Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей - Салман Рушди

В тот день, когда Адам и Ева изобрели бога, продолжалось рассуждение, они сразу же утратили власть над ним. С этого началась тайная история мира. Мужчина и женщина изобрели бога, который выскользнул у них из рук и сделался могущественнее своих создателей, а к тому же и злее. Словно суперкомпьютер из «Терминатора»: что Скайнет – «Небесная сеть», что небесный бог – итог один. Адам и Ева перепугались, потому что было ясно: теперь до конца времен этот бог будет преследовать их, чтобы наказать за страшное преступление, за то, что они его создали. Они возникли одновременно с садом – Ева и Адам, оба совершенно взрослые и нагие, и это и был Большой Взрыв, Большой Трах-Тарарах, Большой Трах, и они понятия не имели, как оказались там, пока змей не привел их к древу познания добра и зла, и когда они отведали плод, оба одновременно выдумали бога-творца, того, кто отделяет добро от зла, бога-садовника, который создал сад – потому что иначе как объяснить, откуда взялся сад – и воткнул их в этот сад, словно растеньица без корней.

И опаньки! Явился бог и он был в ярости. «Как вам взбрело в голову придумать меня? – загрохотал он. – Кто вас вообще просил?» И он вышвырнул их из сада в – куда бы вы думали – прямиком в Ирак. «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным», – сказала Адаму Ева, и хорошо бы весь род человеческий усвоил эту мысль.

Имя «Кастербридж» он придумал себе сам. Великий композитор происходил из семьи иммигрантов, испанских евреев, и был поразительно красивым мужчиной со звучным, богатым голосом и царственной осанкой. Самая необычная примета этого племени тоже не обошла его стороной: отсутствовали мочки. С таким человеком шутки плохи, но в дружбе он был столь же неистов, как и в ненависти, и был способен на глубочайшую верность и привязанность. Улыбка его несла в себе угрозу, хищная ласка-оскал: того гляди, голову откусит. Его любезность повергала в дрожь. Самым трогательным в нем были упорство ротвейлера и шкура, толстая, как у носорога. Вцепившись зубами в идею, он шел до конца, и никто не сумел бы вырвать ее у него из пасти – смейтесь над постатеизмом сколько хотите, его это не остановит. На ночном канале американского телевидения его спросили, уверен ли он в самом деле, что Высшее Существо – фикция и что это вымышленное божество ныне надумало, по неизвестным причинам, преследовать род человеческий.

– Вот именно, – убежденно ответил Кастербридж. – Так и есть, торжество деструктивного иррационализма проявляется в этом иррационально-деструктивном божестве.

Ведущий присвистнул сквозь знаменитую щелочку между центральными верхними резцами.

– Фью-ю! А я-то думал, англичане образованнее нас.

– Представьте, – продолжал Хьюго Кастербридж, – как однажды бог нашлет бурю, такую бурю, что сотрясутся основания земли, и мы уже ничего не сможем принимать как заведомую данность – ни правительство, ни цивилизацию, ни законы, потому что если природа способна переписывать собственные законы, нарушать границы, менять свою природу, то и наши конструкции, столь жалкие в сравнении с природными, обречены. Вот великое испытание, которое нас ждет: наш мир, его идеи, его культуру, знания, законы атакует иллюзия, которую мы коллективно породили, сверхъестественный монстр, которого мы сами и спустили с цепи. Будут насланы казни, подобные египетским, но на этот раз не прозвучит «Отпусти мой народ». Этот бог – не освободитель, а крушитель. Он не пишет для нас заповеди. Ему все это приелось. Надоели мы ему, как во времена Ноя. Хочет показать на нашем примере, что почем. Покончить с нами.

– И мы вернемся снова, – сказал ведущий, – после рекламной паузы.

Местами уже началась охота на козлов отпущения. Нужно же было свалить на кого-то вину. Разобраться, пойдут ли дела на лад или станет еще хуже. Глядишь, удастся выявить определенных людей, деструктивных личностей, которые каким-то образом ухитрились дестабилизировать весь мир. Может быть, это вроде генетической мутации: из-за нее у кого-то появились паранормальные способности, эти люди и вызывают сверхъестественные явления, подвергая угрозе все нормальное человечество. Заметьте: Малютку Бурю подкинули, завернув в индийский флаг. Стоит присмотреться к южноазиатской общине, может, там и найдутся ответы. Может быть, этот недуг – на тот момент небывалость относили к социальным недугам – занесли в Америку мигранты, все эти индийцы, пакистанцы, бангладешцы, ведь так и губительная эпидемия СПИДа началась где-то в Центральной Африке, а к началу восьмидесятых накрыла Штаты. Поднялся всеобщий ропот, американцы южноазиатского происхождения всерьез тревожились за свою безопасность. Многие таксисты обклеивали машину стикерами: «Я не из тех», или «Нормальность – американский путь», или даже: «Небывалостям – не бывать». Уже появились первые, пока редкие, сообщения о физических нападениях. Но тут обнаружились новые козлы отпущения, лазерный луч публичного внимания скользнул прочь от темнокожего люда. Членов этой новой группы не так просто было уличить: то были пережившие удар молнии.

