Ветер с Итиля - Андрей Калганов

Рассмотрел, стервец, даром что ночь! Зверь зарычал и, мягко спрыгнув с парня, пошел на Степана. Его темный силуэт был едва заметен в свете луны.

«Сейчас бросится, – пронеслось в голове, – здоровенный, черт!»

Степан развернулся к зверю лицом, чуть подсогнул ноги, расфокусировал зрение, выкинул обрывки мыслей. Угрожающе зарычал и двинулся навстречу. Для того чтобы победить зверя, нужно самому превратиться в зверя…

Волк от подобной наглости аж шарахнулся, чай, не бойцовый пес, привык к тому, что жертва драпает без оглядки.

– Гр-р-р, – ощерился Степан, – ну, давай!

Волк присел на задние лапы и прыгнул, метя в шею.

Степан ушел в сторону и ударил локтем. Эх, жалко, в пах не попал! Волк взвизгнул и отлетел, но тут же вновь бросился в атаку.

Белбородко вновь ушел, но на сей раз не так удачно, как в прошлый, – клок куртки остался в зубах нападавшего.

– Ах ты, тварь!

Степан быстро снял куртку, развернулся к зверю чуть боком, наклонил голову, прикрыв горло подбородком. Прыжок! Клыки вспороли предплечье. Наплевать, рана пустячная, зато куртка оказалась наброшена на голову зверя, а руки – спасибо, папенька силушкой не обидел – сомкнулись вокруг косматой шеи. Волк забился, стараясь вырваться из смертельных объятий, зарычал. Степан ответил столь же истовым рыком и вместе со зверем повалился на землю.

Наиболее уязвимые места у собаки, а значит, и волка – глаза, нюх, затылок, ребра и пах. Не особенно уворачиваясь от клыков, в драке без крови не бывает, Степан со всей силы придавил зверя коленом так, что тот взвизгнул, и от души врезал по нюху, потом по затылку. Но, видимо, недостаточно сильно. Недруг взвыл, извернулся и вскочил на лапы.

Черная спортивная куртка все еще болталась на морде, так что волк ничего не видел. Не раздумывая, Степан прыгнул на него, придавил к земле и, схватив первое, что попалось под руку – косматую лапу, – принялся ломать…

Боковым зрением Белбородко заметил, как парень поднялся и бросился в лесок. Вот гаденыш, мог бы и помочь! Хотя проку от него было бы немного, может и к лучшему, под ногами мешаться не будет.

Труднее всего было разобраться с рычагами. Черт его знает, где у волка колено, а где бедро, на что жать и что выкручивать. Вдобавок ко всему лапа была поджата чуть ли не под брюхо, и как вытащить ее, лежа на противнике, опять же знает только рогатый.

Волк рычал, мотал башкой и изо всех сил старался сбросить обнаглевшую добычу или, по крайней мере, развернуть голову и вцепиться зубами. Но усилия ни к чему не приводили, оно и не удивительно, веса в Степане было чуть не центнер, а при борьбе в партере, как известно, кто тяжелее, тот и прав…

– Что, не нравится, скотина?

Волк страдал душой и телом. Мало того, что охотничья удача повернулась к нему хвостом, так еще и обгадила из позорного места. Такого унижения серый еще никогда не испытывал.

В конце концов волку удалось чуть вывернуться. Тварь едва не вцепилась Степану в лицо.

– Ах ты… – едва успев отшатнуться, матерно выразился Белбородко, – ну, ты у меня попляшешь!

Он отпустил лапу, сплел пальцы в замок и врезал зверюге по затылку. Человек после такого удара прекратил бы все противоправные действия разом, но за волка грудью стояла природа-мать!

Недруг клацнул нижней челюстью о землю, взвыл, рыкнул – и снова за свое.

«Хорошо тебе без мозгов, – подумал Степан. – Ладно, вернемся к старому доброму джиу-джитсу».

Вмазал еще разок для порядку и тут же вцепился в лапу. На сей раз зверюга немного «поплыла», не успела подобрать конечность. Степан со всей силы рванул – хрусь! Лапа согнулась в сторону, не предусмотренную заводом-изготовителем, и волк завизжал, как щенок, попавший под асфальтоукладчик.

– Конечно, больно, когда лапу ломают, всегда больно!

Снова ударил по затылку и принялся за переднюю левую. Хрусь. Вновь жалобный визг. Захватил шею в «железный замок», сдавил со всей силы. Волк захрипел, из пасти полилось что-то зловонное и липкое. Степан все сильнее и сильнее сдавливал горло зверя. Вскоре хрип перешел в сипение, бугры мышц под косматой шеей разгладились, от шеи к крестцу прошла судорога, и зверь затих.

– Аминь!

Степан перевалился через волчье тело и распластался на земле, распахнул руки, словно обнимая ее. Как же хорошо просто дышать, просто жить! Как хорошо, когда никто не пытается тебя сожрать. Но сие бывает редко!

