Кубатура яйца - Виталий Коротич

Я знаю в Калифорнии, в Техасе и других штатах районы многоквартирных домов, населенных преимущественно молодыми людьми, не поспешающими со вступлением в брак: автостоянки среди небоскребов, музыка из окон, залы для ресторанов и танцклассы, бассейны, спортплощадки, кое-где даже искусственные катки. Постепенно в этих центрах концентрируется все больше женщин, прикоснувшихся к одиночеству, — разводы, жизнь не сложилась. По статистикам всего мира, американским в том числе, разведшиеся мужчины во много раз чаще вступают в новый брачный союз и уходят из развеселых домов для одиноких; остаются женщины. Мужчины тоже остаются — опускающиеся в пустоту, где каждый сам по себе; можно выписывать десяток журналов с голыми бабами (можно даже с голыми мужиками, «Плейгерл»), ну и что?

С некоторых пор во всем, что касается вопросов пола, американцев научили быть любопытными. Иногда они, любопытствуя, суетятся, как деклассированные старухи из довоенных коммунальных жилищ. Направленно публикуются репортажи об интимной жизни в многоквартирных «холостяцких домах», студенческих общежитиях и на фермах, в негритянских гетто и в Белом доме (один из первых вопросов, заданных на официальной пресс-конференции жене новоизбранного президента, был о том, спят ли она и мистер Картер в одной, общей постели или в двух разных). Психологи пишут, что порнография направленно порождает неосознанную привычку к взгляду сквозь замочную скважину, особый род любопытства, страсть к подглядыванию. Любопытство это пронизывает множество анкет, исследований, научных, полунаучных и вовсе не научных пособий, часть из которых с тараканьей энергией разбегается по всему свету.

Эти учебники — тоже часть проблемы, впечатлениями от которой делюсь в этой главе. Они расползлись по свету и стали универсальны, словно девицы легкого поведения, у которых глаза собак с живодерни. Учебники секса составляются с дотошностью поваренных книг или пособий по токарному делу. Стиль их и материал я даже не могу назвать циничным — там нет и намека на этакую игривость; скорее уж это стиль самоучителей начала века, где объяснялось, как самому построить собачью будку. Иллюстрации приводили на память давно призабытые муляжи моих медицинских штудий; все это имело такое же отношение к любви, как огуречный рассол имеет к Черному морю, — соль есть в обоих растворах, но…

Все это часть разговора о том, что мир может быть пустынен, когда вспоминаешь его в своей одинокой постели, стынущей в холодном углу; тогда, когда мир превращается в сплошную жаркую постель, он тоже бывает пуст.

Человеческая близость может приносить радость, а может усугублять одиночество. Когда вначале я сказал, что американская семья выжила во всех этих пертурбациях в своем традиционном виде, то должен теперь добавить, что и она выглядит совсем не похоже на вдохновляющее и ставшее легендарным сообщество времен колонизации континента.

Американские женщины, упорно сражающиеся за свои права, начали приобретать их гораздо раньше, чем европейские суфражистки, — в 1872 году женщина уже выставляла свою кандидатуру на пост президента США, в 1916 году первую американку избрали в конгресс, а в 1925-м женщина стала губернатором штата Вайоминг. Образ храброй спутницы с карабином Винчестера через плечо широко популярен — на фоне переселенческих фургонов времен колонизации Запада. И в Америке я видел чаще, чем где бы то ни было, как отцы семейств купают детей и готовят завтрак по воскресеньям. Очень много американских женщин работает — больше и дольше, чем в Западной Европе. Они выполняют квалифицированную работу и воинственно воспринимают все попытки профессиональных принижений. Мой добрый знакомый, профессор-медик из Калифорнийского университета, ежедневно провожает жену на службу и моет посуду, оставшуюся после завтрака, прежде чем уйти самому; все это естественно и привычно. С времен колонизации есть очень много легенд о храбрых и любящих женах, — и когда женщины сражаются, в очередной раз требуя больших прав для себя, мужчины редко шутят по этому поводу. Даже те из вас, кто следил за судьбами американских президентов, могут сказать, сколь заметны всегда в общественной жизни бывают президентские жены — именно как соратницы, а не просто украшение дома и семьи. И все-таки порнография развилась в среде, где пуританизм сохранял крепкие корни, а женщина традиционно считалась больше подругой дней суровых, чем товарищем забав. Все меняется…

Впрочем, американские семьи разнообразны. Есть президентская семья, есть эмигрантская и есть негритянская; есть фермерская семья, семья из так называемого «среднего класса» и семья очень богатая. Все это планеты из собственных галактик — контакты между различными кругами общества весьма ограниченны, особенно в больших городах. В сельских местностях неизбежны контакты между, скажем, фермерскими семьями и семьей врача, но сферы забот и в этих рядом живущих семьях пересекаются в очень немногих точках. Практически в каждом кругу семей собственный мир и свои правила, но даже вопреки ожиданиям общего тоже немало.

