Магазин воспоминаний о море (сборник) - Мастер Чэнь

Потому что Боренька приехал из Москвы как живой символ перемен в «Пушкинском доме», член его свежей команды: омоложение кадров, работа по-новому. Еще года три назад никто вообще бы не подумал о том, чтобы отправить руководить делийским представительством человека такого возраста. По простой причине: есть вещи, которые с человеком в тридцать лет никак не могут случиться. Только позже. Опыт — дело долгое.

Но дальше возникла неожиданная проблема. Была еще девушка лет двадцати, по имени Ира, которая полностью поддержала шестидесятилетнего обреченного и оказалась, после некоторой паузы, вышвырнута вслед за ним. Тут уже в Москве кто-то, похоже, начал подозревать, что происходит нечто неправильное. За расправу со старым поколением можно ожидать медаль на грудь, но девушка…

Оставался третий, и последний россиянин, по имени Саша, но с ним все оказалось посложнее. Дело не только в том, что он был человек тоже молодой и поэтому предельно жесткий. Саша работал по утвержденной межгосударственной программе — с местными издателями, журналами и литературными обществами. По сути, подчинялся напрямую Москве, а точнее — никому. Боренька, правда, формально оставался ему начальником, но Саша оказался умным человеком и потребовал: любое распоряжение Бореньки в его адрес должно быть в письменном виде. После чего он его немедленно отправит в Москву для подтверждения.

Говорят, в тот недолгий срок, когда Боренька руководил делийским офисом, эти двое встречались раза по два в неделю, поскольку тщательно избегали друг друга в опустевшем двухэтажном особняке.

Но это было не самым большим несчастьем для Бореньки. Дело в том, что главным из заданий, полученных им в Москве, был капитальный ремонт. А это очень много работы. О прочем можно не думать.

И вот тут, с началом ремонта, стартовала абсолютно замечательная история, которую «пушкинисты» в московской штаб-квартире до сих пор рассказывают по коридорам злорадным шепотом.

Итак, особняку требовался ремонт, так же как и давно, в советское время, купленным в соседнем доме квартирам для его российских обитателей. Но тут наметился приезд в Дели нашего премьер-министра, и Москва с боями добилась включения в его программу визита в офис «Пушкинского дома».

Боренька выписал из столицы своих друзей — руководителей, которые приехали туда за неделю до премьера, и они все вместе придумали построить, по индийскому свадебному обычаю, перед особняком здоровенный шатер со сценой, поставить стулья, позвать туда всех старых друзей «Пушкинского дома».

Для этого вокруг газона, по которому скакали ничего не подозревавшие бурундучки, решено было спилить полдюжины деревьев.

Двадцатилетняя девица Ира — та самая, которую Боренька потом выгнал, — встала на защиту деревьев всем своим хрупким телом. На пару с Сашей они сообщили Бореньке, что для этого требуется разрешение местных властей, причем в трех инстанциях. Они даже принесли Бореньке какой-то документ.

Тут попутно выяснилась одна никого в Москве, видимо, не взволновавшая подробность: Боренька возглавил делийский офис будучи не в лучших отношениях с английским. Что было бы невероятным не только в советские времена, но еще лет десять назад. Документу он поверил, поскольку прочитать его толком не мог.

Деревья отстояли, девице Ире была молча выдана черная метка, премьер-министр явился на церемонию, посмотрел на ярко-синий шатер, расцвеченный российскими знаменами, вполголоса сказал «офигеть», прочитал речь и уехал: всего двадцать минут. Гости остались пить чай. Деньги на ремонт значительно уменьшились, но ремонт — это почти религия нашего времени, Бореньке дали еще. И он начал громить офис.

Лишить его колонн и колониального фасада он не решился, поскольку в стране есть и законы, и общественное мнение. Индия становится современной с какой-то удивительной скоростью, но тут все происходит просто — строятся полностью новые, сверкающие стеклом города или кварталы на пустырях. Изуродовать один из особняков британского Нового Дели — не пустяк, это все-таки памятник, да и денег было не так уж много. Поэтому ограничились действительно сильно облупившимся верхним этажом, превращая его в офис, облицованный современными панелями, снабженный вентиляцией, новейшей техникой — в том числе для видеомостов с Москвой.

Индийские журналисты и прочие приглашенные на церемонию открытия, как говорят, впечатлились, но по старой традиции вынесли чашки с чаем и прочие напитки на газон под деревьями, высматривая бурундучков. В Индии не очень хорошо относятся к вентиляции, если есть нормальный воздух.

