Генри Томас Бокль. Его жизнь и научная деятельность - Евгений Соловьев

Важны, однако, не экономические воззрения Бокля, давно уже похороненные на обширном кладбище буржуазных теорий, вожделений и великодушных попыток оправдать даже с высоконравственной точки зрения резание купонов, – важно, что он один из первых философов истории понял, какую роль может сослужить политическая экономия и исследование экономических явлений для понимания истории. Ведь громадное умственное движение «реабилитации плоти», начавшееся еще в XIV столетии, – движение, признавшее законность земного счастья, прогрессивную силу земных наслаждений, – оставалось без прочного фундамента, пока не перестали относиться с презрением к потребности человека есть и одеваться, пока не поняли, что эта потребность основная.

Историческое влияние низкой заработной платы Бокль красноречиво и даже художественно объясняет на примерах Индии и Египта.

«От особенностей климата и пищи, – говорит Бокль, – произошло в Индии то неравномерное распределение богатства, которое всегда должно оказываться в странах, где рынок труда бывает постоянно переполнен. Просматривая самые ранние из сохранившихся сведений об Индии, – сведениям этим от двух до трех тысяч лет, – мы находим следы порядка вещей, подобного существующему в настоящее время, – порядка, который – мы можем быть в этом уверены – всегда существовал, с самого того времени, как началось настоящее накопление богатства. Мы находим, что высшие классы непомерно богаты, а низшие жалко бедны; находим, что те, чьим трудом производится богатство, получают возможно меньшую долю его, остальная же часть поглощается высшими классами в виде ренты или в виде прибыли. А так как богатство составляет после ума самый постоянный источник силы, то естественным образом такое неравномерное распределение богатства сопровождалось столь же неравномерным распределением общественного и политического влияния. Неудивительно после этого, что в Индии с самых ранних времен, к каким восходят наши сведения о ней, огромное большинство народа, угнетенное жесточайшей бедностью и перебивающееся, так сказать, со дня на день, всегда оставалось в состоянии бессмысленного унижения, изнемогая под бременем беспрерывных несчастий, пресмыкаясь в гнусной покорности перед сильным и проявляя способность только к тому, чтобы или самим быть рабами, или служить на войне орудием порабощения других».

И дальше:

«В Индии рабство, низкое, вечное рабство было естественным состоянием значительного большинства народа; на это состояние он обречен был физическими законами, решительно не допускавшими сопротивления. И в самом деле, сила этих законов так непреодолима, что везде, где только проявилось их действие, они держали производительные классы в постоянном подчинении. Нет примера в истории, чтобы в какой-нибудь тропической стране, при значительном накоплении богатства народ избегнул такой судьбы; нет примера, чтобы вследствие жаркого климата не оказалось избытка пищи, а вследствие избытка пищи – неравномерного распределения сперва богатства, а за ним и политического, и общественного влияния. В нациях, подчиненных этим условиям, народ считался ничем; он не имел никакого голоса в государственном управлении, никакого контроля над богатством, плодом его же трудолюбия. Единственным делом его было трудиться, единственной обязанностью – повиноваться. Вот где начало того расположения к тихой, раболепной покорности, которое, как мы знаем из истории, было всегда отличительной чертой таких народов. Тот несомненный факт, что летописи этих народов не представляют нам ни одного примера восстания против правителей, ни одной борьбы сословий, ни одного народного восстания, ни даже значительного народного заговора. В этих богатых и плодородных странах много было перемен, но все они начинались сверху, а не снизу. Демократического элемента в них решительно недоставало. Было множество войн царей, войн династий, были перевороты в правительстве, перевороты во дворце, перевороты на троне, но их вовсе не было в народе; не было никакого облегчения той тяжкой доли, которую он терпел скорее от природы, чем от человека».

Повторяю, в таком громком признании важности экономического фактора для понимания исторических явлений и заключается серьезная заслуга Бокля. Он видел, что политическая экономия даст основание для связи законов физических явлений с законами неравного распределения богатств, а отсюда и общественных неурядиц.

Но отсюда до экономического материализма, до признания за экономическими явлениями первенствующей роли в истории еще очень далеко. Бокль – англичанин и человек третьего сословия, органически примыкавший к нему по складу своего ума, своим убеждениям, идеалам, – словом, радикал в лучшем смысле этого слова, из типа тех, кто редактировал декларацию прав, билль о реформе, уничтожение акта о неправоспособности католиков, евреев, наконец, свободный мыслитель – уже по самому существу своей натуры не мог утвердиться на экономической точке зрения. Вместо борьбы классов и неравномерного распределения богатств Бокль сделал центром своего исследования историю умственного развития. Для него несомненно, что движение цивилизации определяется умственными деятелями, что им человечество обязано веротерпимостью и ослаблением воинственного духа, что вообще все изменения, происходящие в жизни образованного народа, зависят только от трех условий: во-первых, от количества знаний, которым владеют люди, наиболее развитые; во-вторых, от направления, принятого этими знаниями, то есть от того, какой разряд предметов они обнимают; в-третьих, от объема и распространенности этих знаний и от свободы, с которой они проникают во все классы общества.

Совершенно естественно поэтому, что искание законов истории подменяется у Бокля исканием законов умственного развития.

К такому ограничению Бокль подошел вполне сознательно. Сначала он доказал, что духовные законы важнее для истории Европы (а значит и всей цивилизации), чем законы физические. Оставалось сделать другой шаг и показать, что из двух разрядов духовных законов – нравственных и умственных – первые играют подчиненную роль, роль исторических статистов, а не двигателей. Этому посвящена знаменитая четвертая глава первой части первого тома, – глава, вызвавшая против Бокля такую ожесточенную бурю со стороны европейских ханжей.

«Возникает, – говорит Бокль, – важный вопрос: который из двух элементов духовного развития важнее? Если движение цивилизации и вообще благосостояние рода человеческого зависит более от нравственных чувств, чем от умственных, то мы естественно должны этими чувствами измерять движение цивилизации, но если, наоборот, оно зависит, главным образом, от наших знаний, то мы должны принять за мерило объем и успех умственной деятельности».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});