Былое и думы (Часть 7) - Александр Герцен

- Это все зависть, - говорил он, - у кого из наших заведется хорошее пальто, сейчас другие кричат: "Шпион!"

- Отчего же, - спросил его Зено Свентославский, - у тебя никогда не было хорошего пальто, а тебя всегда считали шпионом?

Все захохотали. (353)

- Да обидьтесь же наконец, - сказал Чернецкий.

- Не первый, - сказал философ, - имею дело с такими безумными.

- Привыкли, - заметил Чернецкий.

Мошенник вышел вон.

Все порядочные поляки оставили его, за исключением совсем спившихся игроков и совсем проигравшихся пьяниц. С этим Михаловским в дружеских отношениях остался один человек, - и этот человек ваш хозяин Тур.

- Да, это подозрительно. Я сейчас...

- Что сейчас?.. Дело теперь не поправите, а имейте этого человека в виду. Какие у вас доказательства?

Вскоре после этого Сверцекевич был назначен жондом в свои дипломатические агенты в Лондон. Приезд в Париж ему был позволен - в это время Наполеон чувствовал то пламенное участие к судьбам Польши, которое ей стоило целое поколение и, может, всего будущего.

Бакунин был уже в Швеции - знакомясь со всеми, открывая пути в "Землю и волю" через Финляндию, слаживая посылку "Колокола" и книг и видаясь с представителями всех польских партий. Принятый министрами и братом короля - он всех уверил в неминуемом восстании крестьян и в сильном волнении умов в России. Уверил тем больше, что сам искренно верил, если не в таких размерах, то верил в растущую силу. Об экспедиции Лапинского тогда никто не думал. Цель Бакунина состояла в том, чтоб, устроивши все в Швеции, пробраться в Польшу и Литву и стать во главе крестьян.

Сверцекевич возвратился из Парижа с Домантовичем. В Париже они и их друзья придумали снарядить экспедицию на балтийские берега. Они искали парохода, искали дельного начальника и за тем приехали в Лондон. Вот как шла тайная негоциация дела.

...Как-то получаю я записочку от Сверцекевича - он просил меня зайти к нему на минуту, говорил, что очень нужно и что сам он распростудился и лежит в злой мигрени. Я пошел. Действительно, застал больным и в постели. В другой комнате сидел Тхоржевский. Зная, что Сверцекевич писал ко мне и что у него есть дело, Тхоржевский хотел выйти, но Сверцекевич остановил его, и я очень рад, что есть живой свидетель нашего разговора. (354)

Сверцекевич просил меня, оставя все личные отношения и консидерации73, сказать, ему по чистой совести и, само собой разумеется, в глубочайшей тайне об одном польском эмигранте, рекомендованном ему Маццини и Бакуниным, но к которому он полной веры не имеет.

- Вы его не очень любите, я это знаю, но теперь, когда дело идет первой важности, жду от вас истины, всей истины...

- Вы говорите о Булевском? - спросил я.

- Да.

Я призадумался. Я чувствовал, что могу повредить человеку, о котором все-таки не знаю ничего особенно дурного, и, с другой стороны, понимал, какой вред принесу общему делу, споря против совершенно верной антипатии Сверцекевича.

- Извольте, я вам скажу откровенно и все. Что касается до рекомендации Маццини и Бакунина, я ее совершенно отвожу. Вы знаете, как я люблю Маццини; но он так привык из всякого дерева рубить и из всякой глины лепить агентов и так умеет их в итальянском деле ловко держать в руках, что на его мнение трудно положиться. К тому же, употребляя все, что попалось, Маццини знает, до какой степени и что поручить. Рекомендация Бакунина еще хуже: это большой ребенок, "большая Лиза", как его называл Мартьянов, которому все нравятся. "Ловец человеков", он так радуется, когда ему попадется "красный" да притом славянин, что он далее не идет. Вы помянули о моих личных отношениях к Булевскому; следует же сказать и об этом. Л. 3енкович Я Булевский хотели меня эксплуатировать, инициатива дела принадлежала не ему, а 3енковичу. Им не удалось, они рассердились, и я все это давно бы забыл, но они стали между Ворцелем и мной, и этого я им не Прощаю. Ворцеля я очень любил, но, слабый здоровьем, он подчинился им и только спохватился (или признался, что спохватился) за день до кончины. Умирающей рукой сжимая мою руку, он шептал мне на ухо: "Да, вы были Правы" (но свидетелей не было, а на мертвых ссылаться легко). Затем вот вам мое мнение: перебирая все, я не нахожу ни одного поступка, ни одного слуха даже, который бы заставлял подозревать политическую честность (355) Булевского; но я бы не замешал его ни в какую серьезную тайну. В моих глазах он - избалованный фразер, безмерно высокомерный и желающий во что бы то ни было играть роль; если же она ему не выпадет, он все сделает, чтоб испортить пьесу.

