Байки из роддома - Андрей Шляхов

— Зачем? — удивился Данилов. — Какой повод?

На случай, если твоя красавица или ее родственники напишут жалобу, — объяснил Вознесенский. — Обстоятельно опиши, что она была полностью адекватна, что обезболивание ты провел, как в законе учили, и что никак не мог предугадать подобную реакцию. А я напишу докладную хозяйке…

— И будут наши задницы надежно защищены, — пробурчал Клюквин, беря в руки сложенную вчетверо газету, лежавшую рядом с ним на подоконнике, и сотрясая ею. — Вот, прочтите, что пишут. В одной из пензенских больниц родственники больного с только что удаленными двумя третями желудка пришли к нему в отделение, чтобы отпраздновать перевод из реанимации. Накормили бедолагу пельменями, налили водочки, а теперь подали в суд на врачей, которые не предупредили их о том, что от такого застолья на третий день после операции можно отдать концы. Ого?

— Бред! — не поверил Вознесенский. — Это же повсюду на входе висит — что можно послеоперационным больным, а что нет. Да и врачи еще до операции предупреждают.

— Кого до операции предупреждали, тот благополучно помер, — саркастически скривился Клюквин. — А родственники утверждают, что они ничего не знали… Может, они и читать не умеют, ведь демократия и всеобщая грамотность несовместимы.

— Работаешь — как по минному полю ходишь! — Вознесенский обернулся к Данилову: — Ты напиши и в истории и в объяснительной, что предупреждал эту дуру о том, чтобы лежала неподвижно.

— Конечно, напишу, — улыбнулся Данилов, только сейчас заметив, что так и забыл переодеться. Кровь на халате успела высохнуть и стать бурой.

— Владимир Александрович, сам того не желая, спас нас от комиссии, — сообщил Клюквину заведующий. — Они как его во всей красе увидели, так замандражировали и ушли восвояси.

— Они же не под нас копать пришли, — пожал плечами Клюквин, — а под роддом в целом. Так какая им разница, где именно оценивать свежесть раствора хлорки для мытья сортиров? Никакой!

Комиссия интересовалась буквально всем, что только можно было истолковать как нарушение. Различные мелочи, собранные вместе, выглядели весьма внушительно, позволяя сделать далеко идущие выводы.

Проверяющие не пренебрегали ничем.

В корзине с чистыми бахилами, предназначенными для посетителей, оказалась пара грязных. Какой-то идиот на выходе перепутал корзины…

Охранник был уличен в выходе на перекур без смены обуви…

У одной из акушерок в отделении обсервации из-под колпака выбилась прядь волос…

В журнале контроля концентраций рабочих растворов дезинфицирующих и стерилизующих средств того же отделения обнаружили подчищенную запись. Администрация неоднократно объясняла, что в случае ошибки при записи следует перечеркнуть неправильно написанное и поставить рядом подпись, а не подчищать и не замазывать…

В отделении патологии беременных не смогли найти журнал учета проведения генеральных уборок…

В детском отделении неправильно велась книга учета получения и расходования дезинфицирующих средств…

В коммерческом отделении (комиссия, вопреки традициям и ожиданиям, сунулась и туда) чуть ли не в каждой палате вопреки строжайшим запретам хранили еду, в том числе и скоропортящиеся продукты. Родильницы ленились доходить до холодильников, стоящих возле поста…

Медсестра из ЦСО (централизованного стерилизационного отделения) запуталась в методике определения скрытой крови в инструментах…

Врач ультразвуковой диагностики растерялась и не смогла назвать средство, которым обрабатывалась кушетка для пациентов…

Комиссия прицепилась даже к покрасневшим рукам доктора Юртаевой, заподозрив наличие неведомой кожной инфекции. Юртаева, будучи женщиной весьма сдержанной, объяснила, что вчера (да и сегодня) ей слишком часто приходилось производить предоперационную обработку рук, вот кожа и отреагировала…

Акт, по объему лишь слегка уступавший «Войне и миру», писался около полутора часов. От предложенного обеда комиссия наотрез отказалась, что было очень плохим знаком для главного врача. Впрочем, после ухода проверяющих Ксения Дмитриевна не выглядела раздраженной или подавленной.

— Глядишь на вас, Ксения Дмитриевна, и душа радуется, — подольстилась к ней главная акушерка.

— А что бы и не радоваться, Юлечка? — ответила главный врач. — Ну пришли три дуры, ну нарыли кучу нарушений, да все это такие мелочи… Только зря воздух сотрясали да время тратили.

