Куплю тебя. Дорого - Елена Рахманина

машин. И я догадываюсь, что он хочет, чтобы я преодолела какое-то расстояние на своих ногах. Но от одной этой мысли я стекаю на пол.

Он ловит меня и берёт на руки. Опять вспоминаю, что я грязная. Испачкаю его белую рубашку, к которой я прижимаюсь.

Слышу его голос. Снова. Он что-то говорит. Тихо. Но не шёпотом. Улавливаю лишь интонацию. Она спокойная. Умиротворяющая. И я погружаюсь под неё в сон, как под колыбельную.

Почему у этого мужчины такой приятный голос? Он музыкой касается моих барабанных перепонок. Хочется урчать и ластиться об его грудь. Я что, пьяная? Или он действует на меня как наркотик?

Кажется, что уже через секунду ощущаю резкий запах, добирающийся до самого мозга. Нашатырь.

Недовольно мычу, не желая вылезать из кокона, в который залезла. Но меня грубо, не щадя вытягивают из него.

Свет в глаза.

А затем Ратмир похлопывает меня по щекам, приказывая не засыпать.

Я с трудом озираюсь, не соображая, где нахожусь и как здесь оказалась. Рядом ещё один мужчина. Чуть моложе. Симпатичный, но рядом с Сабуровым любой окажется блёклым и пресным.

Уже не так скверно себя чувствую. Даже удалось принять вертикальное положение.

– Как вас зовут, девушка? – задаёт вопрос мужчина.

Медленно перевожу взгляд с него на Ратмира. И обратно.

Сабуров наблюдает за мной, засунув руки в карманы. Рукава рубашки закатаны по локоть, и я почему-то обращаю внимание на то, какие у него красивые предплечья. Вместо того чтобы ответить.

– Как тебя зовут? – на этот раз вопрос звучит от Ратмира.

Он присаживается на корточки и смотрит мне в глаза. Будто заставляя вернуться в сознание. Каким-то странным образом удерживает здесь через зрительный контакт.

– Спичка.

Язык плохо слушается.

Мужчины обмениваются взглядами. Становится обидно, ведь я не понимаю, о чём они.

Меня осматривают. Врач. До меня дошло, что незнакомец – врач. Прошёлся пальцами по моему черепу, надавливая. Ощупывая.

– Есть вероятность сотрясения. Надо бы девушку на компьютерную томографию отправить.

– Осмотри её полностью.

Что-то мне подсказывает, что томографии не будет.

Чужие руки тянутся к моей кофте, задирая наверх. Но я их останавливаю. Автоматически.

Ратмир не столь деликатен. Словно я маленький несмышлёный ребёнок, он стягивает без лишнего копошения с меня верх, оставляя в хлопковом топике, который я ношу вместо лифчика. Быстро. Чётко. Удерживает мои руки за головой и наклоняется.

– Не дёргайся.

И я успокаиваюсь. Просто смотрю в тигриные глаза и расслабляюсь.

Холодные руки врача заставляют меня вновь лечь на спину. Пальпируют мои рёбра и живот. Я вздрагиваю. Морщусь. Он надавил на какую-то точку, от которой по телу расползлись волны боли, приправленные тошнотой.

– Гематомы. Переломов нет. Возможны внутренние повреждения. В целом нормально. Хотя я предпочёл бы её госпитализировать.

– Нет.

– Тогда оставлю лекарства, но если ей станет хуже – немедленно вези в больницу. Буди её каждые несколько часов. Проверяй состояние. По виду она истощена. Ей нужен покой и еда. – И спустя короткую паузу задаёт личный вопрос: – Кто она тебе? Симпатичная малышка.

– Моя вещь.

Глава 12

Мне снились кошмары. Один хуже другого.

От их живой реалистичности становилось страшно.

Всё вокруг так привычно, обыденно и по-настоящему.

Очередной непримечательный день. Изнуряющие тренировки. Вечер, и я спешу в больницу навестить дедушку.

Вчера ему стало лучше.

