Озеро - Банана Ёсимото

— Да не такие уж они и ценные. Мне как-то неудобно, — смутилась я.

Думаю, что в этот момент я впервые отнеслась немного серьезнее к своей работе.

Президент компании по производству продуктов из конняку еще не видел моих картин — что тут скажешь. Однако мне пришлось признаться себе, что я тоже ответственна за случившееся, раз уж до сих пор не нарисовала такой картины, в которую никто из вышестоящих лиц ни за что не пожелал бы вписывать логотип.

Что, если мне и впрямь продолжить учебу и больше узнать о живописи?.. Что, если возможность увидеть массу прекрасного и выдающегося вдруг поспособствует мне осознать собственную незначительность?.. В Париж, в Париж... Дорога туда сама собой расстилалась передо мною. В этот миг в моей голове возник профиль Накадзимы, с головой ушедшего в учебу в моей квартире.

Я мечтаю рисовать картины вот так же, с таким же напором. Хочу не бежать прочь от случившегося за день, а, превратив это все в совершенно иную энергию, сделать частью себя, Как это делает он...

Но прежде я должна разобраться в сложившейся ситуации.

— Придумала. Итак, я попробую выступить для какого-нибудь журнала и немного поднять собственный ценный рейтинг популярности. Если все получится, эти дяди струхнут. А еще у меня на примете один профессор, который был моим научным руководителем. Он человек довольно известный, и я попрошу его написать мэру. Он из коренных жителей здешних мест и, как мне кажется, обладает большим влиянием. Как раз таки он является автором странной бронзовой статуи перед вокзалом, — сказала я. — Помимо всего этого, дабы не вызвать враждебности и протеста и тем самым не усугубить ситуацию, я напишу письмо президенту этой самой компании и попробую уговорить его пойти навстречу. Если все это не поможет смирюсь и махну на все рукой.

Мне самой показалось, что это блестящая идея. Если президент этой компании не является в силу своего богатства человеком ограниченным, то он вряд ли прикажет уничтожить уже готовое произведение и нарисовать нечто новое, что потребует немалых денег. Раз так, то хотелось надеяться, что все получится.

— Скорее всего все сложится удачно. И все-таки ты прости меня за излишние хлопоты. — улыбнулась Саюри.

— Ну что ты! Я делаю только то, что могу.

Мне пришла в голову мысль, что этот заказ, возможно, станет моей последней работой в Японии. Так как я отнюдь не зацикливалась на настенной живописи, я совершенно не знала, что со мной будет дальше.

Чем бы мне ни пришлось зарабатывать на жизнь, пожалуй, впредь найдется немало разных дел, схожих с моим нынешним занятием. Однако насколько успешно я смогу себя реализовать? Хорошо бы когда-нибудь достичь хотя бы того уровня, что есть у меня сейчас. Тогда, возможно, я смогу время от времени улавливать в воздухе сладковатый аромат ветра свободы.

— Если что-нибудь решится, дай мне знать, — попросила я, — а до тех пор я возьму передышку. Конечно же, я понимаю, что во всем этом ни капли твоей вины, Саюри.

Я подумала о том, что должна действовать и сохранять при этом спокойствие и хладнокровие, а если я буду видеть свою почти что завершенную картину, мне будет невыносимо грустно. Потому я тут же собрала все свои вещи.

Разумеется, я не сердилась. И уж тем более на Саюри. Я чувствовала, как искренне она переживает.

Я не именитый художник, и поэтому эти люди посчитали, что ко мне можно вот так запросто обратиться с любой просьбой. Это вполне естественно. Следовательно, они решили, что раз уж я ничего особенного из себя не представляю, то непременно брошусь выполнять их пожелания и беспрекословно впишу спонсорский логотип в свою картину.

Пожалуй, в некотором смысле это вполне объяснимо. Подобное приспособленчество распространено в этом мире повсеместно: от банков до компаний по производству понзу[13]... Это только метафора, но ведь куда ни кинь, сплошь и рядом люди скрыто и уклончиво преследуют свои маленькие выгоды. Я видела немало случаев, когда ради своей корысти люди любыми средствами и уловками подстраиваются под своего оппонента и всячески забивают собственное мнение и взгляд на вещи, после чего, не желая брать ни себя никакой ответственности ни за что, решают вопросы полюбовно и безропотно, постепенно становясь абсолютно бесхребетными и двуличными. Тем самым, как ни странно, они загоняют себя в жесткие рамки.