— А мне поначалу показалось, что вы все очень близко к сердцу принимаете…

— Господи! Ты как будто вчера родилась! — удивилась главный врач. — Надо же изобразить подавленность и огорчение… Проверяющие должны чувствовать, что им удалось взять тебя за жабры, тогда они быстро отвалят. Ты вон акт перечитай да подумай, что из него можно выжать. Разве что выговор, да и то под вопросом. Другое дело, если бы я метила на какое-нибудь повышение — тогда бы меня это расстроило. А так… Пошли лучше ко мне, перекусим тем, что я для комиссии припасла.

В кабинете Ксения Дмитриевна кивнула на почетную грамоту «За заслуги перед городским сообществом и в связи с 20-летием со дня открытия», висевшую на стене, и призналась:

— Когда-то я гордилась наградами и переживала по поводу каждого выговора. А теперь мне все как-то пополам. Старею, наверное.

Она почти не кривила душой.

Не успела Ксения Дмитриевна выставить на стол часть припасенных деликатесов, как в дверь постучали.

— Кто там такой вежливый? — громко поинтересовалась главный врач.

В кабинет заглянул Гавреченков.

— Ксения Дмитриевна, я к вам по поводу жалобы…

— Ты жалуешься или жалуются на тебя? — перебила Ксения Дмитриевна.

— Жалуются мне, — скромно потупил глаза Гавреченков.

— На кого?

— На приемное, Ксения Дмитриевна! Женщина поступает к нам по направлению женской консультации, госпитализация плановая, заранее согласованная со мной, а из приемного ее направляют в обсервацию…

— Значит — были на то причины, Алексей Емельянович! Просто так у нас в обсервацию не направляют.

— Какие причины, Ксения Дмитриевна? Я вас умоляю — все притянуто за уши! Гиперемия слизистых ротоглотки? Да если так взять…

— Алексей Емельянович! — снова перебила главный врач, переходя на «вы». — Если у вас есть претензии, то потрудитесь высказать их на утренней конференции. По таким поводам бегать к главному врачу незачем! У вас все?

— Нет, не все. Ведь существовала договоренность…

— А что вы так волнуетесь? — Ксения Дмитриевна подошла чуть ли не вплотную к Гавреченкову и внимательно посмотрела на него. — Уж не ваша ли любимая поговорка: «Баба с возу — кобыле легче»? Так и радуйтесь, что вам с ней не возиться. Или я ошибаюсь? Может, у вас там меркантильный интерес имеется?

— Да что вы, Ксения Дмитриевна! — затряс головой Гавреченков. — Никакого меркантильного интереса. Просто ведь…

— Тогда иди работать, — махнула рукой Ксения Дмитриевна. — Без повода ее Гвоздев держать не станет. Получишь послезавтра свою клиентку в лучшем виде. А теперь иди с богом, дай мне пообедать спокойно.

Глава восьмая. Почти фатальная аспирация

Перед операциями, проходящими под наркозом, пациентам запрещается есть. Очень часто им промывают желудок, чтобы тот гарантированно был пуст. Делается это не для того, чтобы желудок, случайно пронзенный скальпелем небрежного хирурга, не запачкал рану — доктора вообще не имеют привычки размахивать скальпелем, невзначай задевая все органы подряд. Например, во время операции на коленном суставе хирург вообще не приближается к брюшной полости, и тем не менее анестезиологи строго следят за тем, чтобы пациенты перед этим ничего не ели.

Делается это для того, чтобы предотвратить аспирацию желудочного содержимого: чтобы полупереваренная пища пополам с желудочным соком не попала в легкие. На фоне общего «расслабления» во время наркоза содержимое желудка может попасть в рот, и уже оттуда, при вдохе — в трахею, бронхи и так далее. Хватит совсем маленькой дозы кислого желудочного сока (чуть ли не двух столовых ложек), чтобы у пациента развилась так называемая аспирационная пневмония — серьезное осложнение, часто заканчивающееся весьма плачевно. Кислота могла вызвать ожоги слизистых оболочек; от этого повышалась температура, учащалось сердцебиение, нарастала одышка и в конце концов развивался отек легких, который далеко не всегда удавалось купировать.

Светлана добросовестно не ужинала и не завтракала перед операцией, мужественно перенесла промывание желудка, но после, когда постовая акушерка дала ей несколько минут для того, чтобы сходить в туалет, достала из своей тумбочки шоколадный батончик и съела его так быстро, будто участвовала в соревнованиях. Сладкое всегда успокаивало Светлану, а сейчас нервы ее были на пределе, ведь кесарево сечение с удалением миомы — дело весьма серьезное. К тому же Светлана подозревала, что миома злокачественная.