Собственность мажора (СИ) - Зайцева Кристина

Он спросил, боюсь ли я его.

Я… боюсь.

Чего мне ждать? Что он начнёт портить мне жизнь? Что ему надо?!

Я не стану с ним связываться. Он сложный. Тяжёлый. Грубый. Богатый.

Даже сквозь розовые мечты понимаю, что он мне не пара. Я никуда с ним не пойду. И, тем более, не поеду. Он не для меня. Я это поняла, остальное — ребячество. Просто глупость и… какая-то паранормальная влюбленность. Просто у него лицо такое. Красивое и не красивое одновременно. И он большой. И к черту его!

Почему так щекочет в груди? К черту его!

Кто вообще может его вытерпеть? Только какая-нибудь дура.

Мама чешет щеку, глядя на то, как наши покупки фасуют по бумажным фирменным пакетам.

Сейчас она прибавляет в весе каждый день. И в щеках тоже. Это очень ей идет. И она достойна всех этих ползунков. Тем более, что у нее есть волшебная золотая карта. Думаю, Баркову-старшему плевать на ее покупки, для него это просто смс в телефоне. А для нас это осмысленный шопинг. Я вижу, как маме хочется рассмотреть все эти вещички дома. Одной. Так же, как я видела ее потребность в том, чтобы он просто, черт его дери, потрогал ее живот в то утро.

«С Новым годом!», — пишу Аньке, устав ждать от нее хоть чего-то. — «Спасибо за ответ!»

Я не уверена, что людям нормально вот так пропадать. Это не нормально. Эй? Может кто-нибудь думает так же? Почему кроме меня никто вообще о ней не думает. Даже ее дед, которого я поздравила с праздником вчера. Он был бодрым и веселым.

Я злюсь на всех подряд. Сама себе противна. И опять проверяю телефон, становясь противной себе вдвойне, потому что жду какого-нибудь сообщения, и совсем не от Аньки.

Выйдя из ТЦ садимся в такси, нагруженные покупками.

В доме Барковых осталась люлька и целая оборудованная комната. Я знаю, что маме это не дает покоя. Она обставляла ее с такой энергией, будто первый раз начала ходить. Это было осенью. А потом она начала опять уходить в себя. Как сейчас.

— Мам… — опять беру ее руку в свою.

— Ммм? — выдыхает она, глядя в окно.

— Мамочка, — пытаюсь найти нужные слова, но мне кошмарно неудобно! — Ты же… не одна… нашу букашку… сделала..

— Нет… — грустно смеется она, а потом всхлипывает.

— Мам, — тяну с болью в сердце. — Как так вышло?

Она же была его секретаршей! И она секретарша с пятнадцатилетним стажем, и пока не попала в его контору, проблем у нее не было. И она не девочка! Какого черта ему от нее понадобилось?

Ее подбородок дрожит. Чертит пальцем на стекле белиберду, а потом говорит:

— Он… очень нежный, когда захочет. Но он… очень занят, — тихо смеется, закрыв мокрые глаза. — Он отвратительно питался. Кофе. Кофе. Кофе. Я два месяца это терпела, а потом… сказала, что кофе закончился.

Тут она смеется в открытую.

— Он спросил, «Че?». Дурацкая манера… — скрябает она стекло. — Че. Через, блин, плечо…

Смотрю на нее удивленно.

Она упрямо сжимает губы и складывает на груди руки.

— Я сказала, что в его возрасте распитие кофе литрами натощак — идиотизм.

— Что ты… сказала?

— ИДИОТИЗМ, — повторяет она.

Я имела ввиду про возраст…

— И?..

— Он сказал, тогда принеси поесть.

Молчу и не двигаюсь. Лицо моей мамы все еще упрямое.

— Он смотрел на меня. С первого дня. И я… тоже смотрела. Я не знаю, как так вышло. Я такая дура.

Она гладит свой живот, а потом обнимает его.

— Я не знаю почему ни я, ни мои… букашки никому не нужны… — шепчет, а потом в ужасе вскрикивает. — О, я сморозила чушь! Дочь! Ты мне нужна, и маленькая тоже! Прости, я глупость сморозила…

— Мама! — обнимаю ее шею и покрываю поцелуями мокрые щеки. — Тихо! Гипертонус! Ты с ума сошла?

