что та думку думает. Было слышно, как трещат сучья в костре да мыши пищат в сушняке.

Наконец Чина подняла голову. Зеленка отшатнулась, увидев выражение глаз девушки.

Чина заговорила, не давая Зеленке опомниться и вставить хоть слово.

— Побежишь к Заразихе, найдешь у нее сон-траву. Сделай так, чтобы она не увидела. Сможешь?

— П-постараюсь… — стуча зубами от страха, пообещала девочка.

— Подлей настойку в питье страже.

— Чужака охраняют Рогоз и Сныть.

— Хорошо. Сделаешь так, как я прошу?

— Я вес сделаю для тебя, Чина.

— Забирай все мои браслеты, все подвески. Все забирай!

— Нет. Нельзя. Догадаются… Я боюсь за тебя, Чина! Даже если Рогоз и Сныть уснут, вы не успеете выбраться из пещеры. Скоро рассвет!

— Не бойся. Я что-нибудь придумаю. Беги же скорей, Зеленушка!

Девочка мышкой скользнула за полог — и вовремя. Со стороны костра раздался шорох. Чина увидела мужскую фигуру, выросшую на пороге.

— Жук?1

Она не верила своим глазам. Он посмел прийти к ней ночью! Он переступил порог ее жилища! Что он думает о себе?

— Я не звала тебя, Жук. Уйди.

Жука не остановила сухость Чины. Он сделал еще шаг, чтобы показать, что не боится её.

— Ты нарушил закон. Ты переступил порог будущего Прародительницы племени, — напомнила Чина. — Думаю, это не всем понравится.

— Прародительницы? — усмехнулся Жук. — Ты сказала — Прародительницы? А не ты ли вчера ночью отреклась от своих привилегий? Ты сказала, что бросишь племя и пойдешь за Чужаком, куда он скажет, ты…

— Я прекрасно помню, Жук, что сказала на совете Это мое дело. И ты здесь ни при чем.

— Я знаю, Чина, ты уже пожалела о том, что сказала на совете. Да гордость мешает признаться. Хочешь, я помогу тебе?

Чина взглянула на него, не скрывая презрения.

— Ты? Ты хочешь мне помочь? Чем же?

Жук переминался с ноги на ногу. Его и без того сутулая фигура казалась еще более искривленной Ему приходилось пригибать голову, поскольку жилище было построено для женщин и его долговязой фигуре не хватало места.

— Если мы с тобой вместе выйдем из хижины на рассвете и люди у костра увидят это, то ты спасена. Все забудут, что ты вчера сказала у костра. Меня объявят твоим мужем, и тогда…

— Ты займешь место у моих ног на совете! Я правильно говорю, Жук?

Лицо Жука передернулось. Его черные глаза маслено блеснули в темноте.

— Ты думаешь — меня прельщает твое положение? Ты ошибаешься! Мне нужна ты, и ты это знаешь.

Жук шагнул к ней, и теперь Чина остро ощутила его запах — запах пота, костра и вяленых шкур. Она выставила руку впереди себя.

— Этого не будет. Я никогда не выйду утром с тобой из одной хижины. Я тебе это уже говорила.

— Подумай, Чина! — Жук схватил протянутую руку. — Ведь если бы я хотел стать главным мужем верховной женщины, то дождался бы, кого поставит совет вместо тебя. Но я пришел к тебе!

Черные глаза Жука плавились от вожделения. Чина чувствовала дрожь в его руках. Голос его срывался от страсти. Она попыталась оттолкнуть его. Но вместо того чтобы повиноваться, Жук придвинулся еще ближе. Его пальцы впились ей в предплечья.

— Отойди, Жук! — прошипела она, царапая ему грудь.

Но Жук обезумел от страсти. Он обхватил ее и попытался повалить на устланный травой земляной пол. Чина вывернулась и в момент оказалась в другом углу хижины. Жук не удержал равновесие и упал. И, как был; на коленях, пополз к ней, блестя в ночи сливовыми глазами. Чина двинулась вдоль стены. Жук вскочил на ноги и бросился к ней. Он схватил ее и впился мокрыми губами в ее рот. Его руки шарили по ее телу. Чина толкнула Жука. Они упали и покатились в отчаянной борьбе. Никогда прежде долговязый Жук не мог одолеть ее в состязаниях. Она плавала лучше, была более проворна в ловле птиц, а уж в охоте Жук и не пытался с ней состязаться. Но сейчас, вымотанная переживаниями последних дней, она оказалась не готова к борьбе. Жуком двигала страсть. А Чина знала, какую силу придает страсть.

Наконец ей удалось оторвать от своих губ его ненасытные губы — она двумя руками держала его подбородок. За порогом хижины треснул сучок. С трудом переводя дыхание, Чина заговорила: