Я вернулся за тобой (СИ) - Попова Любовь

Одна рука внизу и я могу представить, как он водит по члену, сквозь штаны. Выпрямляю спину, встаю лицом к нему и широко расставляю ноги. Провожу руками по телу, словно кистью вырисовывая силуэт, трогаю себя за грудь, щипаю соски, чувствую себя восхитительно порочной, готовой на любые непотребства, чтобы на той стороне связи у Мирона горело все. Особенно сердце, что мог владеть всем этим, но сам отказался.

Мирон не столь щепетилен как я. Не стесняясь, достает член в прямо эфире. Даже отсюда вижу переплетение вен и темно розовую головку, которая появляется, стоит Мирону сдвинуть вниз крайнюю плоть. Мирон двигает рукой вверх вниз, он лакает себя медленно, как ласкала я, когда первый раз член попал ко мне в руки.

Я тогда не могла поверить, что он смог уместиться во мне. Но еще больше, что у такого довольно щуплого на вид парня такой агрегат. Сейчас контраст не так заметен, но год назад это казалось волшебством.

В тело словно вливают жидкий металл, разгоняя его по венам, насколько мне стало опасно и горячо. Я как в тумане, подхожу ближе, как будто прямо сейчас могу дотронуться до разбухающей плоти. Коснуться пальцами, провести рукой по всей длине, взвесить в ладонях тяжелые яйца. Рот сам наполняется слюной, и я смачиваю пересохшие губы.

Тяну руку вверх, просовывая пальцы в рот и обильно их смачиваю, сквозь пелену похоти замечаю, что Мирон повторяет движение один в один, но другой рукой.

В голове вспышкой воспоминания о вкусе его кожи, запахе что всего за одни сутки въелся в меня о том, как он одним касанием мог взбудоражить все мои нервные окончания. Но сейчас я поняла, что ему даже касаться не надо, можно просто смотреть.

Мокрыми пальцами я скольжу по шее, представляя на их месте шершавый язык как лезвие по чувствам. Дальше по соскам, которые Мирон первый смог сделать твердыми. Одним своим дьявольски темным взглядом. Царапаю ногтями кожу прикрытую тканью и дальше, касаюсь местечка между ног, расставляя их еще шире. Трогаю там, где казалось пустыня будет всегда.

Но сейчас там тропики.

Горячо и влажно. Туго и мягко. По пальцам стекает сок, и я размазываю его по горошинке клитора, чуть закусив губу от возбуждения.

Я ненавижу Мирона. За то, что только он может сделать меня такой — отвратительно порочной, способной заснуть в себя два пальца. Я ненавижу Алекса, который не может раскрепостить меня. Я ненавижу себя сама, потому что хочу ртом заменить пальцы Мирона, все быстрей ласкающего член. Мирон стискивает челюсти, не сводит взгляда с моей влажной киски. Я только шире раздвигаю ноги, сажусь на кровать и медленно раздвигаю половые губки. Просовываю пальцы внутрь, они двигаются вперед, назад, словно зажатые мягкими, горячими тисками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Открываю в себе забытое удовольствие, что плещется как вино в бокале, готовое вот-вот заполнить меня без остатка, захлебываться в собственном оргазме. И тело почти кипит от кайфа, растекшегося по венам, а член Мирона, кажется, занимает уже весь экран, как вдруг дверь хлопает.

Мирон дергается, что-то говорит, только улыбаюсь, подхожу ближе, зная, что он услышит каждое тихое слово.

— Сейчас ты почувствуешь то, что чувствовала я, когда ты меня кинул. И больше никогда ко мне не подойдешь, потому что пришел Алекс и я собираюсь дать ему то, что ты никогда больше не получишь, – говорю я тихо, но четко, а потом кричу в сторону коридора. – Алекс, я в постели! Уже влажная, только для тебя.

Потому что другой для меня не существует.

Алекс заходит через минуту, а я больше не поворачиваюсь к экрану, отхожу к кровати, делая самый восхищенный вид, на который способна.

— Малышка, надеюсь, Дашка ушла надолго, потому что у меня на тебя большие планы, — хрипит Алекс, расстегивая рубашку, чтобы я могла насладиться его идеальным телом.

Глава 20. Мирон

Я много раз представлял, как именно Алекс ее трахает. Знал, что удовольствие его заботит только свое. Все, что достается Сашке, — это порция его оргазма и обнимашки в благодарность.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я с точностью до звука помню, как она кончала в первый раз. Тихо, часто дыша и как будто сдерживая собственный крик, словно стыдясь удовольствия. Не веря в него. Не веря в нас.

