Размышления с Евангелием в руках - Георгий Чистяков

Как политик Игорь Ольгович в историю не вошел, но зато ни Ярослав Мудрый, ни Владимир Мономах, ни Всеволод Большое Гнездо, которые были, казалось бы, того достойны, не были прославлены как святые. Конечно, Игорь был убит, погиб, подобно Борису, Глебу или Андрею Боголюбскому, как мученик и страстотерпец, но в летописях упомянуто множество погибших мученически князей, не причисленных к лику святых. К тому же князь Игорь почитается не как мученик, а как блаженный, то есть не в силу мученической кончины, а за свое житие. В чем проявлялась святость его жития, мы не знаем, но это скорее правило, чем исключение: жизнь святого проходит «втайне», а в результате подвиг его становится известен всем. В этом один из главных парадоксов святости.

Чуть ли не лучшим примером является в этом смысле почитание благоверных князей Василия и Константина, ярославских чудотворцев, из жизни которых (Василий умер 8 февраля 1249 года) вообще не известно ни одного факта. И тем не менее князья эти издревле были любимыми святыми ярославской земли.

Наследие преподобного Сергия

Св. Сергий не оставил нам ни строки своих поучений. В данном случае он больше похож на св. Николая Мирликийского (от него до нас тоже не дошло ни строчки, и даже жизнеописание сохранилось очень плохо), чем на Иоанна Златоуста, Василия Великого или бл. Августина, портрет каждого из которых мы в состоянии нарисовать, опираясь на их собственные тексты. Златоуст — святой и писатель, Андрей Рублев — святой и иконописец, а Александр Невский — святой и политик. Преп. Сергий, в отличие от них и многих других угодников, предстает перед нами как святой по преимуществу.

Уже не первый век богословы постоянно подчеркивают, что Христос оставляет человечеству не доктрину и не систему взглядов, как Сократ, не святую книгу, как Магомет, и не образ жизни, как философ-стоик, Зенон, Клеанф или Сенека. Он, Иисус, оставляет людям самого себя. Вл. Соловьев, говоря о составляющих христианства, замечает: «Христианство имеет свое собственное содержание, независимое от всех этих элементов, в него входящих, и это собственное содержание есть единственно и исключительно Христос. В христианстве как таковом мы находим Христа, и только Христа — вот истина, много раз высказанная, но очень мало усвоенная».

Всякий святой — подражатель Христа (см. 1 Кор 11:1). В Ветхом Завете Бог говорит: «Будьте святы, ибо Я свят» (Лев 11:44; 19:2; 20:7). Иисус повторяет этот стих в Нагорной проповеди: «…Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф 5:48), а св. Петр дает ему следующее толкование: «Подобно призвавшему вас Святому, и сами будьте святы во всем поведении, ибо написано: Будьте святы, потому что Я Свят» (Кол 2:9), поэтому подражание Богу в жизни христианина осуществляется через подражание Иисусу, о чем говорит и сам Он в Евангелии от Иоанна: «…Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (13:15).

Как Христос оставляет человечеству самого себя, так и святой; он тоже своим духовным наследникам оставляет не тот или иной результат своего труда, а самого себя.

«Пока не требует поэта, — говорит А.С. Пушкин, — к священной жертве Аполлон, в заботах суетного света он малодушно погружен… и меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Действительно, жизнь поэта, да и всякого художника, вне его творчества, без его текстов или картин не представляет для потомков никакого интереса. Так, греческий трагик Агафон, современник Сократа и Еврипида, хотя он и изображен в «Пире» у Платона и хорошо известен нам по отзывам современников, мало кому интересен, ибо тексты его до нас не дошли. Полигнот, Зевксис, Паррасий и другие художники древней Эллады, картины которых не сохранились, не могут вызвать по отношению к себе живой реакции у человека XX века, в отличие от скульпторов (Мирона, Поликлета), чьи произведения, пусть не в оригиналах, а в слабых копиях, но все же дошли до нас. Иная картина со святыми: Николай Мирликийский, великомученик Пантелеймон или преп. Сергий не оставили ни текстов, ни икон, ни каких-либо особых, отличных от того, что предлагали их предшественники или последователи, рекомендаций для потомков; от них осталось Евангелие, которое они прочитали не устами и не глазами, а самой своею жизнью.

