Моя жизнь с отцом Александром - Иулиания Шмеман

И вдруг меня позвали к патриарху. Я поклонилась, встала на колени и поцеловала его руку. И тут на наши головы вдруг опустилось огромное распятие на тяжелой цепи, а патриарх нас благословил. Александр отнесся к этому совершенно спокойно, а я буквально застыла. К счастью, один из присутствовавших там митрополитов (и зачем там много молчаливых митрополитов?!) убрал распятие, и мы покинули патриаршие покои. Когда мы подходили к воротам, то увидели, что через забор летит всякий мусор. Нам сказали, что турки бросают его каждый день, протестуя таким образом против присутствия греков в Турции. Вселенский Патриархат в Стамбуле… величие и упадок, выпадение из времени и реальности, в нашем понимании — нелепое явление, но в то же время утверждение верности тому, что было, есть и должно быть, независимо от хода истории и громогласных заявлений окружающего мира.

В отеле «Хилтон», где мы остановились, мы познакомились с бизнесменом, который любезно предложил показать нам город. За один день мы увидели танцующего медведя, древние городские стены, Айю — Софию, пили чай из турецкого самовара, встретили человека, несущего на спине пианино и продающего воду из огромной бутыли, нашивая ее в маленькую медную чашечку. Экзотическая (для нас) атмосфера Турции поразила нас.

Из Турции мы отправились в Рим и с наслаждением обошли все его улицы. По дороге домой мы решили остановиться в милом нашем Париже, повидаться с родными и, конечно, погулять по городу, который мы так хорошо знали и так любили. После двух месяцев ярких впечатлений, сильных эмоций и новых встреч мы наконец — то вернулись домой.

Почти каждый год мы ездили в Париж. В Рождество, после семейного празднования в Крествуде, мы бросали дом в полном беспорядке: полы, засыпанные оберточной бумагой, крошки печенья, остатки еды и т. п. — все это прибирали уже без нас наши дети. В самолете мы расслаблялись, настраивались на другую волну, самолет — это мирная гавань и покой после суеты окончания семестра, рождественских приготовлений и празднеств. Часы в воздухе приготовляли нас к парижской жизни — званым обедам, ужинам в ресторанах, встречам с родными и старыми друзьями. Причудливая канва наших жизней становилась в Париже еще причудливей. Наше прошлое было тесно связано с Парижем, но в настоящем мы были американцами. О. Александр нуждался в этих визитах в Париж больше меня. Здесь он мог отвлечься от многочисленных забот и обязанностей, мог бродить в свое удовольствие по любимому городу, заходить в любимые книжные магазины, читать французские газеты за столиком в кафе. Для него это был настоящий отдых.

Благодарю Тебя, Господи, за эти поездки и за нашу жизнь, такую богатую, интересную и полную любви! Мы видели такую красоту, мы смогли краем глаза взглянуть на Царство Божие! Но особенно это относится к нашей домашней жизни.

Домашняя жизнь

О доме я храню собственные сладкие воспоминания, которые дороги мне до сих пор. Я начинала свой день раньше о. Александра, поэтому, позавтракав, я приносила ему чашку кофе, и мы полчаса болтали, или, скорее, спорили. Эти разговоры, конечно, незапланированные, затрагивали множество тем и нередко получались довольно страстными и интересными. Например, Александр мог назвать меня либеральной феминисткой, а я начинала приводить аргументы в пользу такой позиции, хотя на самом деле я вполне послушная жена и в душе очень консервативна. Мы разговаривали о современных фильмах (на просмотр которых у обоих не было времени), текущих событиях, поэзии (французской, русской, английской, одинаково любимой Александром) и о чем угодно, на что хватало нашего драгоценного получаса. После поездки за границу мы бесконечно обсуждали правила и запреты евреев, некоторые вполне варварские черты некоторых нами встреченных турок, необыкновенно душную атмосферу Айи — Софии. Мы снова и снова переживали наши впечатления от Святой Земли, где мы «видели» Иисуса Христа, идущего с учениками по пустынным холмам, и впечатления от современного Израиля, страны, находящейся в состоянии войны, народ которой испытывает и страх, и ненависть.

Я не хочу представить нас безнадежными интеллектуалами, постоянно ведущими умные разговоры. Мы просто наслаждались временем, которое могли провести вместе, возможностью «зарядиться энергией» на предстоящий день, ощутить, что все хорошо, что мы вместе. Дом давал нам обоим ощущение стабильности, «нормальности» бытия. Наша жизнь была заполнена не только работой, но и самыми разнообразными делами и обязанностями, особенно жизнь о. Александра. Об этом он подробно писал в своих «Дневниках».

Я много лет работала в школе, и, в конце концов, стала руководителем большой частной школы. Как я уже писала, за четыре года в этой должности я перенесла две операции на головном мозге, и жизнь нам предстала в иной перспективе — один из нас умрет! Но Александр сказал мне: «Не беспокойся, ты поправишься. Столько людей за тебя молятся, они не хотят, чтобы я стал епископом». В больнице Александр не отходил от моей постели. Мы постоянно играли в карты, обыкновенно в «дурака», игру, в которой я всегда выигрывала. И я поправилась.

Александр любил служить, учить, проповедовать. Все остальные его обязанности требовали от него постоянного усилия. Его поездки в колледжи и университеты, в приходы, в гости к бывшим студентам утомляли его. Ему всегда хотелось остаться дома, но он неизменно принимал приглашения и ехал, а, возвращаясь, каждый раз с воодушевлением говорил: «Я встретил так много добрых, чудесных, радостных людей!» Возвращался домой он всегда с огромной радостью.

