Живу до тошноты - Марина Цветаева

(Рассказ няньки).

* * *

– А у меня муж, милые: бы – ыл!!! Только и че-ловецкого, что обличие. Ничего не ел, всё пил. Подушку мою пропил, одеяло с девками прогулял. Всё ему, милые, скушно: и работать скушно, и со мной чай пить скушно. А собой хорош, как демон: волоса кучерявые, брови ровные, глаза синие… – Пятый год пропадает!

(Нянька – подругам).

* * *

Первый любовный взгляд – то кратчайшее расстояние между двумя точками, та божественная прямая, которой нет второй.

* * *

Из письма:

«Если бы Вы сейчас вошли и сказали: «Я уезжаю надолго, навсегда», – или: «Мне кажется, я Вас больше не люблю», – я бы, кажется, не почувствовала ничего нового: каждый раз, когда Вы уезжаете, каждый час, когда Вас нет – Вас нет навсегда и Вы меня не любите».

* * *

В моих чувствах, как в детских, нет степеней.

* * *

Первая победа женщины над мужчиной – рассказ мужчины о его любви к другой. А окончательная ее победа – рассказ этой другой о своей любви к нему, о его любви к ней. Тайное стало явным, ваша любовь – моя. И пока этого нет, нельзя спать спокойно.

* * *

Все нерассказанное – непрерывно. Так, непокаянное убийство, например, – длится. То же о любви.

* * *

Вы не хотите, чтобы знали, что вы такого-то любите? Тогда говорите о нем: «я его обожаю!» Впрочем, некоторые знают, что это значит.

* * *

Рассказ.

– Когда мне было восемнадцать лет, в меня был безумно влюблен один банкир, еврей. Я была замужем, он женат. Толстый такой, но удивительно трогательный. Мы почти никогда не оставались одни, но когда это случалось, он мне говорил только одно слово: «Живите! Живите!» – И никогда не целовал руки. Однажды он устроил вечер, нарочно для меня, назвал прекрасных танцоров – я тогда страшно любила танцевать! Сам он не мог танцевать, потому что был слишком толст. Обыкновенно он на таких вечерах играл в карты. В этот вечер он не играл.

(Рассказчице тридцать шесть лет, пленительна).

* * *

– «Только живите!» Я уронила руки,Я уронила на руки жаркий лоб…Так молодая Буря слушает БогаГде-нибудь в поле, в какой-нибудь темный час.И на высокий вал моего дыханьяВластная вдруг – словно с неба ложится длань.И на уста мои чьи-то уста ложатся.Так молодую Бурю слушает – Бог.

(Nachhall, отзвук).

* * *

Гостиная – поле, вчерашняя смолянка – Буря, толстый банкир – Бог. Что уцелело? Да вот то одно слово, которое банкир говорил институтке и Бог в первый день – всему: «Живите!»

«Будь» единственное слово любви, человеческой и божеской. Остальное: гостиная, поле, банкир, институтка – частности.

Что же уцелело? – Всё.

* * *

Лучше потерять человека всем собой, чем удержать его какой-то своей сотой.

Полководец после победы, поэт после поэмы – куда? – к женщине. Страсть – последняя возможность человеку высказаться, как небо – единственная возможность быть – буре.

Человек – буря, страсть – небо, ее растворяющее.

* * *

О, поэты, поэты! Единственные настоящие любовники женщин!

* * *

Желание вглубь: вглубь ночи, вглубь любви. Любовь: провал во времени.

* * *

«Во имя свое» любовь через жизнь, «во имя твое» – через смерть.

* * *

«Старуха… Что я буду делать со старухой??!» – Восхитительная – в своей откровенности – формула мужского.

* * *

«Зачем старухи одеваются? Это бессмысленно! Я бы заказал им всем одинаковый… «юниформ», а так как они все богаты, я бы создал кассу, из которой бы одевал – и очень хорошо одевал бы! – всех молодых и красивых».

– Не мешай мне писать о тебе стихи!

– Помешай мне писать стихи о себе!

В промежутке – вся любовная гамма поэта.

* * *

Третье лицо – всегда отвод. В начале любви – от богатства, в конце любви – от нищеты.

* * *

История некоторых встреч. Эквилибристика чувств.

Рассказ юнкера: … «объясняюсь ей в любви, конечно, напеваю…»

* * *

Любовность и материнство почти исключают друг друга. Настоящее материнство – мужественно.

* * *

Сколько материнских поцелуев падает на недетские головы – и сколько нематеринских – на детские!

* * *

Страстная материнская любовь – не по адресу.

Там, где я должна думать (из-за других) о поступке, сочинять его, он всегда нецелен – начат и не кончен – не объясним – не мой. Я точно запомнила А и не помню Б – и сразу, вместо Б – мои блаженные иероглифы!

* * *

Разговор:

Я, о романе, который хотела бы написать: «Понимаете, в сыне я люблю отца, в отце – сына… Если Бог пошлет мне веку, я непременно это напишу!»

Он, спокойно: «Если Бог пошлет вам веку, вы непременно это сделаете».

* * *

О Песни Песней:

Песнь Песней действует на меня, как слон: и страшно и смешно.

* * *

Песнь Песней написана в стране, где виноград – с булыжник.

* * *

Песнь Песней: флора и фауна всех пяти частей света в одной-единственной женщине. (Неоткрытую Америку – включая).

* * *

Лучшее в Песни Песней, это стих Ахматовой:

«А в Библии красный кленовый листЗаложен на Песни Песней».

* * *

«Я бы никогда не мог любить танцовщицы, мне бы всегда казалось, что у меня в руках барахтается птица».

* * *

Вдова, выходящая замуж. Долго искала формулу для этой отвращающей меня узаконенности. И вдруг – в одной французской книге, очевидно, женской (автора «Amitié amoureuse»[17]) – моя формула:

«Le remariage est un adultère posthume»[18].

– Вздохнула!

Раньше все, что я любила, называлось – я, теперь – вы. Но оно всё то же.

Жен много, любовниц мало. Настоящая жена от недостатка (любовного), настоящая любовница – от избытка. Люблю не жен и не любовниц – «amoureuses».

Как музыкант – меньше музыки! И как любовник – меньше любви!

* * *

(NВ! «Любовник» и здесь и впредь как средневековое обширное «amant». Минуя просторечие, возвращаю ему первичный смысл. Любовник: тот, кто любит, тот, через кого явлена любовь, провод стихии Любви. Может быть, в одной постели, а может быть – за тысячу верст. – Любовь не как «связь», а как стихия).

* * *

«Есть две ревности. Одна (наступательный жест) – от себя, другая (удар в грудь) – в себя. Чем это низко – вонзить в себя нож?»

(Бальмонт).

* * *

Я должна была бы пить Вас из четвертной, а пью по каплям, от которых кашляю.

* * *

Как медленно сходятся с Вами такие-то! Они делают миллиметры там, где я делала – мили!