Стойкий - Анна Брукс

единственное, о чём я смогу думать, — это о том, как болят мои мышцы.

После быстрой остановки дома, чтобы переодеться, я еду через весь город в спортзал. Я провёл здесь больше часов, чем где-либо ещё с тех пор, как вернулся. Парковка относительно пуста, и это хорошо. Старая дверь склада скрипит, когда я открываю её, а затем захлопывается за мной. Я подхожу к шкафчикам на дальней стене, нахожу свой и поворачиваю ручку на замке. Как только я бросаю ключи внутрь и хватаю свою одежду, я направляюсь к беговой дорожке.

Когда я неспешно бегаю трусцой, я обматываю руки лентами, затем ускоряюсь на несколько минут, прежде чем подойти к сумке. Первый удар всегда самый лучший. Это тот момент, когда ты вспоминаешь, как хорошо это заставляет тебя чувствовать.

Практически в мгновение ока я начинаю потеть и вымещаю каждую унцию агрессии. В голове у меня полный сумбур, но движения чёткие. Точные.

Слова Полли повторяются, и это побуждает меня действовать ещё усерднее. Того факта, что даже слово «шлюха» слетело с её хорошенького ротика, достаточно, чтобы заставить меня разозлиться. Это даёт мне повод сделать это вместо того, чтобы пить. Впервые за очень долгое время у меня появилась цель, более чем в профессиональном качестве.

Никто не знает, как низко я пал. Как глубоко я позволил себе погрузиться. Как всё было плохо на самом деле. Я бы ни за что не позволил кому-либо увидеть меня в худшем состоянии.

Помимо моих родителей, я уже подвёл одну девушку. Мой эгоизм и опасения стоили Софии жизни. Когда я остался один после того, как она умерла, мне было наплевать на то, что со мной случилось. Чёрт возьми, я хотел последовать за ней. Я молился поменяться с ней местами и проклинал Бога, в которого давным-давно перестал верить, чтобы он проявил ко мне милосердие и просто покончил с этим.

Часть меня умерла вместе с Софией той ночью. И пока Полли не столкнулась со мной на улице у «Сложностей», я никогда не думал, что почувствую что-то. Не думал, что заслуживаю того, чтобы получить какой-то шанс. Но один взгляд на неё, одно прикосновение, и я понял, что мне дали второй, и даже третий шанс, которого я не заслужил.

Мои лёгкие горят, поэтому я притормаживаю и останавливаюсь, чтобы попить воды из фонтанчика. Отдышавшись на мгновение, я возвращаюсь к боксёрской груше и продолжаю вымещать своё разочарование.

Будильник, который я установил ранее на своём телефоне, зазвенел, и мне потребовалось несколько минут, чтобы остыть, прежде чем я прыгнул в душ и переоделся. Выходя за дверь, я съедаю протеиновый батончик, который прихватил из своего шкафчика, а затем ухожу, чтобы забрать Полли. Я позаботился проверить время закрытия кафе, когда высаживал её сегодня.

Это не слишком далеко, но достаточно, чтобы дать мне время подумать. Чтобы понять, насколько глубоко она уже погрузилась. Знать, что в прошлом с ней случилось что-то такое, что заставило её почувствовать, что люди, особенно мужчины, хотят только использовать её, — это разрушительно. Это приводит в бешенство. Даже если я отброшу тот факт, что я действительно, по-настоящему забочусь о ней… как мужчина, я не смог бы жить с собой, зная, что она одна, и я не сделал всё, что в моих силах, чтобы убедиться, что эта девушка в безопасности.

Так что, несмотря на то, что она пытается оттолкнуть меня, я дам ей пространство, которое она хочет, и в то же время обеспечу ей необходимую безопасность, пока Полли не поймёт, что я никуда не денусь.

Я бы не стал упускать из виду, что скорее всего она попытается выскользнуть через чёрный ход, поэтому я паркуюсь и направляюсь в кафе. Когда я захожу внутрь, один мужчина сидит в углу и потягивает кофе. Полли с другой стороны наполняет салфетницу.

Она подходит ко мне и скрещивает руки на груди.

— Что ты здесь делаешь?

— Я подвезу тебя домой.

— Я ещё работаю и потом дойду сама.

Я качаю головой.

— Я подожду.

Когда я подхожу к свободному столику, она хватает меня за руку.

— Эрик. — Я останавливаюсь, и она обходит меня. — Пожалуйста. Меня действительно не нужно подвозить. Я доберусь сама. Это недалеко, и я не хочу…

— При всём моём уважении, детка, но мне всё равно, чего ты хочешь. Я здесь, а это значит, что ты не одна, так что привыкай к этому.

Она прищуривает на меня глаза, что мало помогает скрыть замешательство в них, затем фыркает и стремительно уходит. Прежде чем сесть, я бросаю взгляд на мужчину, пьющего кофе. Он встаёт, опираясь на трость, и, пошатываясь, подходит ко мне.

— Эрик Андерсон?

Я пожимаю ему руку.

— Да, сэр.

— Хорошо. Я Реджинальд, старый друг твоих бабушки и дедушки. Я также знал твоего папу, когда он был ещё мальчишкой. Ужасно, как он сдал. — Мужчина кладёт дрожащую руку на стол и садится. — Я не видел тебя с тех пор, как твоя бабушка отправилась к Господу.

Услышав эти слова от совершенно незнакомого человека, я вспоминаю, насколько я одинок. Моя бабушка умерла вскоре после того, как я переехал к ним, а затем мой дедушка последовал за ней несколько лет спустя. Он был сварливым стариком, который был несчастен без своей жены и ненавидел, что я живу с ним. Хотя он не выгнал меня, и технически я не был бездомным, но с таким же успехом мог им быть. Так что после смерти бабушки я, по сути, жил в доме Смита и Софии. Их родители брали меня к себе всякий раз, когда я хотел остаться, и шутили, что я был тем сыном, которого они всегда хотели.

Моё горло горит, когда я сглатываю, но я пытаюсь направить разговор в то русло, которое мне, по крайней мере, удастся обсудить.

— Откуда вы их знаете? — спрашиваю я, садясь напротив него.

— Ах, давным-давно я работал с твоим дедушкой.

— Хм. — Я постукиваю большим пальцем по столу, чтобы отвлечься от ямы, образующейся в моём животе. В любой другой ситуации я бы ушёл, чтобы избежать разговоров о моём прошлом. Я бы пил до тех пор, пока не потерял бы способность соображать и вспоминать. Я бы устроился на работу по охране и брал бы на себя столько дел, чтобы не думать о чём-то другом. Но если я сделаю что-нибудь из этого,