Миллион на три не делится - Анна Литвинова

– Саша?.. Мне, конечно, горько об этом даже подумать… Правда, говорят, жены все замечают последними… Но, молодой человек, я передумала за последние четыре дня о многом… Что только не придет в голову в подобной ситуации… Но я уверена: даже если бы вдруг мой Саша решил предпочесть меня кому-то (но у меня, конечно, нет ни малейших оснований подозревать его в измене!), он бы никогда не покинул меня настолько по-подлому, трусливо… Саша, знаете ли, настоящий мужчина – во всех своих проявлениях…

– Были ли у Александра Матвеевича враги? Чем он занимался до выхода на пенсию?

– Враги?.. Не думаю… Недоброжелатели – возможно… Но не настолько серьезные, чтобы желать ему или мне серьезных неприятностей… До выхода на пенсию он был строителем. Сперва прорабом, затем инженером… Враги, знаете ли, у него остались в прошлом – на фронте и в лагерях… И почему-то мне кажется, что он их всех пережил… И знаете, молодой человек, почему? Потому что Саша всегда был человеком очень жизнелюбивым. И совсем независтливым…

– А, скажите, имелись у вашего супруга свои, независимые от вашего семейного бюджета, деньги? Мог он их взять с собой на прогулку?

– Собственная, как это говорят сейчас, заначка у Александра Матвеевича всегда имелась… И сейчас, наверно, тоже была… И он свои деньги носил, конечно, с собой… Помню, году в восемьдесят пятом его даже ограбили: вытащили из кармана в троллейбусе двести рублей. Большие деньги по тем временам!.. Ах, Сашенька, он такой доверчивый: таскал деньги в боковом кармане брюк – вы представляете, Паша?

***

Мне ничего не оставалось, кроме как вылететь в приморский город Н.

Дело мне представлялось совершенно тухлым. Шансов на его раскрытие было крайне мало. Прошло пять дней. Все возможные следы улетучились… Портовый город, море, восьмидесятилетний старик… Я почти не надеялся найти его живым либо мертвым… К тому же понимал, что, конечно, вряд ли мне удастся хотя бы покрыть свои затраты по данному делу…

Однако… Эти молящие глаза старой дамы… Внушающее уважение достоинство, с коим она держалась и несла свое горе… Ее чистая, ни Эросом, ни Мамоной не подхлестываемая любовь к исчезнувшему супругу… К тому же я почему-то очень понимаю советского поэта, который писал: «Простите меня: я жалею старушек, но это единственный мой недостаток…»

Словом, я взял билет на первый же рейс в Н.

***

Я остановился в гостинице рядом с набережной.

В первый же вечер я вышел на прогулку по маршруту, которым каждый день следовал старик.

Несмотря на ветреный июньский день, на набережной в предвечерний час было полно народу.

Прогуливались старички.

Поспешали подростки.

На лавочках, повернутых лицом к морю, устраивали симпозиумы старушки.

Из зарослей тамариска доносилось молодецкое ржание. Тройка парочек и три хачика зябли в открытом ресторане «Алые паруса» на палубе бригантины.

Лес удочек нависал над канализационным стоком.

Отдыхающие с обиженными на погоду лицами фотографировались на фоне якорей на постаменте.

Бухту бороздили буксиры и одинокий прогулочный катер. В доках и у причалов стояли суда. Над ними, несмотря на поздний час, трудились краны. В бухте плескались мелкие грязные волны.

Я последовательно обошел все заведения, имевшиеся на набережной.

Я побывал в кафе «Алые паруса». Затем поговорил с фотографом с «Полароидом» наперевес, скучающим близ якорей (главной, видимо, достопримечательности города Н.). После – с продавщицей кваса в пуховом платке. Потом – с разбитными продавщицами магазина «Дары моря». Затем – с рыболовами.

Всем опрашиваемым я предъявлял фото Александра Матвеевича, которым меня снабдила его жена. Дедуля на нем выглядел худым, бодрым, веселым, любимым и любящим. (Не знаю, как два последних обстоятельства могло передать обычное фото, но тем не менее он выглядел именно таким.)

Продавцы, официанты, разливальщица кваса и удильщики камбалы узнавали дедушку. Все ж таки он прохаживался одним и тем же маршрутом каждый вечер. Многие уже знали, что он исчез. Однако никто ничего толком не мог сказать о трагических (возможно) обстоятельствах его последней прогулки.

Пароходы в доках и буксирчики, бороздящие бухту, зажгли огни. Ветер усиливался. Набережная обезлюдела. Нехотя, вполнакала, на ней вспыхнули светильники.

Я решил слегка расширить круг поисков.