Во французском языке есть выражение vivre l'Evangile, то есть «прожить Евангелие» (именно так, а не «прожить жизнь по Евангелию, согласно Евангелию» и т. п.!). Франциск Сальский, известнейший религиозный мыслитель начала XVII века, писал: «Между Евангелием и жизнью святого разницы не больше, чем между музыкой, которая записана на листе бумаги, и музыкой исполненной». Жизнь преп. Сергия эти слова характеризуют великолепно. Он не предлагает своего пути, а воплощает в своей жизни евангельский путь. Хорошо говорится о том, что это такое, в «Подражании Христу», латинском трактате, написанном в начале XV века и обобщающем духовный опыт монашеского делания на Западе (обычно его автором называют Фому Кемпийского): «Не Моисей пусть говорит мне или кто другой из пророков, но Ты глаголи… всех пророков Вдохновитель… Ты один без них можешь меня полностью наставить; а они без Тебя ничего не сумеют».

Жизнь каждого святого есть, таким образом, жизнь во Христе. Не случайно именно так — «Моя жизнь во Христе» — назвал книгу о своем духовном делании св. Иоанн Кронштадтский. Святой, кем бы он ни был, каждый святой может воскликнуть вместе с апостолом Павлом: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:20). Святой, и это необходимо четко осознавать, не развивает, а раскрывает Евангелие, идет не от Евангелия, а к Евангелию. Не развивает свою теорию, опираясь на Новый Завет и отталкиваясь от него, а в течение своей жизни все больше и больше погружается в Новый Завет, все ближе и ближе приближается к аутентичному подражанию Христу.

Всеобъемлющая формула святости содержится в новозаветной книге Деяний апостолов, где Петр, видя всеобщее изумление после того, как по его слову исцелился хромой, восклицает: «Что дивитесь сему, или что смотрите на нас, как будто бы мы своею силою или благочестием сделали то, что он ходит. Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса… И ради веры во имя Его, имя Его укрепило сего, которого вы видите…» (3:12-16).

«Нищие духом»

Первые плоды на пути подражания Христу заключаются в том, что евангельские блаженства (начало Нагорной проповеди — Мф 5:3-12) мало-помалу начинают узнаваться в жизни подвижника, который раскрывается как кроткий, алчущий и жаждущий правды, милостивый, чистый сердцем, миротворец и т. д. Но в первую очередь каждый святой раскрывается как «нищий духом».

Что означает эта знаменитая формула, известная всем и в то же время никому не понятная? Как передать ее средствами современного русского языка? Постараемся дать здесь чисто филологический ее анализ. «Нищие» (евр. анавим) вообще занимают большое место в Библии (см., например, псалом 34, стихи 7-9):

Сей нищий воззвал, — и Господь услышал,И спас его от всех бед его.Ангел Господень ополчается Вокруг боящихся Его и избавляет их.Вкусите и увидите, как благ Господь!Блажен человек, который уповает на Него!

По сути дела, формула «блаженны нищие» присутствует уже здесь. В отличие от богатых, которые могут надеяться на свое богатство, на дружеские и, главное, деловые связи и т. п., и от бедняков, которые тоже могут надеяться: на свой клочок земли и снятый с него урожай, — нищему надеяться не на кого и не на что; единственная его надежда — на Бога, поэтому у Луки Иисус говорит: «Блаженны нищие…». И далее: «Блаженны алчущие ныне…» (6:20-21).

У Матфея обе эти формулы несколько видоизменяются. Вторая приобретает следующий вид: «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (5:6), то есть уже не просто голодные, как у Луки, а испытывающие голод в отношении правды, точнее, справедливости; блаженны, таким образом, не просто стремящиеся к справедливости люди, а те, для кого справедливость так же необходима, является такой же внутренней потребностью, как пища для голодного.

Так голод приобретает мистический смысл. То же самое происходит с водой, которая смывает грязь с тела. Иисус самую простую воду превращает в воду таинства крещения, и она смывает теперь не грязь — грех, в сущности, ту же грязь, но не с тела, а с сердца, с духа. Так в Евангелии мистически понимаются вода, голод и, наконец, нищета. Простой нищий надеется на Бога в том смысле, что только Бог в силах спасти его от голода, от того голода, что заставляет страдать его тело. Нищий духом тоже надеется только на Бога, но уже не из-за одного физического своего голода, а в виду того, что один Бог в силах спасти его от мистического голода, утолить его жажду справедливости, спасти его «я» в целом, спасти не от какой-то конкретной опасности, а в самом широком смысле. Но это не все. Выражение «нищий духом» из Нагорной проповеди близко к формулам «смиренный сердцем» (Мф 11:29) и «сердце сокрушенное и смиренное» из Покаянного, или пятидесятого, псалма (стих 19). Псалмы Давидовы и вообще все поэтические книги Библии строятся таким образом, что в пределах одного двустишия каждая мысль повторяется дважды, очень точно, но в других словах, например: