Группа крови - Андрей Воронин

"Ха-ха, – возразил он сам себе. – Хо-хо! Кто это здесь ненужный? А за кем охотится половина московских «быков»? Вот уж кому я нужен до зарезу!

И дядя Федя жутко расстроится, если я в одночасье пропаду, так и не рассчитавшись за квартиру…"

Задумавшись, он автоматически свернул налево и зашагал по Гоголевскому бульвару, покрытому шуршащим ковром последних, уже потемневших от первого мороза листьев. Негреющее ноябрьское солнце беспрепятственно просвечивало сквозь путаницу голых ветвей у него над головой, заставляя мокрые листья вспыхивать последним тусклым золотом.

По бульвару медленно прогуливались пожилые пары и молодые мамаши с колясками. Девчушка лет двенадцати пыталась за поводок оттащить от дерева здоровенного, как теленок, сенбернара, который, присев на задние лапы и задрав кверху похожую на чемодан морду, гулко, на весь бульвар облаивал верхушку липы. «Неужели белка? – подумал Абзац. – Надо же…».

Он остановился, огляделся по сторонам и посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого утра – слишком рано для выходного дня. Разумеется, никто еще не пришел, да он и не хотел никого видеть.

Просто ноги сами привели его на это место, как будто во всей огромной Москве больше некуда было податься…

Он усмехнулся, увидев на фонарном столбе сделанную с помощью аэрозольного баллончика ярко-алую надпись «THE BEATLES». Видимо, кто-то из юных неофитов, накануне открыв для себя музыку ливерпульской четверки, выразил переполнявшие его чувства единственным доступным ему способом.

Способ был избран далеко не самый лучший, и Абзац не сомневался, что, если юный поклонник «Битлз» был замечен за своим занятием кем-нибудь из представителей старшего поколения, ему наверняка оборвали и уши, и руки. По вечерам здесь, на бульваре, собирались битломаны, чтобы пообщаться и обменяться записями своих кумиров. Битломаны – это не фанаты «Стрелок» или «Иванушек». В основном это вполне взрослые дяди – серьезные, солидные, а главное, раз и навсегда напуганные еще в далеких шестидесятых и семидесятых годах. Эти не станут писать на столбах и скамейках – сами не станут и другим не дадут, если заметят, конечно.

«И кого только среди них нет, – подумал Абзац, поудобнее располагаясь на скамейке и закуривая очередную сигарету. – Инженеры, врачи, артисты, милиционеры… И киллеры в том числе. Иногда, честное слово, до смешного доходит. Вот на этом самом месте прошлым летом один наемный стрелок познакомился и как будто подружился с ментом, который потом безуспешно ловил его по всей белокаменной…»

Он забросил локти на спинку скамьи, запрокинул лицо, подставив его солнцу, зажмурился и стал наслаждаться покоем. Абзац курил редкими глубокими затяжками, растягивая удовольствие. Тьма под опущенными веками была красной, с четким рисунком кровеносных сосудов и какими-то медленно плавающими светящимися пятнами. "А здорово было бы, если бы с дерева спустилась белка, – лениво подумал Абзац. – И прямо ко мне на колени! А еще лучше на плечо. Хотя с какой радости она ко мне пойдет? Я же не ем ничего, угостить мне ее нечем…

И вообще, на кой черт она мне сдалась на плече? Вы видали, какие у нее зубы? Как хватанет ими за ухо!

Не говоря уже о том, за что она может хватануть, сидя на коленях…

Скамейка под ним вздрогнула, и он понял, что кто-то уселся рядом. Черти полосатые, подумал Абзац. Что им, скамеек мало? Пустой же бульвар… Или это все-таки белка? Крупная такая белка. Килограммов этак на сто, на сто двадцать…

– Ну, – сказал рядом с ним знакомый голос, – и кто ты после этого? Тебе что, жить надоело? По тюрьме соскучился? И открой глаза, когда с тобой разговаривают!

– Не хочу, – спокойно ответил Абзац. – Боюсь. Открою глаза, а передо мной группа захвата в парадном строю и со всеми причиндалами: с автоматами, дубинами, браслетами и бронежилетами…

В цивилизованных странах, между прочим, смертникам завязывают глаза. Так что не стесняйся, майор, командуй. Что кричать-то станешь: «Фас!» или сразу «Пли!»?

Собеседник Абзаца фыркнул. Щелкнула зажигалка, потянуло дымком. Запах был знакомый – майор был приверженцем определенного сорта сигарет.

– Как живешь, снайпер? – негромко спросил майор.

Абзац на пробу приоткрыл один глаз. Группы захвата не было – по крайней мере, спереди. Что-то подсказывало ему, что ее нет вообще.

– Спасибо, хреново, – честно ответил он, открыл второй глаз и сел ровнее. – А ты, майор?

– Бывало и лучше, – признался майор Чиж.

– Что ж так-то? – не удержался от шпильки Абзац. – Крокодил не ловится, не растет кокос?

– На себя посмотри, – проворчал Чиж. – Когда мы встретились в первый раз, видок у тебя был получше. А теперь ты похож на облезлого кота.

– Черта с два, – возразил Абзац. – Я похож на библейского праведника. На отшельника. На святого, черт возьми! Ноу виски, ноу мани, ноу герлз… Жизнь моя чиста и непорочна, и, как следствие этого, в карманах у меня гуляет ветер.

– Странно, – сказал Чиж. – Хотя о чем это я…

Ты же, наверное, на пушечный выстрел не можешь подойти ни к своей квартире, ни к банку. Я слышал, что тебя травят, как оленя.