— Я не просила жениться… — тараторит она. — Он сам. Он сам предложил… Я не знаю, как у нас это вышло. Я вообще не думала, что могу вот так просто забеременеть… я вообще растерялась… Ален, почему я такая дурная? Зачем я так в него влюбилась? Мне с ним так хорошо было, так надежно… просто он такой…

— Какой? — шепчу, чтобы ее поддержать.

Она молчит так долго, что уже не жду от нее ответа, а потом с горьким смехом шепчет:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мой.

Глава 19

Никита

— Кухня-студия, — обводит рукой риэлтор большую гостиную с примыкающей кухней. — Общий санузел на первом этаже и два на втором. Лестница широкая…

Слежу за направлением его ладони, засунув свои в карманы.

Передо мной квартира 120 квадратов в центр города с ремонтом и полным набором мебели.

Бросив на диван пуховик, усаживаюсь сам, отказавшись от осмотра второго этажа.

У меня у самого точно такая же квартира. Я прекрасно знаю, что там на втором этаже. Моя квартира на два этажа ниже в этом же самом доме, правда я там уже не знаю сколько не появлялся. Как-то странно оставлять отца одного в доме. Нет, он конечно не маленький, но у него сейчас что-то типа отпуска. Все его партнеры рассосались по Австрийским Альпам или чалятся дома с семьями.

Мы не в первый раз остаёмся «одни». Вообще-то ничего особенного конкретно в этих праздниках нет, кроме того, что мы сами не в Альпах, а на пару торчим в городе.

Разблокировав телефон, пишу Дубцову: «Че там? Все готово?»

Пока он отвечает, почти успеваю вздремнуть. Мог бы успеть и чаю выпить. Это слегка раздражает. Я вообще не люблю от кого-то зависеть или на кого-то полагаться, но тут пришлось.

«Да», — сообщает Дубцов.

Закатив глаза, печатаю: «Подробнее можно?»

«Завтра 20.30, клуб Барабуля, второй этаж, седьмой столик. Достаточно подробно?».

«Благодарю», — пишу я ему.

«Не благодари», — печатает он в ответ.

Вот это вряд ли. Такое бескорыстие их семейке не свойственно. Когда-то его мать помогла моему отцу пристроить меня в лучшую городскую гимназию. Он ей за это вагон цемента отгрузил, но я там долго не продержался. На первом же уроке по математике поправил училку, которая одной отличнице засчитала решение задачи у доски и влепила пятёрку, а задача была решена с ошибкой, математичка естественно об этом знала.

С того дня все у меня там и не заладилось. Когда рассказал отцу, он вздохнул так, будто у него на шее мешок с тем самым цементом, а потом сказал: «Ладно. Прорвёмся». Мы и прорвались. Правда школу мне во второй раз пришлось сменить.

Скользнув пальцем по экрану, угрюмо читаю переписку двухдневной давности, в которой слово «отвали» занимает центральное место.

Я бы отвалил, если б мог, но у меня аж зубы скрипят, так хочется Алёну увидеть. Я в жизни за девушкой не бегал, и начинать не собираюсь. Воевать с ней тоже не собираюсь, я готов извиниться, но под дверью у нее сидеть тоже не буду.

Вот случайная встреча в ночном клубе другое дело.

Завтра 20.30.

Мысль оформилась почти мгновенно, после того, как вчера на новогодние посиделки к Бродсманам Дубцов заявился в компании своих родителей и маленькой рыжей подружки моего Оленёнка. Алена с этой рыжей не разлей вода с первого учебного дня.

Понятия не имею, как эту рыжую зовут, но за весь вечер Дубцов ни разу не выпустил ее руку из свое и ни разу не отошёл от неё дальше чем на полметра. Даже если не брать в расчет того, что на это суперсемейное мероприятие он вообще притащил с собой девушку, то, что он вёл себя как чей-то сиамский близнец, уже говорит о многом.

Стоит отметить, что вчерашний состав нашей семьи ни у кого не вызвал диссонанса, хотя уже полгода мой отец на абсолютно всех подобных мероприятиях без супруги не появлялся. Ее отсутствие сегодня все восприняли совершенно спокойно. Может потому что она там ни с кем никогда толком не общалась? Даже мне было понятно, что чувствовала она себя там не особо раскованно, а мой отец последние лет двадцать везде себя раскованно чувствует, поэтому на такие вещи внимания не обращает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Подняв глаза на голоса, вижу спускающегося по деревянной лестнице отца, одетого в спортивный костюм и куртку. За ним по пятам следует риэлтор по элитной городской недвижимости.