Музыка горячей воды (Hot Water Music) - Чарльз Буковски

Гарри нажал аварийную кнопку.

– Одну минуточку, мистер!

Ее голос Гарри услышал во второй раз. Хрипловатый, но вовсе не плох.

– Да? – ответил Гарри.- Что такое?

– Давайте поднимемся ко мне.

– Ладно.

Нажала кнопку «4», поднялись, дверь открылась, и они прошли по коридору к квартире 404. Женщина отперла дверь.

– Миленько у вас,- сказал Гарри.

– Мне нравится. Принести вам что-нибудь выпить?

– Еще бы.

Она ушла в кухню.

– Меня зовут Нана,- сказала она.

– А меня Гарри,- сказал Гарри.

– Это я поняла, а как на самом деле?

– Смешная,- сказал Гарри.

Она вышла с двумя стаканами, Гарри сел с ней на кушетку, и они выпили.

– Я работаю в уцененном у «Зоди»,- сказала Нана.- Продавщица у «Зоди».

– Это мило.

– Что тут, к чертям собачьим, милого?

– Мило не это, а то, что мы тут вместе.

– Правда, что ли?

– Нуда.

– Пойдем в спальню.

Гарри пошел за нею. Нана допила и поставила пустой стакан на комод. Зашла в чулан. Просторный он у нее. Запела, постепенно раздеваясь. Пела Нана лучше Рошели. Гари сидел на кровати и допивал. Нана вышла из чулана и растянулась на кровати. Совсем голая. Волосы на пизде у нее были гораздо темней, чем на голове.

– Ну? – спросила она.

– Ой,- сказал Гарри.

Снял ботинки, носки, снял рубашку, брюки, майку, трусы. Лег на кровать с нею рядом. Она повернула голову, и он ее поцеловал.

– Слушай,- сказал он,- а надо весь свет оставлять?

– Конечно нет.

Нана встала и выключила верхний свет и лампу на тумбочке. Гарри почувствовал у себя на губах ее рот. Язык протиснулся к нему, заскользил туда-обратно. Гарри вскарабкался на женщину. Она была очень мягкая – вроде водяного матраса. Он целовал и лизал ее груди, целовал ее в рот и в шею. И еще сколько-то времени ее целовал.

– Что такое? – спросила она.

– Не знаю,- ответил он.

– Не получается, да?

– Не-а.

Гарри встал и начал одеваться в темноте. Нана зажгла ночник на тумбочке.

– Ты что, лифтовый маньяк?

– Нет-нет…

– То есть у тебя только в лифтах получается, да?

– Нет, нет, ты вообще-то у меня первая. Сам не знаю, что на меня нашло.

– Но теперь-то я тут,- сказала Нана.

– Я знаю,- ответил он, натягивая брюки. Потом сел и принялся надевать носки и ботинки.

– Слушай, сукин ты сын…

– Да?

– Когда будешь готов и захочешь меня – поднимайся в квартиру, ясно тебе?

– Да, мне ясно. Гарри совсем оделся и снова встал.

– Никаких больше лифтов, ясно?

– Ясно.

– Если ты опять изнасилуешь меня в лифте, я вызову полицию, точно тебе говорю.

– Ладно, ладно.

Гарри вышел из спальни, миновал гостиную и вышел из квартиры. Подошел к лифту, нажал кнопку. Дверь открылась, и он шагнул в кабину. Лифт пошел вниз. Рядом стояла миниатюрная восточная женщина. Черные волосы. Черная юбка, белая блузка, колготки, крохотные ступни, туфли на высоком каблуке. Очень смуглая, помада еле видна. Просто крохотное тело – и поразительная, аппетитная задница. Глаза карие, глубокие, выглядят усталыми. Гарри протянул руку и нажал аварийную кнопку. Шагнул к женщине – и тут она закричала. Он сильно шлепнул ее по лицу, вытащил носовой платок и сунул ей в рот. Одной рукой перехватил ее за талию и, пока она свободной рукой царапала ему физиономию, задрал на ней юбку. Ему понравилось то, что он увидел.

Головняк

Марджи обычно принималась играть Шопена, когда садилось солнце. Она жила в большом доме, в стороне от дороги, и к закату бренди или скотч уже ударял ей в голову. В 43 фигура у нее была стройной, лицо – нежным. Муж умер молодым, пятью годами раньше, и жила она теперь вроде бы в одиночестве. Муж был врачом, ему везло на бирже, а деньги вкладывались так, что ее стабильный доход теперь составлял 2000 долларов в месяц. Добрая часть этих 2000 долларов шла на бренди или скотч.

После смерти мужа у нее было два любовника, но ни один роман ни к чему не привел, и оба оказались недолгими. Казалось, мужчинам недостает волшебства, они по большей части никуда не годились – ни в постели, ни духовно. Интересовались по преимуществу новыми автомобилями, спортом и телевидением. По крайней мере, Гарри – ее покойный муж – время от времени брал ее послушать какую-нибудь симфонию. Ей-богу, Мета* – очень скверный дирижер, но лучше, чем смотреть «Лаверн и Ширли»**. Марджи смирилась с тем, что ей придется существовать без зверя-самца. Жила себе спокойно – с пианино, бренди и скотчем. А когда садилось солнце, пианино ей требовалось позарез – и Шопен тоже требовался, и скотч и/или бренди. Наставал вечер, и она прикуривала одну сигарету от другой.

* Зубин Мета (р. 1936) – индийский дирижер, отличается динамичным и экстравагантным стилем дирижирования симфоническими произведениями западной классической музыки.

** «Лаверн и Ширли» (Laverne Shirley, 1976-1983) – американский комедийный сериал о двух подругах, работающих на пивоварне.

У Марджи было одно развлечение. В соседний дом въехала новая пара. Только едва ли они были парой. Он на 20 лет старше женщины, бородатый, могучий, свирепый и, судя по всему, полубезумный. Урод, а не мужчина, всегда либо навеселе, либо с похмелья. Женщина, с которой он жил, тоже была не подарок – хмурая, равнодушная. Спит на ходу. Оба как-то друг к другу привязаны, однако такое ощущение, будто они смертельные враги. Постоянно ссорятся. Первым Марджи обычно слышала женский голос, затем – вдруг и громко мужской, и мужчина при этом всегда орал непристойные гнусности. Иногда следом билось стекло. Хотя чаще было видно, как мужчина уезжает на своей древней колымаге, и в округе наступала тишина – дня на два, на три, до его возвращения. Дважды его забирала полиция, но он неизбежно возвращался.

Однажды Марджи увидела его снимок в газете – мужчина оказался поэтом Марксом Реноффски. О его творчестве она слыхала. На следующий день Марджи отправилась в книжный магазин и скупила все его книжки, какие были. После обеда она мешала его поэзию со своим бренди, а вечером, когда стемнело, забыла поиграть ноктюрны Шопена. По некоторым стихам о любви она поняла, что он живет со скульпторшей Карен Ривз. Марджи почему-то стало не так одиноко, как раньше.

Дом принадлежал Карен, вечеринки там шли одна за другой. Когда музыка и хохот звучали громче всего, Марджи неизменно наблюдала, как этот огромный бородатый Маркс Реноффски выходит из дому на задний двор. Он садился один с бутылкой пива в лунном свете. Тогда Марджи вспоминала его стихи о любви и жалела, что не знакома с ним.

В пятницу вечером, через пару недель после того, как Марджи купила его книги, до нее донеслась их громкая ссора. Маркс пил, и голос Карен звучал все пронзительней.

– Слушай.- Это был голос Маркса.- Когда я, блядь, захочу выпить, я, блядь, возьму и выпью!

– Большего урода я в жизни своей не знала! – Голос Карен.

Потом какая-то возня. Марджи выключила свет и прижала нос к оконному стеклу.

– Черт бы тебя побрал,- услышала она Маркса.- Ты на меня кидаешься, так сейчас получишь!

Маркс выскочил на крыльцо с пишущей машинкой. Не портативной – обычная модель, и Маркс тащил ее, ковыляя по ступенькам, несколько раз чуть не упал.

– Я выкину твою голову,- орала Карен.- Я выбрасываю твою голову!

– Валяй,- ответил Маркс- Прямо на помойку. Марджи увидела, как Маркс загрузил машинку

в свой автомобильчик, а с крыльца вылетел крупный тяжелый предмет – очевидно, голова – и приземлился у Марджи на газоне. Отскочил и упокоился у большого куста роз. Маркс уехал. В доме Карен Ривз погас свет, и наступила тишина.

Когда наутро Марджи проснулась, на часах было 8.45. Она свершила туалет, поставила вариться два яйца и выпила кофе с капелькой бренди. Подошла к переднему окну. Большой глиняный предмет по-прежнему лежал под розовым кустом. Марджи вернулась в кухню, вытащила яйца, остудила их под холодной водой и почистила. Села есть с последней поэтической книжкой Маркса Реноффски – «Опять двадцать пять, я люблю себя». Открыла где-то на середине:

о, у меня эскадроны боли

батальоны и армии боли

континенты боли

ха, ха, ха

и

у меня есть ты

Марджи доела яйца, добавила две капельки бренди во вторую чашку кофе, выпила, надела брюки в зеленую полоску, желтый свитер и – так в 43 выглядела Кэтрин Хепберн – сунула ноги в красные сандалии, после чего вышла во двор. Машины Маркса на улице не было, а в доме Карен стояла тишина. Марджи подошла к розовому кусту. Лепная голова лежала под ним лицом вниз. Сердце Марджи забилось сильнее. Она подняла ногу и перекатила голову – с земли на нее глянуло лицо. Определенно Маркс Реноффски. Марджи подняла Маркса и, бережно прижимая к бледно-желтому свитеру, унесла в дом. Поставила его на пианино, затем смешала себе бренди с водой и, пока пила, сидела и смотрела на голову. Корявый Маркс и уродливый, но очень настоящий. Карен Ривз – хороший скульптор. Марджи была благодарна Карен Ривз. Она еще поразглядывала Маркса – по голове все было видно: доброту, ненависть, страх, безумие, любовь, лукавинку, но главное – любовь и лукавинку. В полдень, когда в эфир вышла станция КСУК с классикой, Марджи сделала погромче и принялась пить с подлинным наслаждением.