Не прощаемся. «Лейтенантская проза» СВО - Андрей Владимирович Лисьев

слышал!

— Тренированные, — Рома неожиданно смягчается и говорит о другом: — Собакам на войне тяжело. Эти двое еще ничего. Обстрелы нормально переносят. В Попасной нашли целую семью спаниелей — пять штук. Двое взрослых и трое щенков. Все слепые. На пятерых один глаз. У щенка.

— А кто их так?

— Никто. От обстрелов глазки лопаются, — Рома тяжело вздыхает.

В этот момент земля вздрагивает от прилета. Все внутри столовой подпрыгивает и осыпается, Рома и «Проза» переглядываются.

— Это по нам! — кричит Рома. — Отойдите от окна, стекла могут вылететь!

Они плюхаются на табуретки и почти прижимаются спинами к стене столовой. Стена сырая, «Проза» отодвигается. Одно из стекол со звоном высыпается.

— Может, миномет? — Рома гадает, что прилетело по штабу. — Но свист мины слышен.

«Надо бы считать разрывы», — запоздало думает «Проза». Но обстрел прекращается.

Над расположением висит огромное облако бетонной пыли. Все считали: раз мост рядом, значит, штаб прикрывают «панцири». Какое там!

У входа в погреба «Проза» слышит команду по радиостанции часовым:

— «Калитка»! Прием! Все целы? Что видите?

— Удар по узлу связи!

Когда о результатах удара доложено: три «трехсотых», один вряд ли выживет, «Проза» предлагает свой минивэн в качестве «скорой». От разбитого ангара до столовой триста метров.

Когда «Проза» подгоняет машину к зданию, из подвала которого штаб переехал три дня назад, секретчик Юра с окровавленным плечом говорит, что помощь не требуется. Медики сработали четко, и раненых уже увезли.

— Нет. Кровь не моя. А я второй раз родился сегодня. Наша машина в соседнем ангаре стоит. Даже колеса целы.

Все стекла в офисном здании винодельни выбиты.

На земле воронка диаметром в метр. Рикошет, что ли? Или правда мина 120 миллиметров? «Проза» подбирает осколок с заклепкой — нет, точно не мина и не снаряд. Еще один найденный осколок — с насечкой в виде ромбов внутри, значит, ракета HIMARS. «Проза» возвращается в штаб, отдает находку. Осматривает землю рядом с «ситроеном», находит еще два небольших осколка, один тоже с ромбической насечкой. Минивэн на этот раз уцелел. Осколок «Проза» прячет на память.

Полный пакет HIMARSов. Все шесть ракет направлялись в бетонную крышу ангара, где среди прочих КамАЗов стояла машина связи. Две ракеты пришлись точно в крышу. Четыре машины разбиты.

— Теперь для нашего КамАЗа есть рессора, — грустно замечает зам по вооружению «Кречет».

Война удивительно проявляет людей.

Следующая поездка «Прозы» в магазин с Ильей. Илья — оператор БПЛА, самый бдительный и внимательный солдат из комендантского взвода. Это он замечает все подозрительные машины неподалеку и запоминает мотоциклистов, кто больше двух раз проезжает мимо наших часовых. Илья способен не только услышать беспилотник на высоте 150 м, но и разглядеть, откуда он прилетел и куда улетел. «Проза» не слышит и не видит ничего.

Череп Ильи идеально выбрит, надбровные дуги угрожающе выпирают, но взгляд по-детски ясный, хотя ему тридцать пять лет. На его на плече татуировка — «Тихоокеанский флот».

Илья пишет стихи, сочиняет музыку и сам пишет аранжировку для ударных. Талантище! Ищет постоянную группу, кто выступал бы с его песнями.

Грохочет далекая канонада, гудит авиация, а «Прозе» на ум приходят девичьи вечеринки в Москве с одной общей болью — «где найти нормального мужика?».

Их тут просто море. На любой женский вкус.