А еще они обнаружили, что, кроме не очень ловкого в английском Бореньки (и мрачно молчавшего Саши), в офисе никого не осталось. Меньше стало даже индийцев. Бюджет все-таки — вещь серьезная, шатры стоят денег. Именно тогда Гурнаму, среди прочих, было указано на дверь.

Сейчас, конечно, не докопаешься, почему именно Гурнам пал жертвой Бореньки, почему из шоферов остался худший — нервный Рахул, который открывал пассажиру дверь автомобиля спотыкаясь и с таким лицом, будто ждал расстрела. И водил, соответственно, более чем нервно.

Я думаю, что Боренька просто заметил что-то не то в глазах Гурнама, и этого оказалось достаточно.

Дальше возникла новая проблема — посольство. Которое редко лезет во внутренние дела офисов «Пушкинского дома», или «Аэрофлота», или «Росатома», — но ведь есть годовые программы работы, которые обсуждаются на уровне министров иностранных дел, а то и выше. И когда выяснилось, что программа летит на фиг, поскольку Боренька просто не знает, о чем говорить с индийскими экспертами, обозревателями газет и университетскими профессорами (да и словарного запаса не хватает), что в офисе он разогнал всех, кто был хоть на что-то способен…

А тут еще… нет, все же нельзя говорить, что Боренька совсем ничего не делал по основной программе работы. Он организовал визит в Москву лжепророка, значившегося во всех черных списках, включая индийские (за наркотики).

В московском офисе к тому времени тоже были изгнаны с работы все, кто мог бы сообщить начальству, что за гость к ним собрался. В итоге недовольны оказались все, включая лжепророка, который запросил встречу с президентом и премьер-министром, но почему-то ничего подобного не получил.

В общем, в Москву ушла телеграмма от посольства — в несколько адресов, включая, конечно, и «Пушкинский дом».

Повисла пауза, заполняемая слабыми писками насчет того, что Бореньку, вообще-то, послали, прежде всего, для организации ремонта…

И тут у сооружения на втором этаже обрушилась новая крыша.

Для того чтобы превратить, во всех смыслах, в развалину работу «Пушкинского дома» в Дели, гаденышу Бореньке потребовалось около пяти месяцев. Процедура изгнания его из Дели заняла месяцев семь или восемь.

«Пушкинскому дому» потребовалось вернуть для этого с пенсии некоего Игоря Михайловича, знавшего в Индии каждую собаку, а ныне спокойно преподававшего в университете и писавшего свои книги по литературоведению. Это было страшным ударом по кадровой политике «Дома», но никаких иных вариантов не возникало.

Игорь Михайлович отправился в Дели с предварительной поездкой, разбираться — и выяснил, что на постоянную работу ехать ему невозможно. Потому что гаденыш Боренька, видя, что отступать некуда, начал одновременный ремонт во всех квартирах «Пушкинского дома» в Дели. Квартиру Саши он сделал заблаговременно, но Саша с многочисленным семейством в ней и оставался. Сам Боренька съехал в гостиницу, нанеся этим мощный удар по статье «гостиничные расходы». Игорю Михайловичу просто было негде поселиться. И, значит, Боренька продлил себе в Дели срок — и зарплатную ведомость — до окончания ремонта.

Никогда еще в истории «Пушкинского дома» один гаденыш не держал в заложниках все учреждение.

— Аналогичные ощущения я испытывал, наблюдая разлив Иравади несколько лет назад, — с удовольствием рассказывал мне вернувшийся Игорь Михайлович. — Катастрофа полная, но, пока вода не уйдет сама, сделать нельзя ни черта.

Принимать дела Игорю Михайловичу фактически пришлось у другого уволенного на пенсию — предшественника Бореньки, замечательного человека по кличке «сэр Олег». Индийцы считали его идеальным экземпляром британского джентльмена, по странной случайности родившегося в России. Выше комплимента в этой стране не бывает. Решение говорить именно с ним (тоже, кстати, уволенным на пенсию за неправильный возраст) было неизбежным, потому что на сэре Олеге все дела офиса по сути и закончились, все знакомства и связи «Пушкинского дома» среди местной интеллигенции на нем и прервались.

Боренька держался за делийскую землю до последнего, но потом тихо исчез. В Москве его следов не обнаруживается (не то чтобы я их искал).