Месть Крестного отца - Марк Вайнгартнер

Старший сын Виктор, замкнутый лодырь даже по стандартам подростков-американцев, пошел в соседнюю комнату и поставил пластинку Джеймса Брауна «Ночной поезд» на полную мощность. Восьмилетний Майк — ангел, обожавший брата, — начал неистово танцевать по комнате. Обычно такое поведение выводило Конни из себя — она ненавидела подобную музыку и всегда спешила остудить пыл Виктора. На сей раз она лишь вздохнула и зажгла сигарету. Виктор изображал из себя боксера на ринге, а малыш Майки копировал его движения.

Внизу, на тридцать восьмом этаже, в отдельной квартире спали Том и Тереза Хейген и две их дочки. Они находились на достаточном расстоянии, чтобы ничего не слышать. Комнаты сыновей пустовали.

Кей, бывшая жена Майкла, жила в штате Мэн (да, он ударил ее, но всего один раз, когда Кей солгала о выкидыше, сказав, будто сделала аборт; из-за удара и вызванных им угрызений совести она получила развод, который Майкл не дал бы ни при каких иных обстоятельствах). Два ребенка Майкла — двенадцатилетний Энтони и восьмилетняя Мэри — тоже жили в Мэне и ходили в престижную частную школу, где преподавала Кей. Майкл не видел их несколько месяцев, что приносило ему страдания, о коих никогда не упоминалось на трех верхних этажах небоскреба. Раз в неделю Конни тайно отправляла Энтони и Мэри письма, подарки и итальянские конфеты.

Родители Майкла, Вито и Кармела, ныне мирно покоились на кладбище Вуддон в Бронксе, рядом с братом Санни (якобы погибшем в автокатастрофе, хотя на самом деле его застрелил человек Таттальи на дороге в Джонс-Бич), а Франческа преждевременно родила Кармелу, прожившую один день.

Неподалеку лежал и муж Конни Карло (задушенный по приказу Майкла за сыгранную им роль в убийстве Санни, хотя виновен в смерти был клан Барзини).

Муж Франчески Билли (Вильям Брустер Ван Аредейл-третий) был похоронен на семейном кладбище во Флориде.

Брат Майкла Фредо четыре года назад отправился на рыбалку и якобы утонул. Внутренние газы, поднимающие тело на поверхность, не всегда образуются в холодной воде озера Тахо. Вдова, актриса Дина Данн (с которой он жил отдельно), купила ему надгробие на кладбище в Беверли-Хиллс, но земля под камнем осталась нетронутой.

Теперь в частном лифте наверх поднимались три вооруженных и надежных охранника.

Снаружи здание вовсе не казалось крепостью. Прохожему и в голову бы не пришло, что тут содержится взвод охраны и установлены электронные устройства, обошедшиеся в целое состояние, и куплены они у тех же людей, кто поставляет оборудование для ЦРУ. Случайный прохожий даже не заметил бы этот дом, покрытый белой облицовкой, с балконами без цветов. Внимание любого захватили бы старинные кирпичные строения напротив. И ничто в здании не привлекло бы взгляд к едва приукрашенному трехэтажному пентхаусу и саду на крыше, который раскинулся наверху. В Нью-Йорке только туристы смотрят вверх, а эта часть города их не привлекает — Йорквилл, часть Манхэттена, куда не проведено метро, не упоминаемый в путеводителях жилой район, по большей части немецкий, хотя с годами здесь стали мирно сожительствовать ирландцы, евреи и итальянцы. Если не считать гула машин по магистрали и мусоровозов в соседнем квартале, ночью стоит тишина, особенно на сороковом этаже высотки.

* * *

Почти всегда.

— Босс? — позвал Альберт Нери.

Подошли трое охранников, и он велел им занять позиции и прикрыть его сзади. Затем открыл дверь и осторожно ступил внутрь, освещая комнату фонариком. Обладая совершенными рефлексами, с фонарем в руках он был опасен, как другие с револьвером. Нери убил им сутенера в Гарлеме, который зарезал женщину и насиловал ее двенадцатилетнюю дочь. По словам свидетелей, полицейский вырубил его, а затем проломил череп. Начальники Альберта выдвинули ему обвинение в убийстве. О расправе прослышали Корлеоне. Они подергали за веревочки, и дело закрыли. Нери забрал фонарь из камеры хранения улик, ушел из полиции и поступил на работу к Майклу Корлеоне. Начав жизнь сначала, благодарный Альберт служил хозяину с завидной преданностью. И никогда не жалел о принятом решении. Ни разу, даже когда ему приказали убить бедного Фредо.

Нери включил свет.

Кровать была пуста. На полу валялся клубок простыней и одеял. Рядом осколки стакана из-под сока.

— Майкл?

За кроватью что-то зашевелилось.

