Случайные обстоятельства - Леонид Борич

Бобрик полез было в люк — совсем голову потерял, — и Букреев, приводя его в чувство, еще спокойнее, почти раздельно сказал:

— Не ту-да, мичман... На плавбазу.

— Есть, товарищ командир. Я мигом...

Предложенный командиром план был совершенно конкретным, и Бобрику даже стало как будто легче. Да и не о себе он думал в эти минуты, спускаясь на пирс и подбегая к плавбазе: боялся, что командира подвел.

— Ладно, хватит, — сказал Мохову командующий. — Только размазываем... Командир...

— Ясно, товарищ командующий, — мрачно сказал Букреев.

— Да нет! Доволен я вашим экипажем...

— Есть... — сдержанно ответил Букреев.

— А мичману... — Командующий вздохнул. — Записать от меня благодарность. За высокую исполнительность и инициативу.

— Есть, — с облегчением сказал Букреев и чуть улыбнулся. — Разрешите также, товарищ командующий, от вашего имени передать насчет двухкомнатной квартиры. Тесно им в одной комнате...

— Кому? — нахмурился командующий.

— Букреев!.. — очень тихо предостерег Мохов.

— Никак пробить не можем, — упрямо сказал Букреев. — А служит мичман Бобрик отлично, товарищ командующий. И двое детей... — Разнополых, — добавил Букреев, вспомнив, что это, кажется, имеет в квартирном вопросе какое-то значение.

Командующий усмехнулся, с интересом взглянул на Букреева и, понимая всю безвыходность положения, в которое он сейчас поставлен, сказал:

— А тебе, командир, палец в рот не клади. Откусишь.

— Как будет приказано, товарищ командующий, — невозмутимо ответил Букреев.

— Ну, ладно. Передайте там от меня и насчет квартиры... Для разнополых.

— Ясно, — сказал Букреев, довольный своей удачной кавалерийской атакой.

— Как фамилия старпома? — поинтересовался командующий.

— Капитан второго ранга Варламов, — подсказал Мохов.

— И как он?

— В свое время через ступеньку перешагнул, товарищ командующий: из боевой части — сразу в старпомы. Вот... Букреев настоял тогда.

— Сколько он лет в старпомах? — командующий повернулся к Букрееву.

— Третий год, товарищ командующий.

— Недавно, — уточнил Мохов и, вспомнив, что Букреев уже несколько раз поднимал вопрос о продвижении своего старпома, добавил, чтобы уже при командующем покончить с этим: — Нормально служить будет — через год-другой на командирские классы пошлем.

— А чего ждать, если толковый? — спросил Букреев.

— Я ведь уже объяснял вам, — раздраженно сказал Мохов, — слишком ваш старпом молод для командира.

— То не выдвигаем, потому что молод, успеется... — Букреев пожал плечами, не желая видеть, как Мохову неприятен сейчас этот разговор в присутствии командующего. — А потом — и двигать поздно: состарился для подводных лодок.

Командующий молчал, видимо давая возможность Мохову оборвать Букреева.

— Что же, командование меньше вашего разбирается, кого и куда двигать? — строго спросил Мохов.

— В моих офицерах — меньше.

— Да-а... — протянул Мохов, покосившись на командующего. — Я вижу, Букреев, в скромности вас не обвинишь...

— Мы тут недавно одного командира маршалу представляли, — сказал командующий. — Вот, мол, совсем еще молодой, перспективный командир... А маршал усмехнулся: «Я в его годы армией командовал. И никто молодым не считал...»

— Но не всем же армиями командовать, — мягко возразил Мохов. — Это ведь как исключение, товарищ командующий...

— Так и создаем исключения. Сами, Мохов, создаем... А если человек к тридцати трем-четырем годам не стал командиром лодки, может, ему и не следует им становиться?.. — Он взглянул на пирс, потом на часы и проворчал: — Видно, не дождусь вашего мичмана. Пришлите этот растворитель. Я у Мохова буду.

— Есть, товарищ командующий.

— А в море, видимо, послезавтра выходим.

— Ясно....

Командующий стал спускаться с мостика, а Мохов, собираясь вслед, сказал недовольно, чтобы Букреев не думал, что раз командующий похвалил, то уже и отвечать не перед кем.

— Наведите, Букреев, порядок в экипаже. Черт знает что делается, а вы всех повышать спешите... И со штурманенком своим разберитесь. — Он передал Букрееву книгу, отобранную у Филькина. — Командующий на корабле, а он у вас романы почитывает. Безобразие. Посадить на гауптвахту.

— Есть...

Тут командующий ступил на трап, отдал честь флагу, и Букреев скомандовал «смирно».

 

— Осторожно, старпом, сохнет медленно, — весело предупредил Букреев, когда Варламов по его вызову поднялся на мостик.

— Когда же это Бобрик успел? — удивился Варламов.

— Исполнительный военнослужащий, вот и успел.

— Да-а... Ну как, товарищ командир?

