Против ветра - Дж. Фридман

Мотель старомодный, шестнадцать номеров, тут же кухня. Во всех номерах пора проводить ремонт, начиная со стен и кончая всем остальным. В ноздри ударяет вонь — засорились унитазы. Попозже, когда солнце припечет, благоухать будет вовсю. Это заведение напоминает мне о поездках, приходившихся на время летних отпусков, когда мы всем скопом втискивались в отцовский «кадсон» и ехали в места, которые сейчас называют Ривьерой для цветных, — в Северную Флориду, в Алабаму, к берегам Миссисипи там, где она впадает в Мексиканский залив. Сейчас, говорят, эти места считаются престижными, но в те годы туда отправлялись люди, которые родились в этой части страны и не могли поехать куда-нибудь еще, чтобы увидеть море. Такой отпуск до того напоминал то, что было дома, если не считать песка, покрытого отложениями смолистой нефти и приносимого с нефтяных вышек, едва различимых в дымке вдали, и тепловатой, сплошь усеянной москитами воды, что разница была практически незаметна.

Побывав в трех таких поездках, мы поставили на этом точку и купили взамен цветной телевизор.

Через распахнутую дверь я вижу девицу с пылесосом. Она чувствует мое присутствие рядом, но решает меня не замечать.

— Эй! — кричу я. Валять здесь дурака некогда, времени нет.

Она бросает на меня косой взгляд. Солнце у меня за спиной мешает ей хорошенько меня рассмотреть, тем не менее она понимает, что имеет дело не с посетителем: я слишком хорошо одет и пришел один, без женщины.

— Да? — Голос у нее пискливый и враждебный.

— С тобой можно поговорить?

— О чем?

— Выруби эту чертову штуковину, тогда скажу. — Боже, неужели любой встречный и поперечный будет тыкать меня носом в дерьмо?

Она выключает пылесос, властные нотки в моем голосе подсказывают ей, что не стоит зарываться.

— Спасибо, — говорю я, придавая благодарности еле заметный издевательский оттенок и давая понять, что вижу все ее выверты невооруженным глазом.

— Что тебе надо? — пискливо спрашивает она. — Я и так выбилась из графика, дежурю сегодня одна, эти ублюдки нарочно меня подставили.

— Я ищу Риту Гомес.

Она пристально смотрит на меня: я ее напугал.

— Это случайно не ты?

— А что, я на нее похожа? — мотает она головой.

— Не знаю. Я с ней никогда не встречался.

— А почему ее ищешь?

— У меня к ней кое-какие вопросы. — Если не изменим темп, то и к вечеру не управимся. — Их всего несколько, много времени это не займет.

— Ты из полиции?

Я медлю с ответом:

— Нет. А почему ты так думаешь?

— А тогда зачем она тебе нужна? — отвечает она вопросом на вопрос.

— Затем, что у меня к ней вопросы, на которые, как мне кажется, она могла бы ответить. А почему ты решила, что я из полиции? — напускаю я на себя подозрительный вид. — Разве к ней никто не приходит? Ну, скажем, друзья?

— Ты не похож ни на одного из ее друзей.

Уперлась, как осел. Если бы она держалась непринужденно и сказала, что Риты нет, я, наверное, повернулся бы и ушел. Теперь же приходится дожимать ее.

— А ты знаешь, где она сейчас? — захожу я с другого боку.

— Нет.

— Разве она здесь не живет?

— Нет, живет. Но сейчас ее нет.

— Как, по-твоему, когда она вернется?

Она пожимает плечами.

— Когда ей на работу? — не отстаю я.

— Сейчас. А иначе почему бы я так припозднилась, черт побери?

— Значит, она слиняла.

— Что?

— По идее, она должна быть здесь, но ее нет.

Она улыбается. С зубами у нее все в порядке, видно, раскошеливаться на три штуки не пришлось.

— Да, должна быть.

Пожалуй, хватит. Я вхожу в комнату, закрываю дверь. Она пятится от меня. Внутри царит мрак, занавески здесь достают до пола и плотно задернуты, чтобы было не так жарко.

— Тебе нельзя заходить сюда. Когда я делаю уборку, эту дверь положено оставлять открытой.

— Больше не буду. Где она? — спрашиваю я, повышая голос. — Хватит водить меня за нос, времени у меня в обрез, некогда тут с тобой лясы точить.

Она перепугалась, держит шланг пылесоса наперевес, словно ружье.

— Я не знаю. Правда. Я не знаю, куда они ее увезли.

Счастливый билетик, только вытянул его кто-то другой.

— Кто? Кто увез?

— Не знаю.

— Я тебе что сказал? — Я делаю шаг к ней.

— Какие-то парни, — быстро отвечает она и, пятясь от меня, чуть не спотыкается. — Их было двое.

