Отставка штабс-капитана, или В час Стрельца - К Тарасов

- Простите, - обратился я к Володковичу. - Вы не можете вспомнить, как господин Красинский рассказал о покушении на лекаря?

- Отчего же. Я понял так, что он провожал лесом своих приятелей и на просеке встретил вас обоих. Как раз прозвучал выстрел. Друг ваш упал, а вы и Николай бросились в чашу. В зарослях он поранил руку. А что, это неверно?

- Нет, верно. Но у меня было ощущение, что Красинский любит прихвастнуть.

- Да, - согласился господин Володкович, - но бескорыстно.

- Жалею, что перебил вас несущественным вопросом, - сказал я. - Вы говорили, что Северин ушел...

- Да, он ушел, - повторил Володкович, проводя ладонью по глазам. - Мы с Томашем побрели в дом... А было это времени... ну, за полчаса до вашего приезда. Но вот что, вы, надеюсь, поймете. Я офицеров пригласил... Конечно, был умысел: вдруг вашим постам попадется - уже какое-то знакомство. Но я и сам офицер, хотелось поговорить...

Воображение мое оживляло рассказ господина Володковича, наиболее интересным фактом из которого я счел возвращение Томаша в дом вместе с хозяином. Я решил уточнить, что делал Томаш в последующее время.

- Мы прошли на кухню, - объяснил Володкович. - Там жарилось и варилось; мы посмотрели, зашли в столовую - там мыли, накрывали, ну, как обычно... потом спустились в погреб, я сам отобрал вина, он в этом ничего не соображает. У меня прежде был управляющий, тот все понимал, но - вор. Я его выгнал. Томаш неискусен в экономике, однако не дурак и старателен...

Господин Володкович вдруг пожал плечами, словно удивившись, зачем он рисует мне качества своего слуги, и замолчал. Минуту мы провели в молчании.

"Вы утром высказали сомнение: не убийство ли? - сказал Володкович. - И я склоняюсь думать именно так. - Володкович остановился и пристально посмотрел мне в глаза: - Я хотел бы... Я дорого заплачу тому, кто откроет мне имя убийцы". - "Вы делали такое предложение исправнику?" - спросил я. "Нет! И не сделаю". - "Отчего?" - "Не могу, - сказал Володкович. - Лужин... Есть правила и для него... Он вовсе не глуп, но как лицо должностное..." "Однако он знал, что Северин - повстанец?" - "Знал, - согласился Володкович, - но у него свои интересы..."

- А если убийца принадлежит к вашему дому? - спросил я. - Если он - в близком кругу? Может быть, для вас лучше не проникать в эту тайну?

- Я не люблю быть околпаченным. Ни в одном деле, - гневясь, сказал Володкович. - И особенно в этом деле. Мне легче будет пулю пустить в висок, чем знать, что кто-то радовался, превратив нас... меня!.. в марионеток своей подлой затеи, что смеялся надо мной, когда я плакал: "Сынок, зачем ты ушел от нас!" Приезжают соседи: "Матка свента! Северин! Кто мог ожидать! Такой жизнелюб! Отважное сердце!" - а я вынужден лгать: "Несчастная любовь!"

- Убежден, что вы понимаете, - сказал я, - что как лицо, ведущее следствие, я обязан доверять фактам. - Володкович согласился. - Факты же таковы, что тень подозрения ложится на всех. На всех людей усадьбы. Даже на вас. - И я высказал свой взгляд на его интересы.

- Поместье родовое, - ответил Володкович, - тут жили мои предки, оно мне дорого. Но сгори оно огнем, чтобы из-за него я дьяволу душу продал.

- А вы с Михалом и Людвигой совещались? Какое их мнение?

- Глупость, - поморщился Володкович. - Они считают, что Северин сам себя застрелил. А я не принимаю - он не мог. Не мог!

- Что ж, господин Володкович, - сказал я. - Наши желания совпадают. Я тоже хочу узнать преступника. У меня к нему есть и личный счет. Надеюсь, вы подскажете всем своим, и особенно Красинскому, проявить откровенность.

Володкович кивнул.

- И последний вопрос, - сказал я, - почему вы мне доверяетесь?

- Бог его знает, почему одним людям веришь, другим нет, - ответил Володкович. - Вы - боевой офицер, кавалер креста святого Георгия. Я так думаю: какая вам честь мстить человеку, уже покинувшему свет... Или за его грехи мне... Да и сложилось, что я вынужден вам рассказывать; я посвящать ни вас и никого другого не хотел. И я чувствую, вы - порядочный человек. Ведь не могут все офицеры не сознавать наших обстоятельств. Я сам служил и убедился: в армии много людей, сочувствующих постороннему горю. Земля слухом полнится, что и сейчас, в нашем крае, объятом мятежом, иные офицеры входят в понимание чужих судеб. Они заслуживают особой благодарности.

XXVIII

Красинский пришел на свидание весьма раздраженным.

- Господин Володкович объяснил мне, - сказал он, - что вы должностное лицо. Это верно?

- Верно, - ответил я.

