Не по торной дороге - Анатолий Александрович Брянчанинов

минуту.

— Vous êtes en compote ce soir?[119] — обратилась Cle-Cle к молодому человеку.

— Из чего вы это заключаете?

— Вы точно чем-то недовольны. Может быть.

— Можно узнать чем?

— Нет, нельзя.

— Tiens, Cle-Cle[120], — сказала Софи, передавая сестра чашку. — Что вы не курите? — спросила она Осокина.

Молодой человек закурил. Разговор не клеился.

— Decidement M-r Огнев est d'une impertinence![121] — воскликнула Cle-Cle. — Как целую неделю носу не показать?

Фамилия Огнева неприятно кольнула Ореста; он нетерпеливо ждал, что скажет Софи.

— Il nous fondre assurement[122], — равнодушно заметила Софи, поймав напряженный взгляд молодого человека. — Опять какая-нибудь муха укусила!

— За что же ему гневаться, — вмешался Осокин, — в собрании вы были с ним так любезны…

— Да, сначала… но потом мы поссорились.

— Можно узнать причину?

— Я сказала ему, что не уважаю его материальных взглядов, его ничегонеделания и страсти к приобретению благ земных.

Cle-Cle! показалась в дверях Юлия.

— Пойдем же, кончим.

Клеопатра допила чашку и, к великому удовольствию Ореста, ушла в гостиную.

— Вы отпустили мне мое прегрешение, Софья Павловна? — свернул молодой человек на прежнюю тему.

— Как же было не отпустить? Вы убедили меня в своей невиновности et apres tout je ne suis pas rancuneuse.[123]

— Так что я могу задать вам маленький вопрос?

— Говорите.

— То, чего не узнала Перепелкина, вы мне скажете?

— Мои opinion sur vous?[124]

— Да.

— А оно очень вас интересует! — усмехнулась девушка.

— Очень.

— Мнения о вас я самого лучшего.

Орест вспыхнул и, в порыве радости, поцеловал руку Софи; та смутилась немного и с беспокойством огляделась по сторонам.

— Merci, — прошептал молодой человек.

— За что же? — удивилась девушка.

На этом разговор оборвался; чай отпили, и Софья Павловна отправилась в гостиную (В ее расчеты не входила слишком быстрая экспансивность). Осокин посидел около часа, но убедясь, что tête a tête продолжения иметь не будет, откланялся и побежал к сестре сообщить о случившемся,

X

Леонид Николаевич, верный своей цели возбудить ревность Софьи Павловны, неустанно продолжал посещать Бирюковых. Но другая неделя приходила уже к концу, а он все-таки не замечал сильного, как он ожидал, проявления неудовольствия со стороны M-lle Ильяшенковой. Они встречались в обществе, говорили друг с другом, и ничто не показывало, что Софья Павловна сердита на него за его ухаживание (Огнев конечно позаботился уже о том, чтобы протрубить знакомым Ильяшенковых о своей будто бы новой страсти) или желает привлечь его снова на свою сторону. Родители, и те показывали вид, как будто игнорируют редкое посещение Леонида Николаевича; одна только Cle-Cle заметила ему однажды, что он забыл их, но и то сказано это было как-то вскользь, в виде светской любезности.

Надежда Александровна, как мы видели, очень недолюбливала р-ского льва; она постоянно избегала его и редко выходила из своей комнаты, когда Огнев являлся к ним в дом. Сначала подобная тактика сердила избалованного Леонида Николаевича, но потом прирожденная самонадеянность стала напевать ему другое: «Избегает — следовательно, боится, а боится — значит, неравнодушна ко мне» — и, заинтересовавшись легкой, как он думал, и не лишенной пикантности победой, Огнев позабыл на время коварную Софью Павловну. Бирюкова, как дама светская, не захотела понятно облечь свое неблаговоление к Леониду Николаевичу в грубую форму; избегая его, она все-таки изредка принимала его. К этому побуждали ее с одной стороны нежелание показать самонадеянному донжуану, что она боится его, а с другой неотвязчивые приставания Владимира Константиновича не третировать друга его «en canaille»[125]. Подчиняясь этим двум стимулам, Бирюкова находила уже совершенно излишним занимать непрошенного гостя, быть любезной или насиловать свое расположение духа; вот почему, в разговорах с Огневым, она по большей части была скучна, молчалива и рассеянна. Леонид Николаевич, считавший себя «irresistible»[126], не преминул тотчас истолковать все эти симптомы в свою пользу и бесповоротно решил, что Надежда Александровна сильно увлеклась им, и что только сознание долга и женская стыдливость мешают ей высказаться. Одно обстоятельство еще более укрепило его в этой мысли: раз, как-то перед обедом, Огнев встретился с Каменевым почти у самого крыльца Бирюковых, и они вошли вместе. Хозяйка, здороваясь с молодыми людьми, почему-то покраснела и как бы на минуту смешалась; это заметил Огнев и тотчас же заключил, что смущение Надежды Александровны произошло от свидания с ним при постороннем человеке и что она втайне негодует на незваного посетителя. Убедившись в непогрешимости своей проницательности, Леонид Николаевич не устоял против малодушного желания съездить к Ильяшенковым и, ловко бросив Софье Павловне несколько прозрачных намеков на отношения свои к Бирюковой, порисоваться перед девушкой своей новой удачей и пренебрежением к прекрасным глазкам своего недавнего кумира. Но визит Огнева почти не произвел впечатления: слова молодого человека укололи только светское самолюбие Софи, не подействовав нисколько на ее душевный строй: у нее был уже свой план, окончательно обдуманный, свой путь, на который она уже вступила.

Перемена в сестре крайне озабочивала Ореста; как ни был он занят своим делом и как, вследствие этого, не наблюдал плохо, но, бывая постоянно у Бирюковых, не мог не заметить, что в доме у них творится что-то неладное, и что многое от него укрывают. Дружба Владимира Константиновича с Огневым, его частые визиты, нервное и грустное расположение духа сестры — все это наводило его на многие и тяжелые размышления. Осокин начинал уже предполагать, не влюбилась ли Надежда Александровна в Огнева, и насчет этого ему очень хотелось порасспросить ее, но сестра заметно уклонялась от задушевных разговоров и даже, в последнее время, перестала говорить с братом о его собственной любви. Оставалась одна Настя; но пытать ее молодой человек находил неудобным и неделикатным и даже оскорбительным для Надежды Александровны.

Между тем Леонид Николаевич, следуя своему неизменному правилу «ковать железо, пока горячо» и, вполне рассчитывая на победу, решился воспользоваться первым подходящим случаем, чтобы в конец разрушить слабое, по его мнению, сердце Бирюковой. Случай этот вскоре представился. Не застав однажды Владимира Константиновича дома, Огнев получил от швейцара записку, в которой Бирюкова просила дождаться его возвращения. Леонид Николаевич снял шубу и прошел в кабинет. Надежде Александровне доложили, и она, не сочтя приличным оставлять гостя одного, вышла к нему. Эту вежливость хозяйки Огнев перетолковал, конечно, по-своему и, просияв от восторга, обратился к ней с следующими словами:

— Чему, Надежда Александровна, обязан я тем, что вы приняли меня в отсутствие Владимира Константиновича?

— Его записке, Леонид Николаевич; я не сочла себя