Пещера - Марина и Сергей Дяченко

– Это змея? Она продается?.. Разрешите?

– Вот видите, – укоризненно сказал змееносец Павле. – А вы не хотели… Решайте – ваше право первого покупателя, но если вы скажете «нет»…

– Я готов доплатить, – быстро сказал бородатый. Дама уже бесстрашно вертела змею в руках.

Да она же игрушечная, подумала Павла с облегчением. Вот парнишка, настоящий клоун, она же механическая, как он меня купил…

И, рассмеявшись, ухватила гадину за упругий хвост.

Прикосновение живой холодной чешуи разом вышибло у нее из головы все мысли. И разумные, и не очень.

* * *

Человек, утонувший в мягком кожаном кресле, нажал на «стоп». Обернулся к серому окошку дисплея, где бежали, пульсировали два изломанных графика – в правой части черный, в левой – красный. Человек положил руку на клавиатуру – графики совместились; некоторое время он мрачно следил за их танцем – завораживающим, как пламя. Как прибой.

– Маловато данных, – разочарованно сказал лаборант за его плечом.

– Хватит, – уронил человек в кресле. Перемотал пленку, снова нажал на «пуск».

«Замечательная змея. Главное, очень ядовитая… Возьмите в руки. За голову, видите, вот так!..» – «Это гадюка?» – «Что вы! Гадюку я не стал бы… Это очень редкая, дорогая змея, украшение серпентария, одним укусом заваливает слона…» – «У меня нет денег…»

Камера дернулась, растерянное лицо девушки скользнуло в сторону – и снова вернулось в кадр. Наблюдатель видел его в мельчайших деталях – движение ресниц, движение зрачков, секундное сжатие пересохших губ.

«Я отдаю за бесценок… Буквально очень дешево отдаю. Посмотрите, какая змея!..» – «Мне не надо… Мне не надо змеи…»

– Невыразительно работаешь, – вздохнул наблюдатель, останавливая запись. – Пресно.

Он поднялся, рассеянно стянул с себя белый короткий халат – под ним оказалась коричневая замшевая рубашка.

Лаборант, молодой парень в щегольском костюме, оскорбился:

– Берите профессиональных актеров… А данных мало, потому что датчики пора вживлять…

– Поучи меня, – беззлобно отозвался человек в замше.

Лаборант подобрался и чуть отступил; его собеседник прошел к телефону.

– Алло… – На том конце провода его улыбки не видели, но все обаяние ее отразилось в голосе, низком, как рык. – Добрый день… Позвольте госпожу Нимробец.

Разговор занял минут пять, потом лаборант ушел, а человек в замше остался. Сцепил пальцы, опустил на них тонкое смуглое лицо и устало перевел дыхание.

(…За час до рассвета он вышел будто бы на охоту; он не умел и не любил охотиться, но для отдаленных одиноких прогулок не было повода естественней и лучше. Северные склоны ненавистных ему гор покрыты были подобием леса – жестким, колючим, скорее коричневым, нежели зеленым; до условленного места, вершины с белым камнем, было три часа ходу.

Он никого не встретил.

На вершине он сел и огляделся – лес не добирался сюда, белый камень казался одиноким бельмом на лысой голове великана. Бродяга достал из охотничьей сумки манок-идентификатор – губку с едким, специфическим запахом.

Еще два часа ушло на ожидание. Ненавистное ему солнце подбиралось к зениту, когда из глубины белесого неба явилась серая кривоклювая птица с оранжевой капсулой на правой ноге.

Он накормил гонца собственным бутербродом. И только потом, закусив губу, вскрыл капсулу.

Знак был один, знак сиротливо чернел посреди большого белого листа, знак означал отказ, уход, почти что бегство.

Собственно, чего-то подобного он ожидал. У него было скверное предчувствие; либо его работой недовольны, либо люди, пославшие кривоклювую птицу, наверняка знают то, что он, бродяга, пока лишь смутно ощущает.

Люди, пославшие птицу, знают правду об угрожающей ему смертельной опасности.

Он сидел на вершине под белым камнем, и палящие лучи полуденного солнца обливали его морозом. Наверное, он совершил ошибку – а какую, ему скажут потом…

Если он доживет.

Стоило ли возвращаться в поселок? Он не стал бы, если бы не знал наверняка, что без снаряжения и припасов ему ни за что не пройти через горы, не перейти долину, не добраться к хозяевам кривоклювой птицы.

А потому, когда собственная тень перестала прятаться под ногами и осмелилась отползти чуть дальше по камням, тогда он поднялся и заспешил вниз.

…запах дыма.

Скверный запах. Не от костра, не от очага – страшный запах горящего человеческого жилья.

Бродяга остановился всего на мгновение.

Был ли у него выбор?..