— Нормально. Почти без потерь. Только Бобрик своей краской испачкал рукав командующего, а Филькин застигнут Моховым за чтением вот этого романа.

— Романа? Не может быть!.. — Варламову трудно было поверить.

— С Филькиным — может, — вздохнул Букреев.

— Но, товарищ командир... Сейчас?! Здесь?!.

— А когда же ему читать? — невозмутимо сказал Букреев. — Замордовали человека службой, вот и выбрал время... Велено на гауптвахту сажать. Отдайте-ка Филькину, пусть уж дочитает. Хороший роман.

— Есть... — Варламов спрятал книгу за отворот канадки.

— А механик тоже хорош, — сказал Букреев. — Его бы за эту инициативу с трюмным — наказать надо...

— Есть, товарищ командир...

Чувствовалось, что старпому хотелось бы не согласиться с командиром, может быть, возразить, но все это он мог только в мыслях, в душе, потому что иначе ему не следовало служить на флоте. Хотя... хорошо хоть, что в душе не согласен, подумал Букреев. Он взглянул на своего старпома, и Варламов понял, что это несогласие можно как-то и вслух сейчас выразить.

— Товарищ командир, мне кажется, что механик...

— Ну? — хмуро спросил Букреев.

Варламов замолчал. Не так, видно, понял он командира, что ли...

— Ну? — нетерпеливо повторил Букреев. — Хотите сказать, что, может, механик-то как раз и занимался делом? Так?

— Так точно, товарищ командир, — твердо сказал Варламов. — За что же наказывать?

— Правильно, — одобрил Букреев. — Накажем в другой раз.

— Товарищ командир, приказ на доктора пришел: майора присвоили. Иван Федорович приглашает вечером в кафе, на мальчишник... Если, конечно, будет сход на берег.

— Будет, — сказал Букреев. — Кафе утверждается. Что еще?

— Заместитель в штаб флота собрался. Хочет сегодня же выехать. Может, успеет... Заготовить командировочное предписание?

— Решил нашим трюмным медали пробить за прошлое плавание. Идеалист... Пусть едет.

— Ясно. У меня все, товарищ командир. Разрешите идти?

— Да, старпом.

11

Букреев остался на мостике один. Тихо и медленно опускались на пирс и корабли пушистые хлопья, мороз почти не чувствовался, короткий полярный день подходил к концу, вдали уже заголубели сопки, и теперь, после нескольких часов напряжения, приятно было побыть немного в полном одиночестве.

Напротив, с высокого борта плавбазы, торопливо сбегал по крутому трапу мичман Бобрик с бутылкой в руке. Совсем недавно из-за него пришлось пережить несколько неприятных минут, но, поглядывая сейчас на своего интенданта, Букреев не только не чувствовал никакого раздражения, а наоборот — лихостью своей Бобрик даже развеселил немного: рискуя поскользнуться на трапе, он все-таки ни разу не ухватился за натянутый сбоку леер, лишь бы только выглядеть со стороны настоящим моряком.

Сам Букреев давно уже не заботился о подобных мелочах военно-морского шика, но замечать это стремление у своих подчиненных ему всегда было приятно.

А Бобрик, сбегая по скользкому трапу, все время специально помнил, что не надо хвататься за леер, и усмирял в себе обычный инстинкт самосохранения. Вот командир — тот другое дело, он мог себе это позволить, он вообще, в глазах Бобрика, на многое имел право, на то он и был командиром, и что бы он ни делал, как бы ни поступал, Бобрик и в мыслях не мог допустить, что это можно или нужно было сделать иначе. Более того, все другие командиры оценивались Бобриком тем выше, чем больше они походили на Букреева.

Перебежав пирс, Бобрик уже ступил на лодочный трап, но вдруг как-то весь замедлился, а потом и остановился. Букреев, не понимая, в чем дело, посмотрел в ту же сторону.

По пирсу легко и уверенно шла женщина в светлом пальто, в сапожках и в пуховой шапочке, припорошенной снегом.

Увидеть здесь женщину было само по себе достаточной редкостью, и, разглядывая ее, Букреев, объективности ради, отметил, что она, пожалуй, мила, даже вроде бы очень мила; впрочем, он все-таки не особенно доверял сейчас этому впечатлению: если двадцать суток был в море и вообще не видел никакой женщины, любая из них может показаться не то что милой, а даже красавицей. Букреев давно уже не обманывался на этот счет, но вот Бобрик — радостно кивающий Бобрик, у которого она о чем-то спросила, поравнявшись, — с такой готовностью и обстоятельностью, явно излишней, стал отвечать ей, что, хотя между Букреевым и его интендатом разницы было всего пять лет, не больше, Букреев подумал именно о нем, а не о себе: о том подумал, до какого же, интересно, возраста мужчина разговаривает с женщинами не как со всеми, а как-то особенно — так, что даже и голос вроде бы меняется, и улыбка, и жест...