За перевалом - Владимир Иванович Савченко

class="p">9. Пробуждение №3

Проснувшись утром, Берн не сразу понял, отчего его переполняет — ну, просто плещет через край! — бодрая, светлая радость. Он вскочил с ложа, выбежал на поляну. Городок еще спал. Красный сплюснутый диск солнца выбирался из-за горизонта между медными стволами. Было тихо, свежо, туманно. Крепко пахло росой и хвоей, опавшими листьями. Что-то в мире было не так, что-то надо вспомнить!

«Хорошо!» Берн засмеялся солнцу. Веселая, озорная сила наполняла его мышцы, каждую клетку тела. Захотелось пройтись колесом, трава просто манила кувыркнуться. А что? Он так и сделал. Ледяная трава обожгла ладони. Колесо вышло на славу: четыре оборота из конца в конец поляны. Он даже не задохнулся.

Неподалеку высилась веерная пальма с шероховатым стволом в темных и серых кольцах. Берн азартно поплевал на руки и полез, смеясь своей прыти, полез, как папуас — не карабкаясь, а будто взбегая ногами и руками. Он добрался до чуть-чуть подрагивающих вееров без передышки. Внизу были маленькие домики, из них выходили маленькие люди. Солнце из красного стало оранжевым. Легкие шеренги облаков плыли над корпусами-волнами Биоцентра.

— Эге-геееей! — закричал профессор: просто так, попробовать голос.

«…еей!» — отдалось в деревьях.

— «Мяу-у!» — передразнил внизу кто-то из биологов. Это отрезвило Берна: что это он, действительно, как кот? Он полез вниз. «Что со мной творится?» И вспомнил: тело! Он чувствует новое тело.

…Нет, оно не новое — его. Вот коричневая родинка у ключицы, пятна от прививки оспы ниже левого плеча; вот старый, довоенных времен, шрам на боку, память о студенческой демонстрации, потасовке с полицией — врезал один кованым ботинком по ребрам. Но дело не в том: под кожей с метинами жило не прежнее тело сорокалетнего мужчины, поношенное и деформированное нездоровой жизнью, а крепкое, налитое гибкой силой тело двадцатилетнего атлета Оно-то и было настоящее, его!

Нет-нет, надо точно вспомнить: в каком, собственно, смысле оно — его? Ведь и в двадцать лет он был не такой — сутулый анемичный юноша. А сейчас — ого-го, оля-ля! Берн напряг бицепсы, высоко подпрыгнул, схватился за горизонтальную ветку клена, подтянулся, метнул тело вперед, перекувырнулся в воздухе, стал на ноги. «Вот это да! Я никогда не умел так делать».

От толчка желтые листья клена сбросили на него дождь росинок Он засмеялся от щекотного наслаждения и изумился еще одному открытию: кожа умела коротко и резко подергиваться, чтобы сбросить каплю влаги, как у молодых лошадей. Минуту он забавлялся: клал на бедро травинки, веточки — и сбрасывал их движением кожи.

Так поэтому оно и его: владение всем в себе? Нет, вспомнил Берн, есть и сверх того еще, самое главное: он выбирал. Полурастворенный в биологической жидкости, когда к нему сходились щетины зондов и электродов, он необыкновенно много знал — чувствовал (или это жидкость знала?) о себе, о телах человеческих и иных. Он знал не слова, не числа — что-то большее: чувственную суть каждого органа, мышцы, жилки, взаимодействия всего этого, телесную идею себя. Он проникал в это сначала неуверенно, с тайной жутью, но чем далее, тем спокойней. И, постигнув возможности, стал выбирать — собирать, конструировать свой биологический образ: чтобы не слишком могуч, это лишне, но и не тщедушен, чтобы и по характеру, и по внешности, и главное — по миру сему было в самый раз. Поэтому и получилось его тело, в большей степени его, чем данное при рождении.

Берн осмотрелся. Ива у домика Тана была в ржаной охре, клены сияли чистой желтизной, кусты вдоль фотодороги пылали багряно. Все это странновато выглядело в темно-зеленом обрамлении лиственниц, кипарисов, пальм, плюща, но все равно — признаки поздней осени. «Долгонько же надо мной трудились. И вот он — я!»

На него снова накатило ощущение безмятежного счастья — того простого счастья, что не связано ни с событием, ни с удачей. Радостная песня жизни: вот солнце взошло, начинается день, тело полно сил, движения точны, голова ясна, ноздри жадно пьют лесной воздух… мир прекрасен и все нипочем! Берн, не зная, куда себя девать, помчал сломя голову в глубину леса. Трава хлестала по икрам, встречные ветви налепили на лицо и плечи красную мокрую листву — это только веселило его. Наткнулся на дикую яблоню с некрупными янтарными плодами: сорвал несколько, раскусил, причмокнул с удовольствия: с детства он так не лакомился!

Потом он летал. В домике Эоли (того не было) взял крылья, поднялся на место своего позора, первый уступ лабораторного корпуса, снарядился, попробовал, как слушаются крылья, стоя у края на прохладных плитках. И — с отвагой в сердце, но с замиранием в желудке — ринулся навстречу солнцу.

И получилось. Не могло не получиться, пришло само то, что раньше не давалось. По простым и точным командам нервов крылья расправлялись, забирали под себя упругий воздух, взмахивали, несли его. А он и не думал о нервах и командах — плыл в воздухе легкими брассовыми движениями. Сначала только прямо, потом повороты, вираж с потерей высоты, вираж с набором ее… Сердце замирало и крылья начинали трепыхаться неровно, когда сознавал, как ужасно далеки внизу крохотные домики, деревца, фигурки. Но — преодолел.

…Вспоминая после свой полет, Берн понял, почему Ли не смогла ничего толком объяснить, научить его полету. Для нее, как и для него теперь, это было естественное самоочевидное действие — как ходьба. Попробуй растолкуй ее неходившему.

Но это пришло позднее, а сейчас Берн летал, и ему казалось, что за спиной выросли свои крылья, что это его могучие мышцы толкают тело вперед и вверх.

Лесной голубь-сизяк пересекал путь. Профессору показалось, что он с юмором покосил на него круглым глазом в розовом ободке — он ринулся наперехват, выяснять отношения. Бедная птаха улепетывала изо всех сил, но летающий человек догонял ее с ужасным смехом, протягивал руки. Голубь ринулся вниз, под защиту деревьев. Увлекшийся Берн едва не врезался в вершину пирамидального тополя.

За деревьями голубело озеро — овальное, в песчаных берегах. Берн полетел над ним, попал в восходящий воздушный поток, стал кружить, приноравливаться. Это было искусство — подниматься в нем: все время сносило, он соскальзывал в стороны. Но освоил и парил величественно и безмятежно, описывая вольные круги.

Солнце поднялось над лесом. Небо очистилось от облаков, стало синим и по-осеннему прозрачным. И как далеко, необыкновенно далеко было видно во все стороны с высоты! Неважно было, что видеть: здания Биоцентра, коттеджи, лес, просеки с фотодорогами, озера,