Собственно, теперь это не имело значения. Потому что он понял, чей именно дом обращается сейчас в груду головешек.

Но понять, куда бегут со всего поселка люди, и что за шум на площади, и что за крики, у него не хватило мужества.

Он уже бежал.

Посреди площади, на свободном от людей пятачке, множество рук поднимали и ставили на ребро огромный железный обод. Внутри обода растянут был за руки и за ноги нагой человек, из живота у него торчало острие оси, но он еще был жив.

– …Кати! Давай! Кати! Оттудик! Оттудик! Пещерная змея!

Колесо покатилось – тяжело, волоча за собой кровавую дорожку, подрагивая на булыжниках мостовой, то и дело грозя опрокинуться, но множество рук успевали подхватить его, подтолкнуть и выпрямить.

Человек на колесе умирал. Возможно, смерть его затянется, и, когда колесо, прокатив по улицам, толкнут наконец с обрыва в пропасть, возможно, он успеет ощутить облегчение…

Его схватили за рукав:

– …девчонка?

Он смотрел, не понимая.

– Танки, где девчонка? Мы нашли оттудика, мы давно к нему приглядывались, где девчонка, ты не видел?

Он перевел взгляд с красного, возбужденного лица перед собой на колесо, которое уже выкатывали к площади.

Собственно, что он мог сделать ТЕПЕРЬ?..

…Они нашли источник. Махи нашла. У нее был талант отыскивать воду.

Звенели цикады.

Весь мир состоял из цикад. Весь мир замкнут был в кольцо гор – далеких, синих, и близких, красно-желтых, и белых, покрытых песком, который так мерзко скрипит на зубах…

– …и я давно уже догадалась. Почти сразу.

Он тряхнул головой, прогоняя оцепенение:

– Я прослушал… О чем ты догадалась?

– Что это ты человек ОТТУДА. Правда?

Высоко в небе – или глубоко в небе? – черной точкой висела хищная птица.

– Что же из этого? – спросил он тупо.

Махи молчала.

– Что же из этого? – переспросил он почти вызывающе.

– А они думали, – Махи криво усмехнулась, – что это мой папа… оттудик…

– Я не мог спасти твоего папу, – сказал он, глядя в песок. – Не успел. Не знал…

– Они казнили оттудика… – проговорила Махи, и плечи ее странно приподнялись. – Они думают… а на самом деле…

– Но я же не мог спасти!..

Оба замолчали.

У обоих в недавнем прошлом была ночь, когда колесо с распятым на нем человеком сорвалось с обрыва. Когда по всем улицам деловито сновали мальчишки и, встретившись, спрашивали друг у друга: «Махи не видел?» Когда уже готово было другое, маленькое колесо, когда улицу, где дымились остатки дома, прочесывали и обыскивали соседи, и утомились, так никого и не отыскав, и ушли до утра, а он стоял перед дымящимися развалинами уже в отчаянии, но все равно знал, что переберет пепелище по досточке, по кирпичу, но либо отыщет девочку, живую или мертвую, либо точно будет знать, что ее здесь нет… Когда, после долгих и безнадежных усилий, он скорее угадал, нежели услышал ее присутствие и достал из железной бочки около забора ее обмякшее…

– А почему ты не говоришь, что меня спас? – спросила Махи, водя сухой травинкой по кромке нижней губы.

– Почему? – переспросил он тупо.

– Ну, ты мог бы сказать… оправдаться… что ты меня спас… раз уж так вышло, что должны были тебя убить, а убили папу…

– Почему я должен оправдываться?

…Тяжелое тело, проворачивающееся вокруг торчащей из живота оси…

– А правда, – спросила Махи, не поднимая головы, – что оттудиков присылают к нам, чтобы они отравляли колодцы?

– Разве я отравил хоть один колодец? – спросил он устало.

– Откуда мне знать? – Махи вздохнула. – Зачем они, эти оттудики, вообще тогда нужны?

– Давай поспим. – Он пристроил под голову рваную сумку. – Сейчас выспимся – ночью пойдем…

– Ночью… – сказала Махи испуганно. – Здесь, в горах… Ночью…

– Не бойся, – сказал он неуверенно.

Песок на солнце казался огненно-белым. Тень, в которой укрылись путники, казалась черной как ночь.

– Мы все равно не дойдем, – сказала Махи равнодушно. – Здесь посты… здесь щели, горные княжества, облавы на бродяг, на чужаков и на оттудиков… Танки, а правда, что ТАМ хорошо?

– Да, – сказал он не задумываясь. – Там очень хорошо, Махи. Там люди не убивают людей…

– Почему же ты пришел СЮДА?

Он не ответил.

– Может быть, ты не хотел сюда идти? – продолжала допытываться девочка. – Может быть, тебя послали?

– Кто же мог меня против моей воли послать?