Майкл Корлеоне медленно поднялся, потирая голову.

— Мой дон, — произнес Альберт. — Вы напугали нас. Все в порядке?

— Да. Что бы ни случилось, не свети мне в глаза этой штуковиной.

Нери опустил фонарик. Дон весь взмок и побледнел, словно залитый лунным светом. Он выглядел чертовски не в порядке.

— Вы… э… один? — Нери вытянул шею, выискивая глазами посторонних. Заглянул в туалет. Все на месте. — Был шум…

— Аль, я в порядке. Спасибо за беспокойство.

Будь здесь Рита, Майкл не стал бы этого скрывать. Она появлялась в доме и раньше.

— Так дело в сахаре? — спросил Нери. Диабет. Стакан с соком. Все вязалось, в какой-то степени. — Принести вам таблетки или фрукты?

— Не надо. Дело не в этом. Понял?

Альберт кивнул.

— Осторожней с шелковыми простынями, — предупредил он. — Чертовски скользкие.

— Постараюсь не забыть, — сказал Майкл и попытался улыбнуться.

У Нери в голове не укладывалось, как один человек мог наделать столько шума, но перечить Майклу Корлеоне было не в его правилах.

— Кстати, с днем рождения.

— Испеки мне торт, если хочешь, — буркнул Майкл, — но о грохоте больше ни слова.

Он опустился на кровать. Корлеоне стал национальным героем отчасти благодаря своей внешности — красив как киноактер, — но посреди ночи и на близком расстоянии выглядел старше своих сорока лет. Левая щека неровно обвисла: результат пластической хирургии. Лицо пришлось зашивать после схватки с капитаном полиции. Волосы резко поседели, и при правильном освещении это смотрелось экстравагантно, но не сейчас. Он постоянно испытывал жажду и мочился невыносимо долго, как старик. Однажды Рита — госпожа Маргарита Дюваль, актриса, с которой Майкл временами встречался, — поделилась с Нери, что у Майкла бывают проблемы в постели. «С каждым случается», — ответил Альберт, скорей из солидарности. Мысль об импотенции приходила к нему в голову только в нетрезвом состоянии, а не напивался он со времен службы в полиции.

— Нет, торту меня не получится, — сказал Нери. — Придется подождать, пока Конни испечет. Хотите кофе?

— Сколько времени?

Альберт взглянул на часы.

— Почти пять. Думаю, вам стоит поспать.

Сегодня, впервые после возвращения крестного отца в Нью-Йорк больше года назад, должно состояться собрание Комитета, правящего совета «Коза ностры». Приготовления заняли у Майкла несколько недель.

Он потер лицо и закрыл руками.

— Какого Черта, — спокойно произнес он, не отнимая рук.

Было сложно понять, что он имеет в виду: Какого черта тут произошло? или Какого черта ты спрашиваешь? Конечно, иди и сделай кофе.

Нери развернулся и пошел прочь по коридору. Какого черта. Даже если Майкл ляжет спать, Альберту уже не заснуть.

И он не собирался пить то фильтрованное пойло, что Конни делает в просторной кухне. Нери не умел готовить, но насчет кофе был весьма щепетилен.

Он отвел охранников обратно к лифту, не замечая собственной наготы.

— Ложная тревога, ребята, — сказал Альберт, сам в это не веря. — Все путем.

Глава 7

Джонни Фонтейн прилетел в Нью-Йорк за день до парада. Со старшей дочерью Лизой он пошел спокойно отобедать в крошечный итальянский ресторан в Гарлеме, где готовят bucatini all’amatriciana не хуже, чем мама, да покоится она с миром. Чтобы попасть в это заведение, необходимо купить столик. Проблем не возникает только у тех, кто знает влиятельных людей или сам является влиятельным человеком. Лиза, не раз страдавшая от отцовской популярности, обожала ресторан: внимание, изысканные блюда, роскошные цветы. Она училась на втором курсе в Джуллиардской музыкальной школе. Поначалу Джонни не хотел отпускать дочь, девушку столь юного возраста, в Нью-Йорк одну. Однако Джуллиард — это Джуллиард, и робкая Лиза на сцене за пианино, расправив плечи, убрав за ухо черные длинные локоны, озарялась светом, когда пальцы танцевали по клавишам. Джонни присматривал за ней. Навещал каждый раз по приезде в Нью-Йорк и старался делать это чаще. Она притаскивала отца в места, куда он сам бы ни за что не пошел, типа трогательной постановки «Балкона» Жана Жене, где весь мир — сумасшедший бордель. Еще он водил ее на бокс и в джазовые клубы. Теперь отец и дочь были ближе, чем за все время после разрыва с Джинни. Лиза вышла из своей скорлупы и из-за пианино. Джонни тревожила и одновременно радовала эта перемена. Пару лет назад она вряд ли бы захотела сопровождать его на параде.