– Однако… Откуда такая информированность?

– Ну, милый мой! Я ведь все-таки сыскарь.

Не думаешь же ты, что мы встретились случайно?

Абзац слегка напрягся, проверяя, готово ли тело к немедленному действию, и снова расслабился.

– В этой жизни случайностей нет, – процитировал он, – каждый шаг оставляет след. И чуда нет, и крайне редки совпаденья…

– И не изменится времени ход, – в тон ему подхватил Чиж, – и часто паденьем становится взлет, и видел я, как становится взлетом паденье. Впрочем, – добавил он уже другим тоном и в прозе, – последнее, кажется, сказано не про тебя.

– Да и не про тебя тоже, – огрызнулся Абзац, которого слова майора больно задели за живое.

– Возможно, – миролюбиво согласился майор. – Слушай, – с неожиданной горячностью заговорил он снова, – какого дьявола ты торчишь в Москве? Тебе бежать надо, а ты на бульваре загораешь!

– Ты для этого меня караулил? Чтобы посоветовать бежать?

– В общем, да.

– И давно?

– Не очень. – Чиж снова фыркнул носом, в точности как лошадь, которой в ноздрю попала соломинка. – Я думал, тебя давно нет в городе. А потом на рынке нашли пятерых жмуриков…

– Что ты говоришь?! – изумился Абзац. – Это на каком же рынке?

– Горбатого лепить будешь, когда тебя по новой повяжут, – не попался на удочку Чиж. – Сам знаешь, на каком. И кого там нашли, тебе тоже отлично известно. Красный, Мамон, Абдулла, Корявый и Лесник. Бригадиры Хромого, если ты забыл.

– А, – равнодушно сказал Абзац. – Ну, по этим сволочам давно пуля плакала. А что, друзья и родственники.., гм.., потерпевших обратились в милицию с заявлениями?

– Массовые расстрелы милиция расследует без заявлений, – любезно проинформировал его Чиж. – А что касается родственников, и в особенности друзей потерпевших, то они предпочитают решать такие вопросы самостоятельно, в рабочем порядке. Интересно знать, на что ты рассчитывал, когда в одиночку объявлял войну этой стае.

– Делаю официальное заявление, – не очень громко, но вполне отчетливо сказал Абзац. – В сентябре сего года во время проводившегося убойным отделом МУРа следственного эксперимента сотрудник упомянутого отдела организовал мой побег из-под стражи, подбросив на место проведения эксперимента муляж ручной гранаты. Это на тот случай, – пояснил он нормальным тоном, – если у тебя в кармане лежит диктофончик. Вдруг ты передумал и решил все-таки упечь меня на бессрочную… А что касается того, о чем я думал… Да ни о чем я не думал, если честно. Просто допекло. Ты ведь ни о чем особенном не думаешь, когда бьешь у себя на морде комаров, правда?

Чиж тяжело вздохнул, бросил окурок в стоявшую поблизости урну и сразу же закурил новую сигарету.

Майор выглядел усталым и осунувшимся, и Абзац подумал, что у него наверняка какие-то неприятности на службе. Впрочем, суть этих неприятностей была Абзацу ясна: Чиж доказал реальность существования полулегендарного киллера, взяв его с поличным, и тут же упустил добычу. А теперь в комнате отдыха крытого рынка нашли пятерых бандитов, у которых были причины враждовать с бежавшим наемным убийцей. Вывод о том, кто их покрошил, напрашивался сам собой, и значит, у начальства на Петровке были самые веские основания обвинять майора Чижа в ухудшении криминальной обстановки на вверенной им территории.

– Комаров он бьет, – проворчал Чиж. – Умник… Герой, мать твою!

– Мать мою лучше не трогать, – сдержанно сказал Абзац. – Она была прекрасным, глубоко интеллигентным человеком и в жизни мухи не обидела.

Кроме того, к нашим с тобой делам моя родословная не имеет ни малейшего отношения. Кстати, майор, а что у нас с тобой за дела?

Чиж выпустил через нос две толстые струи табачного дыма, вытянул губы дудкой и принялся играть бровями, что служило у него признаком глубокой задумчивости. Абзац терпеливо ждал. Он никогда не думал, что сможет проникнуться уважением и даже симпатией к менту, но это каким-то образом все-таки произошло, и виноват в этом был вовсе не случай с гранатой. Честно говоря, когда Чиж организовал этот побег, Абзац чуть было не перестал его уважать. Благодарность, которую он испытывал к майору, не мешала Шкаброву понимать, что, дав ему возможность бежать, Чиж изменил своим принципам. Это была слабость, которой сам Абзац до сих пор себе не позволял. А впрочем, подумал он, кто его знает, какие у него принципы? Не надо стричь всех под одну гребенку, вот что. Это ведь только в старых совковых кинодетективах существуют менты, у которых уголовный кодекс автоматически приравнивается к их личному моральному кодексу. Как говорится, нам солнца не надо – нам партия светит, нам хлеба не надо – работу давай… А Чиж – живой человек, и то, что дело всей его жизни с каждым годом напоминает пресловутый мартышкин труд, не может его не ранить. Если бы он меня тогда не отпустил, Хромой до сих пор гулял бы на свободе, а его бригадиры по-прежнему свысока поплевывали бы на ментов, проезжая мимо них на своих джипах. А теперь все они благополучно парят земельку, и Чижа, как нормального человека, это не может не радовать. А что у него из-за этого на работе неприятности, так это в порядке вещей. Такая уж у него работа, что состоит она из сплошных неприятностей. Сам выбирал, и жаловаться не на кого.