Но еще я помню, как она кончала в последний раз. Когда рамки и запреты отброшены, а она уверена в правильности каждого движения внутри нее. Каждого влажного шлепка и укуса. Когда поцелуи становились необходимостью, а разъединяться не хотелось даже после оргазма.

Саша умела полностью отдавалась страсти, кипела и выбрасывала капли на меня, обжигая, выкрикивая «Мирон» и сотрясаясь от экстаза. Снова и снова, меняя позы, царапая кожу, кусая в кровь губы. Снова и снова, пока сил не осталось только на то, чтобы закрыть глаза.

Эти моменты я настолько часто воспроизвожу в памяти, что, будь они записаны на диск, он давно бы стерся. А вот диск с отвратными фантазиями о том, как она трахается с Алексом, я выкинул. Для меня это как педофилия. Старик трахает девочку. Да и нахуй такое смотреть, если у меня есть в голове настоящая Саша, а не искусственно дрыгающаяся под грубыми хаотичными толчками нелюбимого мужика.

Потираю переносицу, продолжая курить сигарету за сигаретой. Но глаза не закрываю. Смотрю, как извращенец, как двигается белый зад в экране мобильного.

Я не выключил. Рука не поднялась, словно весь этот год было проще верить, что Сашка, несмотря на секс с другим, моя. Но сейчас как будто проснулся. Понял, что Саша действительно трахалась с другим. Насильно выпал в реальность и пытаюсь забраться обратно. Но вход в сказку, где я жил, улетает все дальше и дальше, словно насмехаясь надо мной, оставляя купаться в собственном болоте.

И я сижу в тачке, погружаясь в этот омут все больше, пока Саша демонстрирует, что я ей не нужен.

— Не верю, блядь! Не верю, сука!

Но какое ей дело до моих криков, она ведь так старается. Стонет, правда, громче обычного, кожу его гладит, а не царапает, а изгибается дугой чересчур, словно силясь показать, что ходит на свои танцы не зря. Но все это ничего не значит, потому что в следующий момент она седлает Алекса лицом ко мне. Я вижу каждую эмоцию, вижу в каждой злой ухмылке месть. Сладкую, жестокую, горькую для нас обоих, как пиво, которое мы с ней пили.

«Посмотри, — говорит она мне, — как мне нравится чужой член, посмотри, — кричит она, — я счастлива без тебя».

И от этого еще больнее, словно кто-то колючей проволокой шею перетянул в надежде пустить мне кровь. И лучше бы сдохнуть прямо сейчас, а я просто задыхаюсь. В груди больно, и глаза щиплет. Я знаю, что сейчас она трахает Алекса, а ебет меня. За предательство. За исчезновение из ее жизни. А главное — за попытку вытащить ее из кокона, в который сам же и посадил.

Будь это просто порнушкой про отчима и непослушную падчерицу, я бы даже подрочил, но сейчас мне противно. Член уныло болтается в такт моим рыданиям.

В затылок пулеметной очередью врезаются пули боли, вызывая жгучую тошноту, как после отравления. Но я смотрю, смотрю на это родео, на жестокую улыбку и только спустя пару минут осознаю, что сотрясаюсь от рыданий. Касаюсь щеки и понимаю, что впервые за много лет пролил слезу. Меня ломает, а руки чешутся так, что хочется убивать. И, наверное, это бы и осталось желанием, если бы Саша вдруг сама не начала ласкать себя, идеальную грудь, дерзкие соски и распухший клитор, который она остервенело принимается теребить, словно огонь пытается из себя выдоить. Пятая сигарета уже скурена, перед глазами туман, словно это может скрыть блядство, к которому я сам толкнул Сашу. Я смог закрыть глаза, только когда узнал ее оргазм. Прикрытые глаза, раскрытие губ и видимая дрожь, пронзившая все тело. Я прикрываю лицо руками, больше не в силах смотреть на это. Если она начнет ему сосать, я просто могу ее убить. Или его. Да, лучше убить Алекса, чтобы убрать из нашего прошлого это отравляющее обстоятельство.

Из машины вываливаюсь, меня рвет. Поднимаю взгляд на десятый этаж. Свет притушен, словно в комнате горит свеча, а значит, все продолжается, значит, она все так же стонет, все так же наслаждается членом Алекса. Сплевываю остатки отвратного бургера и сквозь пелену слез замечаю Лексус Алекса, стоящий поодаль от других машин. Даже здесь он отличился, не захотел быть как все. Все ему подавай лучшее. Сашу ему… Урод. Мозги давно всмятку, сама Саша их взболтала так, что в голове я уже ломаю Алексу позвоночник.