На пустынном бульваре, расположенном перпендикулярно набережной, первые этажи сталинских домов занимал ряд магазинчиков. В первом из них я увидел в витрине флаконы от «Кристиана Диора», «Шанели», «Кензо» и «Хьюго Босса». Второй магазин кичился вывеской «Эксклюзивная мебель из Испании». Рядом помещался парикмахерский и косметический салон «Жан Диманш». Наконец, четвертый магазин назывался просто: «Золотые изделия».

«Видимо, это местная Пиккадилли… Или – Столешников переулок, или – площадь Риволи…» – подумалось мне.

Ни единый посетитель не нарушал горделивое одиночество дорогих магазинов. Ни единого человека не наблюдалось в полутемной перспективе широченного бульвара. Где-то вверху шумели от морского ветра тополя в три обхвата, беленные по пояс. Под их кронами было совсем темно. Рядом с деревьями угрожающе темнели кусты тамариска.

Повинуясь неожиданной идее, я завернул в магазинчик «Золотые изделия». Он был пуст. Продавщица, перебиравшая что-то сверкающее в витрине, оторвалась и недовольно крикнула мне:

– Мы уже закрываем!

– Я на минуту.

Я подошел к прилавку. Продавщица воззрилась на меня с недовольной миной. Очевидно, из-за ее ледяного взгляда (способного, наверное, разрезать на кусочки бриллиант) я не стал предъявлять барышне фотографию исчезнувшего. Напротив, я приблизился к ней и произнес следующий текст:

– Слышь, сестренка!.. Я тут к вам с Москвы приехал. На два дня. К ребятишкам по делам… Мне бабе моей надо, типа, компенсацию привезти… Чтоб не трындела, что я ее бросил… Ты, сестренка, покажь мне чего-нибудь дешевенького, тыщ на двадцать деревянных?.. Какой-нибудь рыжины с брюликами?.. На один каратик?..

Продавщица смягчилась, но только слегка. Проговорила нехотя, словно каждое ее слово тоже мерилось на караты:

– Я кассу уже сдала. Завтра приходите.

– Да у меня дела целый день.

– Вечером приходите. Мы до девяти.

– Да?.. – Я посмотрел на часы: без трех минут девять.

Девушка остро зыркнула глазами в сторону моих часов. Мой позолоченный хронометр на первый взгляд мог потянуть тыщи на три долларов. На второй взгляд, правда, становилось очевидно, что стоит он не дороже двухсот «зеленых» (что соответствовало действительности). Однако второй раз продавщица посмотреть не успела.

– Ну ладно, подруга… – протянул я. – Завтра в такое же время… Точно зайду. Ты уж подбери мне, чего на твой вкус покрасивей. А то Машка меня на порог без подарочка не пустит.

В глазах продавщицы мелькнула зависть к неведомой ей (и, признаться, мне самому) Машке.

Когда я вышел из «золотого» магазина, на бульваре было ни зги не видно.

Остаток вечера я провел в номере поганой гостиницы «Черноморская» за двумя бутылками поганого пива «Черноморское».

***

Следующий день прошел для меня в хлопотах – отчасти небесполезных.

Я посетил горотдел милиции. Меня там приняли, из уважения к моему ментовскому прошлому, с пониманием. Я поговорил с двумя операми и изучил сводки происшествий по городу за последние два месяца.

Затем я навестил горбольницу. Там я узнал – в числе прочей, нисколько не нужной мне информации, – что в день, когда исчез старик, в тамошнем травматологическом пункте побывал довольно-таки любопытный пациент.

К сожалению, по адресу, указанному в амбулаторной карте этого пациента, меня встретил домик, наглухо запертый на замок. Соседи проинформировали меня, что его хозяин не появляется дома уже около недели.

Потом я посетил свою клиентку – старая леди сегодня вечером вернулась из Москвы поездом. Это был обыкновенный визит вежливости, ничего больше. Татьяна Дмитриевна выглядела по-прежнему гордо, однако на глаза ее куда чаще, чем в моем московском офисе, наворачивались слезы. Напряжение и горести последней недели все-таки сказались на старушке.

Наконец, уже под вечер, я предпринял осмотр пустынного бульвара, прилегающего к набережной. После двух часов напряженных поисков, которые произвел в густой траве под тополями и в зарослях тамариска, я наконец обнаружил нечто интересное.

То была трость из лакированного дерева с выгравированным на рукоятке вензелем: буквами «А» и «М». На набалдашнике трости я обнаружил бурое пятно.

***

Без четверти девять того же вечера я входил в магазин «Золотые изделия».

Знакомая мне продавщица одарила меня улыбкой – копеек этак на пятьдесят.

– Ну, сестренка, чего там мое рыжье? – без долгих предисловий сказал я. – Показывай, а то у меня самолет.