Что же касается меня, то подобную мягкотелость и нерешительность я всегда считала нестерпимо скучным делом.

Я думала о том, чтобы нарочно прогнуться под этот мир и тем самым добиться более заметных успехов и взлететь хоть немного повыше, но в то же время каждый раз мне становилось тоскливо и безрадостно при мысли об этом.

К примеру, для меня важнее всего судьба школы, а будь я на месте Саюри, то при наличии множества выходов из сложившейся ситуации скорее всего выбрала бы вариант наиболее оптимальный для всех.

Однако, если я буду с готовностью внимать всему тому, что мне здесь говорят, изменится сам смысл моей профессии. Ведь будь я, скажем, туристом, то, проходя по этой улице и увидев эту стену с рекламным логотипом на ней, наверное, подумала бы: "Какая безвкусица". Более того, я считаю, что компания, выделяющая каких-то пятьсот тысяч иен якобы на благие цели и настаивающая при этом на непременной рекламе собственного имени, вряд ли может называться хорошей компанией.

Для меня пятьсот тысяч иен — большие деньги, но это не значит, что, получив их, я была бы готова на все. Если бы я решилась по менять специфику работы только ради денег, после этого моя дальнейшая жизнь резко поменяла бы свое русло и потекла по пути равнодушия и наименьшего сопротивления.

Размышляя об этом, я припомнила эпизод из жизни уважаемого мною скульптора.

Этого человека попросили создать памятник для площади одного города. Так как изначально на этом месте был лес, в котором жили цыгане и многие из них погибли там во время войны, он решил посвятить его этому народу. Своей работой он хотел рассказать о страшной дискриминации, которой подверглись цыгане. Скульптор считал, что это место как нельзя лучше подходит именно для этих несчастных, испытавших на себе немало издевательств со стороны человечества, правда о которых всегда замалчивалась и оставалась тайной, покрытой мраком. Но мэрия и жители города возразили, аргументировав это тем, что цыгане есть и в наши дни и они пугают гостей города тем, что грабят и попрошайничают, и, следовательно, совершенно недопустимо ставить памятник этим людям. На этом история и закончилась.

Вот так совершенно обычно одни и те же по-разному предстают перед каждым из нас.

Мне кажется, что важно не только бороться для того, чтобы стереть грань отличий. Важнее всего досконально изучить, в чем мы отличаемся друг от друга, и принять тот факт, что совершенно разные люди имеют право на существование в этом мире.

Мое дело — достичь своих собственных высот и сохранить свои позиции, и для этого мне необходимо все больше и больше оттачивать свое мастерство. Насколько бы ни выросла моя популярность, она всегда будет подвергаться сомнению и вызывать разногласия, и, в сущности, проблема вовсе не в том, что мои картины бездарны.

Хотя нет! Нужно верить в себя. Мне кажется, если человек уверен в себе, он способен оставаться собой и отстаивать свою непохожесть.

Это важно.

Я же, откровенно говоря, пока не могу с настоящей уверенностью заявить, что жителей и гостей города моя картина порадует гораздо больше, нежели этот странный логотип. К сожалению, не могу. Наверное, это и является пока моим слабым местом. При мысли об мне стало немного стыдно.

Я вернулась домой раньше обычного и застала Накадзиму с головой погруженным в учебу, сидящим перед раскрытым ноутбуком и обложившимся словарями.

— Ой, ты сегодня рано! — удивленно заметил он.

— Я купила кое-что из еды, так что ужин сегодня можешь не готовить. — сказала я.

Я вовсе не хотела этого говорить, но вырвалось само собой.

— Я просто подумала, что у тебя и сегодня будет настроение приготовить что-нибудь на ужин...

— Может, тогда прогуляемся и заодно купим и кафе кофе навынос, — предложил Накадзима.

Потом он впервые внимательно заглянул мне в лицо и спросил:

— Случилось что-то неприятное, да?

Я кивнула и рассказала о том, что сегодня произошло.

— Да уж, это вполне правдоподобная история, если принять во внимание твою популярность, твой уровень и степень культурной серости и провинциальности этого города, — заключил Накадзима.

— Как точно ты сформулировал то, что я не могла сказать, — изумилась я.

— Но ведь если не озвучить то, что думаешь, в те моменты, когда нужно как следует поговорить, получится, что ты лжешь, не так ли?

— В любом случае, как бы я ни извращалась, я не смогу поверх той картины нарисовать торговый знак компании по производству конняку.

— А что за знак? Ты его видела?