Он перевернулся на спину и зачем-то подмигнул луне. Попытался встать. Черт! Кажется, растянул сухожилие, пока барахтался в партере. Не ступить! А это еще что?!

Из леса с жутким воем выскочил человек с палкой наперевес и бросился на Степана.

Белбородко уже приготовился угомонить ненормального хорошим ударом в челюсть, как вдруг признал в стремительно приближающемся силуэте своего недавнего знакомца Шустрика.

Парнишка перепрыгнул через мертвого волка и со всего маха всадил палку в его шею.

– Вот спасибо, братец, – улыбнулся Степан, – пособил!

В ответ парень разразился длинной старославянской тирадой, из которой Степан разобрал лишь два слова: «упырь» и «киек», то бишь «оборотень» и «кол».

– Теперь точно не воскреснет, – довольно язвительно заметил Степан.

Парень, похоже, ничего не понял, но зато уловил язвительную интонацию и надулся.

– Ладно, ладно, – проворчал Степан, – не злись. Можешь считать, что совершил подвиг. И откуда ты только такой взялся?

В ответ бедняга что-то быстро залопотал, показал на луну и, схватив Степана за руку, потащил к лесу.

«Может, выведет наконец к людям? Там все и прояснится».

Глава 4,

в которой описываются события, произошедшие за полгода до появления Степана

Лютичей день ото дня становилось все больше. По Неясыти шли ладьи с воями, недовольными Истомой; тропами до тайного места пробирались людины, готовые примкнуть к новому вождю, дарующему вечную молодость и вечную жизнь. Не все они оставались в селении, раскинувшемся посреди дремучего леса, многие возвращались обратно, но возвращались другими, неся в себе Истину. В назначенный час они поднимутся, примкнут к воинству Владыки, которое подомнет под себя всех тех, кто не покорится.

Говорили, Отец Горечи получил свою силу от самого Чернобога – повелителя темных сил и их прислужников: упырей, леших, степовых, овинников, банников. Говорили, что Чернобог является Отцу Горечи в виде огромного черного волка с огненно-красным полумесяцем на груди, и в его пасти вместо языка три змеи, а из ноздрей валит дым, как от погребального костра.

Владыка нижнего мира – самый могущественный из богов. Стоит ему пошевелить пальцем, и заполыхают лесные пожары, тучи саранчи пожрут посевы, из топей вылезет лихо, обезлюдит и наполнит горем веси. Кому, как не грозному Владыке, следует приносить требы, кому, как не Чернобогу, следует поклоняться? Иначе смерть войдет в каждый дом. Иначе живые позавидуют мертвым.

Так говорили кощуны-странники, а еще говорили, что тех, кто не чтит Чернобога, ждет быстрая расплата. Им верили – везде свирепствовали упыри. В самых разных местах видели огромных волков, средь бела дня рыщущих близ селений. То и дело находили истерзанные тела со страшными ранами, оставленными клыками, каковых не бывает у обыкновенных волков. Упыри рыскали не только по лесам, они заглядывали и на заливные луга, убивая пастухов, калеча скот. Они подстерегали косарей в пору сенокоса, рвали рыбаков, когда те вытягивали сети с уловом. Казалось, от них нет спасения. По земле полянской пополз страх.

«Это потому, – говорили кощуны, – что славянское племя не чтит Чернобога. Отправляйтесь к Отцу Горечи, он научит, что делать, защитит вас».

* * *

Перед Кукшей стоял старик. Руки его тряслись, голос срывался. Он хотел того же, что и остальные, – жить. Он стенал, клялся в преданности, умоляя, чтобы Отец Горечи вернул ему молодость.

«Глупец, – думал Кукша, – разве можно войти в одну реку дважды? Ты хочешь попробовать? Что ж, мне нужны рабы».

– Подойди, – приказал Кукша.

Дрожа, проситель приблизился, упал на колени и принялся целовать ноги.

– Молю тебя, молю, – шептал старик, – позволь служить тебе.

– Хорошо, ты получишь то, чего хочешь!

Кукша достал из кожаного мешочка, висящего на груди, розовый кругляш и подвялый лист щавеля. Завернул таблетку в лист и раздавил.

– Проглоти.

Старик безропотно подчинился.

– Теперь подойди к идолу и, не отрываясь, смотри ему в глаза.

Они были на капище. Двенадцать костров разгоняли ночь. У каждого из них замер послушник, укутанный в накидку из волчьих шкур. Кукша сделал знак, и один из послушников снял накидку, подошел к старику и с поклоном протянул:

– Надень.

Когда тот надел накидку, Кукша вновь подал знак. К старику подошел другой послушник, протянул выкованную из железа пасть с острыми клыками. С обратной стороны пасти имелись рукояти, сжав которые можно было сомкнуть ужасные челюсти.