Я не могу с тобой проститься - Элина Градова

вернёте в целости и сохранности.

- Клянусь! - торжественно рапортует. Игорь начинает одеваться, а он приговаривает, - вот я из тебя всю заразу веником повыбью. Станешь молодцом, как родишься заново...

Баня здесь и впрямь хороша: с парилкой, с помывочной, всё, как полагается. Я не любитель, но выбирать не приходится. На буднях через день грею ведро воды кипятильником и привожу себя в порядок, научилась экономить, так что хватает, но хотя бы раз в неделю надо как следует отмываться. А мужики ещё и аттракцион обычно устраивают: распаренные прямо голышом в сугроб прыгают и орут там, матерятся от восторга, так что слыхать на весть посёлок. Надеюсь у Стрельцова хватит ума обойтись без сугроба, только недавно в нём отдыхал.

Пока он намывается, места себе не нахожу. Хоть бы не заплохело ему там, хоть бы после пара побыстрей в тепло вернулся.

По новой застелила койку в лазарете, но не пущу его туда. Плевать я хотела на общественное мнение! Пусть думают, что угодно, они и так уже всё подумали, мне не привыкать быть шлёндрой! Главный мой судья и критик больше так не считает, и это важней всего.

Затеяла уборку, мелкую постирушку, чтобы чем-то себя занять, а мысли все о Стрельцове. Его всего-то ничего нет рядом, а уже скучаю. Как я без него раньше жила, о чём могла ещё думать, о ком? Может, действительно, надо было набраться наглости, зажать его где-нибудь в тёмном углу, и признаться? Но почему он не мог? Ведь я же женщина, инициатива в его руках. Но, если бы знать наперёд, что он не против, призналась бы, наверное...

* * *

Как и обещал, Семёныч возвращает Игоря назад часа через полтора, разморённого, расслабленного, уставшего. Я пытаюсь его накормить заждавшимся завтраком в виде омлета, от которого он отказывается наотрез,

- Не люблю! - а я даже и не в курсе, что Стрельцов не ест омлет, ну теперь буду знать. Остаётся булка с маслом, на которую милостиво соглашается. Пою горячим чаем с Аллиным мёдом. Он начинает рассказывать, как Семёныч от щедрот выделил новый берёзовый веник и, не щадя своих рук и Игоревой спины, отлупасил его так, что чуть шкуру не снял, но клюёт носом прямо с кружкой в руках. Я забираю, пока не выронил, укутываю, и он умиротворённо засыпает.

Не могу удержаться, чтобы не поцеловать в щёку, она теперь гладко выбритая, мягкая, пахнет берёзовой баней и им самим… до сумасшествия,

- С лёгким паром, принц Датский.

Игорь, не открывая глаз, уже в полусне бормочет,

- Спасибо, моя королева...

* * *

Проспал часов пять и проснулся уже с температурой. По глазам вижу, что лихорадит, даю жаропонижающее, потом мы с ним ждём, когда спадёт жар. Я лежу рядом, вспоминаю смешные истории из студенческой жизни, как учились пользоваться стетоскопом, как препод по физиологии заставлял раздеваться кого-нибудь из парней и рисовал на коже маркером кружки, куда надо приставлять мембрану, и мы с девчонками, вооружившись учебными аппаратами, от которых паучьими лапками разветвлялись несколько пар трубок для ушей, окружали его и силились что-нибудь расслышать. А он - бедолага стоял в это время и краснел, и боялся сделать лишних вдох, а ему велено было дышать ровно и глубоко, так чтобы дошло до каждой.

Игорь слушает улыбаясь, поглаживая большим пальцем центр моей ладони, мягко, нежно, ласково. Потом смеётся и тут же разражается приступом кашля, тяжёлого, глубокого и совершенно непродуктивного. Переворачиваю его на живот, в надежде, что лёгким станет легче освободиться, и вот, практически стоя на четвереньках, он наконец-то выкашливается и пытается отдышаться. Опять уже весь сырой от напряжения. Но, зато, температура наконец-то спадает, и он даже изъявляет желание поесть.

Обеденный короб ещё не тронут, открываю. Девушки сегодня подкинули нам рассольник и гречу с гуляшом. Удаётся сторговаться на второе. Мой тиран совершенно обнаглел и ест теперь только так, будто у него не подозрение на пневмонию, а паралич верхних конечностей, зорко контролируя, чтобы я себя тоже не забывала. Покончив с поздним обедом, а точнее, с ранним ужином, под мою болтовню снова засыпает.

Вечером заходит заснеженный, как дед Мороз, Михаил Иванович уточнить, как наши дела. Хотелось бы его порадовать, да особо нечем, помогла ли баня, пока не ясно. Он в ответ сообщает, что прогноз тот же: «не летят сюда сегодня вертолёты, и не едут даже поезда...»

Далее по порядку навещают: сосед Толик, повариха Наталья приносит оладушки со сгущёнкой - персональное блюдо исключительно побаловать болящего, потом Алла забегает проведать. Я не скрываю, что Игорь переместился из лазарета на мою половину, и, по крайней мере, удивления на лицах не замечаю. Разве что, инженерша, неловко помявшись в тамбуре, справляется о его состоянии, и не проходя дальше, быстро сбегает.

Для народа становится очевидным, что победителем дуэли за руку и сердце неприступной королевы стал Стрельцов. Возможно это и к лучшему, не придётся с Красавчиком объясняться...

Ближе к ночи, колем антибиотик. Едим оладьи, запивая горячим чаем. Укладываемся спать в обнимку, сегодня никаких поползновений в сторону большой и чистой любви, всё-таки, болезнь отнимает много сил, и проигнорировать это невозможно. Игорь засыпает с твёрдой надеждой, что завтра станет легче, и он пойдёт на поправку, я не переубеждаю, и сама мечтаю о таком чуде...

* * *

Чуда не произошло. Вернее, больше не произошло. Там у них в Небесной канцелярии строгий регламент особенно на счастье. Только Игорь стал моим, как на него покусилась новая претендентка – двухсторонняя пневмония, теперь уже без сомнений. И она пострашнее Аллы и прочих дам…

Если с утра Стрельцов ещё бодрился, то к обеду уже невозможно не заметить его пылающие уши и щёки, он всё время просит пить и тут же заходится, захлёбывается удушливыми приступами кашля.

При аускультации не остаются незамеченными крепитирующие хрипы в обоих лёгких, воспаление не очень медленно, но очень верно прогрессирует. Сменить лечение я не могу, заменить нечем. Баня вреда не принесла, но и пользы от неё не прибавилось. Что толку поить его чаем с мёдом или делать уксусные примочки, когда основной помощи не получает!

После укола жаропонижающего