- Знаете, господин штабс-капитан, я так не умею, - сказал Красинский, - и учиться не хочу. Между нами неприязнь, мой долг вам не возвращен, а вы вдруг себя возвеличиваете, чтобы вопросы мне задавать. Я понял так, что даже предстоит как бы отчитываться перед вами?

- Верно, - повторил я. - Господин Володкович считает, что Северин убит. Вы этому противитесь. Почему бы?

Красинский опешил:

- Как противлюсь! Это его мнение. Мое иное. И никакой связи... Уж не подозреваете ли вы, что я убил Северина?

В ответ я предложил прогуляться. Мы направились к прудам. Выйдя к ним, я спросил:

- Когда последний раз вы видели Северина?

- Позавчера, - ответил Красинский. - Незадолго до вас. Это было в гостиной. Мы распрощались, и они...

- Кто? - спросил я.

- ...Северин и господин Володкович ушли.

- А что вы делали далее?

- Людвига плакала - я стал ее утешать. Потом она поднялась к себе, а я вышел в подъезду - там заряжали мортирки.

Пруды и беседка остались позади. Мы пересекли лужайку и пошли кустарником.

- Куда мы идем? - спросил Красинский.

- Где-то тут, - сказал я, - был убит брат вашей невесты. Может быть, возле этого куста или вот здесь.

Красинский равнодушно взглянул на указанное место.

- Скажите, Михал знал, что вы вызвали меня драться?

- Знал. Я просил его быть секундантом. Он отказался.

- Он вас не отговаривал?

- Пытался. Но я не люблю отступать.

- И что он?

- Сказал, что вы меня убьете.

- А где вы ожидали своих секундантов?

- Здесь, в усадьбе.

- Мне кажется, - сказал я, - вы не любили Северина.

- Почему не любил, - смутился Красинский. - Слово какое-то сентиментальное. Хотя вы верно заметили: мне он не нравился. Скучно было с ним, тяжело, всем на свете он был недоволен. Царь - подлец, в правительстве - мерзавцы, дворяне - скоты, а честные люди - только те, что на каторге, да он.

Я повернул назад и стал про себя отсчитывать шаги.

- Тоскливая натура, - продолжал Красинский. - Едем, бывало, мимо костела, он со злобой - "Работает, колдун!", мужики у корчмы дерутся, он "Правительство народ развращает!", лентяй крышу не перекрыл, он "Дворянство, так их и так. До убогости довели народ!". Просто смешно становилось.

И Красинский рассмеялся.

- Что вас еще интересует? - спросил он, отсмеявшись.

"Еще, где находился господин Володкович, когда вы вернулись с просеки!" - "В траурной зале", - был ответ. "А Людвига?" - "Тоже там". - "А Михал?" - "Все вместе. Вы думаете, - усмехнулся Красинский, - кто-то из них бегал в лес стрелять по вашему лекарю?"

- А Михал знает о выстреле? - спросил я.

- Он считает, что приятель Северина развлекался. Мундиры ваши ему в любом случае неприятны. И я так думаю.

Ай да Михал, поразился я. Мудрец.

- Я хочу вас попросить, - сказал Красинский, густо покраснев. - Я не говорил, что вы меня ранили... Я не могу, мне легче голову потерять... и дуэль наша все-таки не окончена. Я сказал, что разбился о сук, когда за стрелком гонялись... Вам ведь все равно...

Я мысленно ахнул. Да сколько же тебе лет, восклицал я. В таком рабстве у самолюбия состоять... Эх, совсем ты небитый! А если бы я грудь посек, что врал? - что медведь когтем провел?

- Вот вы полагаете, что Северин застрелился, - сказал я. - У вас есть основания?

- Кому он был нужен, этот Северин. У них у всех, кроме отца, слабая воля. Повоевал, потягался по лесам и к отцу - дайте денег, отбываю за границу, в Италию отдыхать. Что же касается слуг, то тут не те слуги, которые хозяев убивают. Мы сегодня говорили: господин Володкович месяцами держит в секретере деньги, и немалые - рубль не исчез. Уже сто раз могли бы ограбить, будь желание.

- Но зачем же ему было стреляться, если он в Италию намечал?

- Наверное, господин Володкович отказался выделить средств. Вот он погоревал в кустах и, назло семье, - пулю в лоб. Господину Володковичу, разумеется, стыдно признаться, что пожадничал, а хочется думать: не он виноват, а кто-то, неизвестно кто.

Неплохо придумано, похвалил я, только не твоей, братец, головой. Кто-то вложил эти мысли в твои уши. Михал? Людвига?.. Поверить бы еще, что Шульмана не пуля, а шмель укусил...

Мы расстались. Красинский пошел в дом, а я, сцепив за спиной руки, ходил взад-вперед по аллее, обдумывая ход разговора с Михалом. Вскоре он появился, и мы побрели тем самым маршрутом - мимо прудов, через лужайку, в кустарник, - каким я водил Красинского. Это хождение имело специальную цель: заставляя очередного собеседника, которого я в эти минуты предполагал убийцей, идти по следам Северина, я простодушно надеялся заметить на лице отражение внутренней борьбы или страха. Ни Красинский, ни Михал моих ожиданий не оправдали.