Боевой вирус - Сергей Зверев

— Не в утехах, — строго сказал Талеев, — а в сложном и ответственном деле воспроизведения полноценного потомства у редких видов животных!

— О-о-о! После таких слов я начинаю верить, что ты и причину сам выдумал. Видел, видел я это воспроизведение. «В мире животных» показывали! Чудесные игрища! Только вот сомневаюсь, что в такой момент к этим добрым и отзывчивым «редким видам» можно подойти ближе чем на километр. А ты у нас собираешься «способствовать». — И Вадик невинно поинтересовался: — Свечку-то приобрел?

— Понимаешь, мой друг, — Талеев был по-прежнему серьезен, — это процесс чрезвычайно ответственный. Я тут поинтересовался…

— У львов, что ли?!

— …как… э… происходит…

— А до этого не знал, как именно?!

— …и понял…

Талеев сделал небольшой шаг вперед и произвел такие замысловатые манипуляции обеими руками, что Вадим просто зашелся в новом приступе хохота. Но он потерял бдительность. Талеев крепко обхватил его торс, прижав «намертво» руки к бокам, чуть приподнял от пола и легко кинул на диван. Сам оказался сверху и освободившимися руками притянул обе ноги Вадика к ягодицам, а его руки вытянул между колен. Одновременно он захватил сгибом колена шею своего подчиненного и загнул его голову вниз, заставив сильно согнуться в пояснице вперед.

Выждав секунду, отпустил свою «мертвую» хватку, легко распрямился и весело заключил:

— Вот как-то так, по-моему!

Он миролюбиво протянул ладонь, помогая запыхавшемуся Аракчееву подняться с дивана.

— Но пусть это «воспроизводит» профессор Маркус Бремер.

Талеев снял с себя неудобный строгий костюм, очки и каштановый парик и избавился от элегантной бородки.

Теперь он стал непритворно строг. И Вадик не осмелился на громкий ропот недовольства, лишь показав исподтишка кулак ухмыляющемуся Снайпу.

В маленькой двухкомнатной квартире в новостройках, куда определил Аракчеева и Виталия «оружейный благодетель», Талеев появился со всеми предосторожностями прямиком из аэропорта. Теперь он устроился в кресле сбоку от низкого журнального столика и закурил свою неизменную тонкую черную ароматную сигару:

— Положение сложилось критическое. Ситуация, судя по всему, приближается к финалу, а мы не контролируем и не имеем практически ничего, кроме догадок и собственных умозаключений. — Заметив, что Вадим хочет что-то возразить, добавил: — Ладно-ладно, пусть умозаключения и правильные, но это не приближает нас к цели. Ты хочешь еще поинтересоваться, с чего я заговорил о скорой развязке? Так это не я, а сами американцы. Они активизировались в интересующем нас направлении уже на государственном уровне. Их госсекретарь на саммите открыто заявила, что Иран производит биологическое оружие. Вот так, без размышлений и знаков вопроса. А их президент во время недавнего визита в Европу призвал мировое сообщество применить к Ирану самые жесткие санкции. Европейские политики потребовали вещественных доказательств, чтобы, не дай бог, не вышло, как в Ираке. И президент пообещал, что в самое ближайшее время представит неоспоримые факты! Поэтому, мол, готовьте своих официальных представителей от общественных организаций, ученых и прочих «борцов за мир во всем мире», поедем разбираться на месте. А сам уже связался с наиболее заинтересованной стороной — Израилем. Наверное, чтобы те первые, разумеется, по американской наводке, нашли эти самые «неоспоримые факты». Вот такая вот развязочка стремительно приближается. — Талеев быстро закурил следующую сигару. — А у нас Гюльчатай пропала!

Он вздохнул и тут же поинтересовался у Виталия:

— Ты сделал то, о чем я из Москвы просил?

— Да, командир. Вот здесь на листке расписаны все действия Чочуа в повседневной жизни. Мы с Вадимом очень осторожно наблюдали, ничем себя не проявили. Да, кстати, вот еще список, который передал по Интернету Чочуа. Всего четыре фамилии. И Алексеева среди них, разумеется.

Талеев взял в руки бумаги и глубоко задумался, внимательно вглядываясь в них. Подчиненные ему не мешали. Наконец положил листки на столик. Еще пару минут он, не вставая с кресла, задумчиво смотрел в окно и лишь потом начал говорить:

— Гюльчатай вышла на связь всего один раз и сообщила, что благополучно прибыла в Центр и уже приступила к выполнению своих служебных обязанностей. На контакт с Чочуа не выходила и что-либо разузнать за столь короткий срок не успела. Говорила она бодро и надеялась на скорые подвижки. Больше никаких сообщений. Ни экстренных, ни по обговоренному расписанию. Все возможные сроки вышли.