Время идет

Наши дети выросли, покинули дом и вели свою собственную взрослую жизнь. Аня с мужем, о. Фомой Хопко, открыла для нас совершенно новую грань бытия — мы стали бабушкой и дедушкой. Первый наш внук, Джон Хопко, позже стал священником и много лет верно служил митрополиту Феодосию в должности секретаря. Наша младшая дочь, Маша, тоже вышла замуж за семинариста и родила дочку Веру. Сережа покинул дом, чтобы служить своей стране во Вьетнаме, а по возвращении женился на Мане Шидловской — Александр одобрял решение сына отправиться во Вьетнам. Он считал, что страна, которая встретила нас с таким гостеприимством и подарила нам полную свободу, — это наша страна, и теперь она находится в состоянии войны, и наш долг и обязанность— служить ей. И если это значит, что воевать пойдет наш единственный сын, то так тому и быть. Александр был настоящим патриотом и гражданином. Мы оба высоко ценили американское гражданство. Многие годы жизни во Франции в анкетах в графе «гражданство» мы писали «нет». В какой — то степени мы гордились этим «нет», поскольку таким образом мы подтверждали свое русское происхождение и верность прошлому, которое никто не может у нас отнять. Но по приезде в США мы всем сердцем приняли нашу новую страну и с чувством гордости получили американское гражданство, как только это стало для нас возможным. Дети наши стали американскими гражданами автоматически вместе с нами. Я горжусь тем, что сама выбрала страву и стала ее гражданином, потому что верила в ее ценности. На экзамене, предшествовавшем получению гражданства, нас просили назвать имя первого президента США и написать предложение «Я иду в школу». Я помню, как рассматривала сидевших рядом с нами людей и думала о том, что слово «школа» (school) написать не так — то легко. И вот мы получили американские паспорта и вместе с ними обязательство и обязанность способствовать благополучию выбранного нами дома. Наш патриотизм соответствовал миссионерскому рвению Александра и моей учительской деятельности в Америке.

Внуки скоро стали постоянным источником радости для нас. Александр влюблялся в каждого нового малыша. Помню, как он терпеливо укачивал маленького Джонни, тихонько ему напевая (несколько фальшивя). В тот день, когда родился маленький Александр Шмеман, его радость стала совершенной. Помню, как мы пришли в больницу и боялись спросить, как назвали малыша. «Вы что, не знаете? Конечно, Александром!» Но для нас не могло быть никакого «конечно»! Нам и в голову не пришло бы лезть в таком деле со своими советами или просьбами.

В воспитании собственных детей Александр никогда не пытался сам принимать решения. Вопросы выбора школы, предметов, дополнительных занятий и даже дисциплины решала я. Должна сказать, что у нас великолепные дети — жизнерадостные, веселые, любящие, добрые по натуре. Для них их отец был отцом, они все были близки с ним и любили его. Он тоже очень их любил и гордился каждым из них. Главным воспитателем, «командиром» была я. Честно говоря, я бы и не смогла по — другому, потому что я была и есть по характеру довольно властная и мне нравится командовать! Именно поэтому мне нравилась и удавалась работа начальницы школы, в которой было сто сотрудников, шестьсот сорок пар родителей, совет попечителей и т. д. Но я никогда не командовала Александром, да это бы у меня просто и не получилось. Он жил в своем собственном ритме, по своему собственному расписанию, у него были собственные пристрастия и идеи. Мы были друзьями, близкими друзьями. Когда мы собирались куда — нибудь вместе вечером пойти, он всегда спрашивал: «Куда тебе хочется, Льяна?» Возможно, он знал, что я все равно настою на своем, но думаю, что он просто был очень добрым человеком. И это его отношение способствовало безоблачному миру в нашем доме. Он предпочел бы пойти в ресторанчик «У Натана», где подавали его любимые «хот доги», или в другой простой ресторан. Он любил сесть за деревянный стол на скамейку, заказать что — нибудь незатейливое и расслабиться. Я же предпочитала разнообразное меню, изысканные блюда, красивую скатерть. До сих пор я сожалею, что не часто баловала Александра простой едой в простых ресторанах. В дорогих ресторанах он всегда заказывал стейк, какие бы другие заманчивые блюда не предлагались в меню. Единственное разнообразие допускалось в выборе соуса, чаще всего перечного. Любимым десертом для него был яблочный пирог с шариком мороженого. Сама я никогда не пекла для него яблочных пирогов, так и не научилась их готовить, и об этом я тоже теперь жалею. Александру нравилось, что меня выбрали начальницей школы. Он всегда меня поддерживал и терпеливо выслушивал мои рассказы о школе. Когда мне приходилось всю неделю, с понедельника по пятницу, проводить в квартире на Парк — авеню в Нью — Йорке, которую мне предоставляла школа, Александр с радостью пользовался этой возможностью побыть несколько дней в городе. Он даже устроил для себя в квартире уютный кабинет. Каждую свободную минуту мы использовали для прогулок, бродили по всему городу, ходили по магазинам, подкрепляясь бутербродами в кафе, одним словом — наслаждались городской жизнью, которую мы оба предпочитали жизни в пригороде. Эти «побеги» в город давали возможность Александру работать без помех, и многие его статьи и главы книг написаны именно в этой квартире. Четыре года я возглавляла школу, пока не пришлось ее покинуть по состоянию здоровья. И мы переехали обратно в Крествуд. Теперь я понимаю, каким гибким был Александр, как умел приспосабливаться к любым условиям. Его жизнь была очень загруженной, трудной, но он никогда не испытывал неудобств от того, что и я отдавала много времени своей работе. На самом деле та недолгая жизнь в городе позволила нам обоим познакомиться с совершенно иным образом жизни: нью — йоркским высшим обществом, людьми, никак не связанными с Церковью, американцами, работающими в области образования. Мы никогда не были частью этого мира, но нам было интересно встретиться с ним.