— Когда?

— Вчера вечером. То ли в десятом, то ли в одиннадцатом часу.

— Полицейские?

— Не знаю. — Она колеблется, я подступаю еще ближе. Теперь ей никуда уже не деться. — Да. Они не сказали, откуда, но точно из полиции.

Вот и ответ на вопрос, почему я оказался в таком положении, как сейчас: вчера вечером, когда я пил и трахался, делая вид, что работаю не покладая рук и добываю нужные сведения, двое полицейских меня обошли и первыми добрались до Риты Гомес.

— А ты не знаешь, куда они ее повезли?

Она качает головой.

— Я думала, они хотели отвезти ее в тюрьму.

— В тюрьму? — На сколько же я позволил себя опередить? Может, Фред и Энди правы и я на самом деле сдаю?

— Да, чтобы допросить ее насчет Ричарда. Знаешь, — говорит она голосом, в котором слышится открытая неприязнь, — того болвана, который все увивался вокруг нее, пока сам не сгинул, бедняга!

Каким же надо было уродиться, думаю я, чтобы эта девица отзывалась о тебе с таким презрением? Если даже на нее производил он такое гнетущее впечатление?

19

Полицейские вихрем проносятся по Санта-Фе, раз за разом прочесывая город, все до единого бары, мотели, ночлежки для бездомных, клиники, где хранятся запасы консервированной крови, бюро по временному трудоустройству, перекрестки, промышленные предприятия. Моузби координирует всю операцию, и, хотя основная нагрузка падает на Санчеса и Гомеса, к ней подключили всех полицейских, каких только можно. Если удастся найти компромат на рокеров, тогда политический резонанс от суда будет еще большим, он привлечет внимание и в конечном счете завершится вынесением приговора. Моузби знает, что, если удастся собрать достаточно улик, чтобы вынести дело на рассмотрение большого жюри и добиться предъявления обвинения, дальше все пойдет как по маслу. Но главная задача — найти убийцу. Пока операция не получила нежелательной огласки. Робертсон следит за тем, чтобы представить ее в нужном свете: сведение счетов между бандами перешло допустимые границы и, увы, повлекло за собой неминуемое возмездие. Жуткие подробности происшедшего он от широкой общественности скрывает, и пока пресса клюет на эту уловку. Как только в установленном порядке будет произведен арест и суд начнет совещаться с адвокатами сторон, промывание мозгов пойдет вовсю и будет продолжаться до тех пор, пока не развернется процедура суда и на обвиняемого не будут смотреть, как на изгоя общества, бешеного пса, место которому на живодерне.

Этот вариант развития событий широко распространен, так всегда делают, когда речь идет об изуверских убийствах. Никому, кроме разве что самого обвиняемого и его поверенного, даже в голову не придет усомниться в этом. Что же до их доводов, то они, разумеется, шиты белыми нитками и продиктованы корыстными соображениями. В результате лавры героев дня достаются Санчесу и Гомесу.

Сначала они направились в «Росинку», не скрывая, что из полиции, но вернулись несолоно хлебавши: никто не стал тратить на них время. Ретировавшись, они выяснили только, что рокеры там побывали (что значения почти не имело, так как рокеры были в десятках таких заведений в момент массового наплыва посетителей), забрали с собой какую-то девицу, которая то ли работает в мотеле, то ли нет, — смотря кого слушать. Выяснилось также, что, возможно, и убитый, и рокеры накануне вечером были в баре, повздорили из-за того, что им попытались всучить дозу некачественного наркотика, вышли наружу, чтобы продолжить выяснение отношений, — стычки по таким поводам случались то и дело, с таким же успехом еще кто-нибудь мог свести счеты с убитым в другой вечер. Об убитом сложилось мнение как о человеке, который раздавал обещания, не умея подкрепить их кулаками.

В девятом по счету мотеле — удача. У девушки страшные боли, по-прежнему идет кровь, она попыталась было лечиться на свой страх и риск, побоявшись идти в больницу и выдумывать там правдоподобную историю о случившемся. Они по-отечески утешают ее, она что, не понимает, что может умереть? Она слишком слаба, чтобы перечить, да, они из полиции, разумеется, любая помощь с ее стороны будет только приветствоваться, но сейчас их больше всего заботит ее здоровье.

В больнице, где в обязательном порядке регистрируются все пациенты, они обходятся без этого. (Для того, говорят они ей, чтобы напавшие на нее не дознались, что она обратилась к властям.) Поэтому, когда через несколько часов она уезжает с ними — еще слабая, но получившая квалифицированную медицинскую помощь, держа в руке пластмассовую коробку, доверху набитую антибиотиками, то, формально говоря, она там не была. А поскольку она, формально говоря, там не была, то, формально говоря, никто и не допрашивал ее и не выуживал никаких сведений.