Сверцекевич привстал. Он был бледен и озабочен.

- Да, вы у меня сняли камень с груди... если не поздно теперь... я все сделаю.

Взволнованный Сверцекевич стал ходить по комнате. Я ушел вскоре с Тхоржевским.

- Слышали вы весь разговор? - спросил я у него, ид учи.

- Слышал.

- Я очень рад; не забывайте его - может, придет время, когда я сошлюсь на вас... А знаете что, мне кажется, он ему все сказал да потом и догадался проверить свою антипатию.

- Без всякого сомнения. - И мы чуть не расхохотались, несмотря на то что на душе было вовсе не смешно.

1-е нравоучение

...Недели через две Сверцекевич вступил в переговоры с Blackwood компанией пароходства - о найме парохода для экспедиции на Балтику.

- Зачем же, - спрашивали мы, - вы адресовались именно к той компании, которая десятки лет исполняет все комиссии по части судоходства для петербургского адмиралтейства?

- Это мне самому не так нравится, но компания так хорошо знает Балтийское море - к тому же она слишком заинтересована, чтоб выдать нас, да и это не в английских нравах.

- Все так - да как вам в голову пришло обратиться именно к ней?

- Это сделал наш комиссионер.

- То есть?

- Тур.

- Как, тот Тур?..

- О, насчет его можно быть покойным. Его самым лучшим образом нам рекомендовал Булевский.

У меняна минуту вся кровь бросилась в голову. Я смешался от чувства негодования, бешенства, оскорбленья, (356) да, да, личного оскорбленья... А делегат Речи Посполитой. ничего не замечавший, продолжал:

- Он превосходно знает по-английски - и язык и законодательство.

- В этом я не сомневаюсь, Тур как-то сидел в тюрьме в Лондоне за какие-то не совсем ясные дела и употреблялся присяжным переводчиком в суде.

- Как так?

- Вы спросите у Булевского или у Михаловского. Вы не знакомы с ним?

- Нет.

- Каков Тур - занимался земледельем, а теперь занимается вододельем...

Но общее внимание обратил на себя взошедший начальник экспедиции полковник Лапинский.

LAPINSKI-COLONEL. POLLES-AIDE DECAMP74

В начале 1863 года я получил письмо, написанное мелко, необыкновенно каллиграфически и .начинавшееся текстом "Sinite venire parvulos"75. В самых изысканно льстивых, стелющихся выражениях просил у меня раrvulus76, называвшийся Polies, позволенья приехать ко мне Письмо мне очень не понравилось. Он сам - еще меньше. Низкопоклонный, тихий, вкрадчивый, бритый, напомаженный, он мне рассказал, что был в Петербурге в театральной школе и получил какой-то пансион, прикидывался сильно поляком и, просидевши четверть часа, сообщил мне, что он из Франции, что в Париже тоска и что там узел всем бедам, а узел узлов - Наполеон.

- Знаете ли, что мне приходило часто в голову, и я больше и больше убеждаюсь в верности этой мысли, - надобно решиться и убить Наполеона.

- За чем же дело стало?

- Да вы как об этом думаете? - спросил parvulus, несколько смутившись.

- Я никак. Ведь это вы думаете...

И тотчас рассказал ему историю, которую я всегда (357) употребляю в случаях кровавых бредней и совещаниях о них.

- Вы, верно, знаете, что Карла V водил в Риме по Пантеону паж. Пришедши домой, он сказал отцу, что ему приходила в голову мысль столкнуть императора с верхней галереи вниз. Отец взбесился. "Вот... (тут я варьирую крепкое слово, соображаясь с характером цареубийцы in spe...77 негодяй, мошенник, дурак....), такой ты сякой! Как могут такие преступные мысли приходить в голову... и если могут - то их иногда исполняют, но никогда об этом не говорят..."78

Когда Поллес ушел, я решился его не пускать больше. Через неделю он встретился со мной близ моего дома, говорил, что два раза был и не застал, потолковал какой-то вздор и прибавил:

- Я, между прочим, заходил к вам, чтоб сообщить, какое я сделал изобретение, чтоб по почте сообщить что-нибудь тайное, например в Россию. Вам, верно, случается часто необходимость что-нибудь сообщать?

- Совсем напротив, никогда. Я вообще ни к кому тайно не пишу. Будьте здоровы.

- Прощайте, - вспомните, когда вам или Огареву захочется послушать кой-какой музыки - я и мой виолончель к вашим услугам.

- Очень благодарен.

И я потерял его из вида, с полной уверенностью, что это шпион - русский ли, французский ли, я не знал, может интернациональный, как "Nord" - журнал международный.