Как бы там ни было, все живут поблизости друг от друга, в одной стране, и на людей очень своеобразно и незаметно последовательно воздействуют время и структура общества, в котором они растворены. Многое сходно, и притом все послойно — развлечения, работа, радость, беда и порнография тоже. Попробую пояснить.

Подъезжая к аризонскому Финиксу, я увидел на обочине трайлер без автомобиля. Голубой домик не выглядел столь уж новеньким, и занавески на окне были довольно помятыми; на стене трепыхался матерчатый транспарант: «Массажное заведение Дженни», а на двери висела табличка: «Свободна». Видите, как все просто, — заходите, и Дженни вас помассирует за десятку. В самом же Финиксе, в очень дорогом баре при гостинице «Билтмор», где стаканчик кока-колы стоит не меньше полутора долларов, а потолок похож на золотой, на меня оценивающе взглянула девка, покачивающая плечами в страусовом боа. Девка была из того же «профсоюза», что и Дженни с трайлером, но блудила конечно же только с очень богатыми людьми, останавливающимися в «Билтморе». Каждому свое: по устойчивой статистике, половина американских мужей к сорок пятому году жизни уже грешит на стороне, — одним помогла в этом Дженни, другим — аризонская дива. Результат, как вы понимаете, был вполне одинаков; секс уравнивает, человеческие туловища очень похожи и не запоминаются надолго — тем более в такой суматохе.

Когда я рассуждал о ликующей порнографии, то пытался связать ее суетливый расцвет с общими приметами заокеанского житья. Америка изменяется послойно — так с ней бывало всегда, — но в порнографии затаена некая уравниловка, потому что голый миллионер, если задуматься, очень похож на голого нищего с Бауэри (если того, разумеется, причесать и вымыть). Деморализация подкрадывалась к стране с разных сторон; утюг общего морального кризиса прошелся сразу по всей ткани нации и не разгладил ее складок, а утвердил их, загладив накрепко. Не буду здесь заниматься долгими общими рассуждениями, как стремился избегать их в других местах своего рассказа, но интересно, что больше трети опрошенных в США мужчин и женщин сказали, что нашли в порнографии и в индустрии сексуальных развлечений прежде всего способ избавиться от напряжения, вызванного сложностями в работе или личным беспокойством, не дающим уснуть. Бизнес отыскал и убедил потребителей. Порнография оболванивает людей — это бесспорно, но только ли она? Так случалось уже не раз и не только здесь — на голых баб заглядывались, когда от забот в глазах мельтешило. Не думаю, что для многих американцев порнография стала чем-то незаменимо важным в жизни, но бесспорно, что она оказалась способом выпускания паров из общественного котла с резко повысившимся давлением. В этом месте я вновь отсылаю вас к социологическим исследованиям, а сам приведу лишь слова бывшего президента Никсона, сказанные им пять лет назад в послании к конгрессу: «Шестидесятые годы стали периодом великой агонии — агонии войны, инфляции, быстрого роста преступности, ухудшения положения городов, возникновения надежд и последующих разочарований, возмущения и недовольства, которые в конце концов приводили к насилию, к тяжелейшим за целое столетие гражданским беспорядкам. В последние годы истекшего десятилетия страна была настолько сильно разорвана на части, что многие спрашивали себя, можно ли вообще управлять Америкой».

Такого духовного смятения страна еще не знавала; переменить это непросто. Все было словно истерика.

«О чем ваши стихи? — спросили очень известного поэта Аллена Гинзберга, одного из бардов калифорнийских хиппи на вечере в Сан-Франциско. — Что сейчас главное в вашей поэзии? В вашей жизни?» — «Оголенность», — ответил Гинзберг. «А все-таки?» — переспросили из зала. «Оголенность!» — заорал бородатый поэт, взобрался на стол и начал рвать рубаху на своем кругленьком брюшке, спеша раздеться догола.