Во время Великой бури молнии умножились и количеством, и силой. Это были какие-то необычные молнии, не электрические, но эсхатологические. Вычислительные машины сообщили нашим предкам, что на квадратную милю пришлось в среднем четыре тысячи ударов, и тут предки сообразили, какой подверглись опасности – какой опасности подвергались до сих пор. Обычно в городе за год приходится меньше четырех ударов молнии на квадратную милю, и практически всегда разряд поглощается громоотводами и радиомачтами небоскребов. Четыре тысячи с лишним молний на квадратную милю – это без малого девяносто пять тысяч на одном только Манхэттене. Оценить долгосрочные последствия подобной атаки не представлялось возможным. В руинах на улицах подобрали приблизительно три тысячи трупов. Никто понятия не имел, сколько уцелевших бродило среди людей и как высоковольтный удар изменил их. Внешне-то они не изменились, выглядели в точности как все остальные, но уже не были такими, как все остальные – во всяком случае, все остальные этого опасались. Может быть, они сделались врагами для всех остальных. Может быть, если их обозлить, они попросту вытянут руки и выпустят поглощенные ими молнии, десятками тысяч ампер поразят нас (то есть наших предков), зажарят в чипсы. Такие казались способными убить невинных детей наших предков или президента. Почему они все еще живы?

Паника надвигалась. Но никто не присматривался к мужчинам и женщинам со странной формой ушей. Всех волновали недобитые молниями.

Слух о том, что Сет Олдвилл, глава хедж-фонда, набоб или «активный акционер», как он сам себя называл, связался с известной распутницей, охотницей на богатых мужчин Терезой Сака-Квартос, огорчил и даже шокировал его многочисленных друзей. Такой парень, как Олдвилл, здоровенный любитель клубов, человек, всегда знавший, чего ему надо, сколько мир ему задолжал и как Вселенная должна подстроиться под тот вид, который он пожелает ей навязать, имел заведомое преимущество перед прочими, и хотя на одних президентских выборах за другими упорно отвергали консервативного кандидата, которого он бы предпочел (вот уж чего он никак понять не мог, это противоречило его представлению о любимой стране), Сет все так же агрессивно добивался своего и в политике, и в экономике. Спросить ребят из «Тайм Уорнер», «Клорокс», «Йаху» или «Делл» о его методах, и много чего можно было услышать в ответ, по большей части непечатного. Что же до политики, он, как и покойный друг и наставник, великий, хотя малость мошенничавший Бенто Эльфенбайн, списывал всю последовательность «неправильных» президентских выборов на глупость электората, «индейки голосуют за Рождество», и пока что продвигал будущих кандидатов, там поддерживая будущего мэра, тут губернатора или подающего надежды конгрессмена, придерживая до времени резервный полк, готовясь к грядущим битвам. Себя он позиционировал как еврея-атеиста и сетовал, ему бы, мол, петь в опере или сделаться великим серфером, вот была бы жизнь – в пятьдесят с лишним он все еще отправлялся каждое лето на поиски высокой волны, а угостив гостей обедом в городском особняке, угощал их и арией – у него, как у Джойса, был неплохой тенор. «E lucevan le stelle», – заливался он, или же: «Ecco ridente in cielo», и все соглашались, что и в музыке он никогда не сбивается со счета.

Но Тереза Сака! С ней уже много лет никто не связывался с тех пор, как она заловила Элиана Квартоса, легендарного президента «Эдвенчер Капитал». Это произошло в его закатные годы, когда старик хотел одного: оставить компанию своим ставленникам и поразвлечься малость сверх отпущенного. Тереза добилась и кольца на палец, и ребенка родила – чудеса ин-витро – и мужа схоронила. Итак, старик Элиан помер, и она, само собой, заработала денежки, но заодно и дурную репутацию. Финансовый титан Дэниэль «Мак» Арони приударил было за ней – «просто чтоб разобраться, из-за чего весь этот шум», – но удрал через две недели и всем жаловался, что столь свирепая и злоязычная баба ему прежде не попадалась. «Она бранила меня такими словами, каких я не слыхивал, а у меня, вообще-то, и собственный список ругательств немалый, – делился он направо и налево. – Она так и норовит сожрать твое сердце, сырым, прямо на ходу, а я, я что, я был воспитан как мужчина, я женщинам в таком духе не отвечаю, как бы ни напрашивались, но эта баба – стоит ей открыть рот, и ты забываешь про ее тело и про секс с ней, да, и то, и другое круто, спорить не стану, вот только дурной характер все перевешивает, хочется выпихнуть ее из машины посреди хайвея и гнать домой, кушать котлетки с женой».