Я принесла куриный суп, приготовленный по рецепту бабушки. Конечно, не такой вкусный, как у неё, но не сравнить с тем, что стряпали в больнице.

Он с аппетитом поел. Я помогала, его руки плохо слушались. Сидела у койки и смотрела на последнего человека в этом мире, на которого могу положиться. На взрослого. Аня не в счёт. Я не смогу прийти к ней и сказать, как мне херово и нужно плечо. Она ещё слишком мала. Это я пока её поддержка. А моя – дедушка.

– Совсем худой стала, дочка, – еле слышно ругается.

Ему не нравится мой вид. Он знает меня. Читает в моих глазах отчаяние загнанного в клетку зверя.

И всё же я щажу его. Не гружу проблемами. Просто знаю, как только он вернётся, ситуация наладится. А он мне так сейчас необходим.

– Всё тренировки, деда, – криво улыбаюсь и вру: – Тренер заставляет. Нужно быть в форме.

Потускневшие от возраста глаза дедушки смотрят внимательно. Считывают ложь.

Он видит внучку насквозь. И чтобы спрятать от него свою боль и безысходность, я, как котёнок, кладу голову на его подушку, примостившись рядом с плечом. Вдыхаю запах рубашки. Свежей, сегодня принесла и помогла надеть. Ещё от него пахнет лекарствами и домом. По щеке непроизвольно катится слеза.

– Ты сильная, Серафима, – произносит дедушка почему-то, в скупой ласке проводя рукой по моим волосам, – ты со всем справишься.

Слышу эти слова и не могу сдержать слёз. Они уже не украдкой, а ручьём текут из глаз.

Знаю, что за нами наблюдают соседи по палате. Прямо шоу для разбавления их серых будней. Но мне безразлично чужое внимание.

– Я устала, деда, – ною сквозь рыдания, – устала быть сильной.

Мне стыдно перед дедушкой. За слабость. За то, что не сумела скрыть от него, как мне худо. Как страшно. Как я боюсь его потерять, а вместе с ним надежду на то, что всё вернётся в прежнее русло.

Да, моя жизнь и до его инсульта не была похожа на сахар. Но я имела дом, хоть какой-то дом. И знала, что с Аней в порядке. Что её у меня не отнимут.

– Всё будет хорошо, дочка, – сказал он перед тем, как я ушла.

А сегодня, зайдя в палату, обнаружила пустую койку. Стояла с минуту и просто смотрела на неё. Его соседи отводили глаза.

Нет. Нет. Нет…

Губы скривились в гримасе боли.

Я обернулась и побежала в ординаторскую. Сердце стучало в груди, пульс бил по вискам, а мир вокруг поплыл.

– Где мой дедушка? Прокофьев Пётр Васильевич?

Его врач отвлекается от трапезы, полный раздражения.

– Мы пытались до вас дозвониться, но вы не брали трубку.

Я достаю сотовый. Да, есть пропущенные. Но я никогда не отвечала на неизвестные номера. Достали предложения от банков взять кредит.

– Где мой дедушка?! – повторяю снова, как заезженная пластинка.

– Он умер час назад. Во сне.

С губ сорвался сдавленный стон. Говорить не получалось. Скажу слово – и распадусь на атомы боли.

Я вышла с этажа и попала на лестничную клетку. Люди здесь почти не ходили. Присела на холодную ступеньку и заплакала. Навзрыд. Отчаянно.

Теперь мне совершенно не ясно, как жить дальше.

Отчим вот-вот вернётся. После больницы он зализывал раны у какой-то своей зазнобы. Очередной из многих. Даже на таких, как он, находились женщины с большим сердцем и ещё бо́льшим страхом одиночества. Стоило алкоголю ударить по организму, он принимал меры для восстановления здоровья. Но потом, видимо, ему у неё становилось скучно, и он возвращался.

Услышала разговоры спускающихся людей и поднялась.

Надо как-то выжить.

Среди пропущенных оказался и номер похоронного агентства. Дедушка, как и многие пожилые люди, откладывал деньги на свои похороны.