Правда, они погибают…

* * *

В конце спуска к парковке капитан-кадровик «Селен» отчитывает бойца, который по внешнему виду старше всех, кого «Проза» тут встречал. Он идет в их сторону, но сердитый капитан уже шагает навстречу.

— Что случилось? — спрашивает «Проза».

— Да шланг он. Вторую неделю здесь тусуется. То заболел, то коптеры ждет, гуманитарку, то в магазин ему надо.

Дед стоит у «калитки» в каске, бронике и с автоматом, вид у него сконфуженный.

Он жалуется «Прозе» на непонимание начальства:

— Отвезите меня при случае в первый батальон, к моим ребятам. А то они «запятисотятся» без меня. С ними же разговаривать нужно.

«Кандагар» — ветеран-афганец, инвалид второй группы, кавалер ордена Боевого Красного Знамени, старший сержант. Он выпускник МГИМО, знает восемь языков.

«Проза» разглядывает его печальные восточные глаза и не верит.

«Кандагар» сказал дочери, что уехал на три месяца на рыбалку, где связи не будет, а сам сюда. «Проза» соглашается отвезти его в расположение первого батальона.

— Из удивительного на войне — бабочки. Мы лежим в окопе. Болтаем с Серегой, он был еще жив. Старше меня, шестьдесят три года, спать любил, уснул на посту, «немцы» подкрались и застрелили. Так вот, мы лежим, болтаем. А тут бабочка подлетела и на рукав села, — «Кандагар» показывает, куда, — я ее смахнул, вторая прилетела, вдвоем на рукаве куролесят. Ну, думаю, что-то тут есть. Привстал немного и… в сторону, к кустам, бабочек отогнать. А каска и броник рядом лежали, на склоне окопа. Жарко же. И прямо в броник мина прилетела. Я-то знаю, как от мин бегать, восьмеркой. Но тут первая мина — и сразу накрыли. Срисовали нас «немцы». Ангелы, наверное, эти бабочки были.

Он замолкает на минутку и поправляет съехавшую на бок каску. Асфальт кончился, на грунтовке машину прилично трясет.

* * *

Когда «Проза» едет назад, то видит над лесом второго батальона черную тучу. Спускается в штаб:

— Со вторым батальоном связь есть?

— Нет!

— Ударили по ним, — так «Проза» приносит штабу черную весть.

Американцы разглядели в лесу второго батальона склад ракетно-артиллерийского вооружения и положили полпакета HIMARSов — три снаряда по топливозаправщику. Тут же вылез недостаток HIMARSов — высокая кучность. Все снаряды легли на расстоянии метра друг от друга, топливозаправщик сгорел, водитель погиб, но склад РАВ не сдетонировал. «Проза» везет туда «Синицу», назад возвращаются через магазин.

— Вот зам по тылу, — дразнит «Синицу» «Дрозд», — «топляк» списал, курицу купил.

Около штаба мнется бравый «Тубус», не решается войти. Через некоторое время слышен мат. Ругается «Дрозд». Когда «Проза» подходит к выходу из подземелья, начштаба уже остыл:

— Чего?! Это я — простой волжский парень, когда дрался с нациками под Луганском, там я освободитель, а когда я дерусь с ними под Херсоном, значит, я оккупант? А тем, кто погиб, ты тоже такое скажешь?

«Дрозд» оборачивается к «Прозе»:

— «Пятисотится» твой герой.

И уходит внутрь.

«Проза» и «Тубус» садятся на каменное основание забора, почти касаясь спинами железной ограды. Ржавые серп, молот и виноградная лоза. Видимо, как умер основатель и директор винодельни в 1986 году, так и не красили ограду с тех пор. Не стало хозяина.

«Прозе» нечего сказать «Тубусу». Он не был с ним под огнем, не был в бою, не имеет права осуждать «пятисотых». «Тубус» говорит сам:

— От роты осталось три человека. Остальные — жесткие «пятисотые». А я — нет. Я по-человечески уволиться хочу. Не как пидарас.