— Да ЧП у Галки, что тут неясно?! Выручать надо!

Талеев спокойно посмотрел на Аракчеева:

— Безусловно. Важно понять, что за ЧП. Найти изъяны в ее «казахстанской легенде» практически невозможно. Допустить какую-то личную промашку она вряд ли могла. Пойти на необдуманный, а главное, на не согласованный со мной шаг не способна. Как я ни прикидываю, выходит единственный возможный вариант: ее узнали. Причем узнали как Анахит. То есть кто-то в Центре видел ее «в другой жизни». У вас есть другие предположения?

Он по очереди взглянул на Виталия и Вадима, оба в ответ отрицательно покачали головами. Талеев кивнул:

— Значит, примем это за рабочую гипотезу. Собственно, к такому заключению я пришел еще в Москве, и за прошедшее время контрдоводов не появилось. Дальше логика нам ничем не поможет. Ответы находятся внутри Реферальной лаборатории. А хода у нас туда нет. — Талеев долго молчал, потом произнес: — Ниточка, ведущая в лабораторию, — Чочуа.

— Засланный это казачок! Все же ясно стало после встречи в кафе, — не успокаивался Аракчеев.

— И это верно. Чочуа работает на грузинские спецслужбы. Я в Москве попросил сделать предметную экспертизу текстов его донесений. Вывод специалистов был однозначным: лажа! Хотя явной дезинформации в текстах не обнаружилось, но указанные там исследования, опыты, эксперименты, математические расчеты и химические формулы — это позавчерашний день. Подобным могут заниматься студенты на какой-нибудь институтской кафедре, а не ученые в новейшем секретном Центре.

— А мы что говорим?!

— То есть грузины узнали о неудачном «чекистском» прошлом своего сотрудника и решились на игру с российскими спецслужбами. Но быстро поняли, что и те ни в грош не ставят шпионские способности бывшего офицера своего военно-морского флота. Так и началась бюрократическая тягомотина для отчетной галочки в итоговом донесении: «…агент Х регулярно сообщает…»

— Изъять Чочуа и допросить! С пристрастием, — изрек Вадик.

— Вот именно за быстрый ум я тебя и ценю. Ты опять оказался точен и почти прав.

— Что значит «почти»?

— По поводу изъятия — да, а допросить с пристрастием — нет. Нам нужно быть на сто процентов уверенными, что об изъятии и допросе он сам никому ни словечка не расскажет. И ведь есть еще одно немаловажное обстоятельство. Раньше Квели Чочуа был просто никому не нужен. Я имею в виду, в плане его охраны. Зато теперь, вероятно, ему пристроили круглосуточный «хвост». Так, Вит?

— Я указал это в бумагах…

— Видел. Поэтому предлагаю несколько иной путь.

— А если все-таки добровольно не расколется?

— Будем верить науке: опять же, еще в Москве я попросил психологов на основании изучения личного досье Чочуа и конкретных фактов его теперешней «жизни и работы» ответить на кое-какие мои вопросы. Получился психологический портрет: интеллектом не блещет, способности ниже средних, безволен, неинициативен, труслив. Вывод: на вопросы ответит добровольно, под прессом неблагоприятных — для него или для его семьи — обстоятельств будет молчать о контакте, как рыба.

После секундной заминки Виталий негромко произнес:

— Я полагаю, что ключевое слово здесь «…для его семьи»?

Талеев, не отвечая на вопрос, сказал:

— Сегодня среда. В твоих записях указано, — он коснулся листов бумаги на столике, — что по четвергам Чочуа после работы заезжает за своим сыном во Дворец детского творчества, где тот занимается игрой на кларнете. На этом факте и будет строиться наша операция. На ее разработку у нас в распоряжении, — Талеев посмотрел на часы, — уже меньше суток. Так что приступим, господа, к обсуждению немедленно, не забывая, что надо решить еще технические вопросы.

* * *

Гюльчатай медленно открывала глаза. Она хотела рассмотреть окружающую ее обстановку как можно незаметнее, сквозь «шторку» длинных, полусомкнутых ресниц. Однако перед глазами продолжала оставаться лишь какая-то светлая муть. Попытка перевести взгляд в сторону принесла нарастающую боль в висках, от которой пришлось зажмуриться. Тогда девушка попыталась хотя бы определить положение своего тела в пространстве. Это удалось лучше: затылок опирался на что-то умеренно мягкое, а ноги и руки явно покоились на чем-то горизонтальном. Значит, она лежала, а перед глазами был белый потолок.